Ни слова о политике, приказ не обсуждать...

Сегодня, как и большинство моих сограждан, я ещё пребываю в определённом замешательстве от поворота событий, скажем так. Всё происходящее, безусловно, грустно, и ничего радостного в ближайшем будущем я не предвижу. Но, с другой стороны, всё явно только начинается, и для того, чтобы предположить, чем всё это обернётся, высоты наших обывательских колоколен явно не хватает.

Скорее всего, как говорят в одном подразделении вероятного противника, "единственный лёгкий день был вчера". И, скорее всего, мы ещё нае-нём говна лопатой по полной. Но это будет не сегодня.

А сегодня, пока ещё нам, вслед за нашими элитами (хотя вероятнее, что "перед", или даже "вместо"), не пришлось затягивать пояса потуже, меня, как известного зануду, из всего этого волнует главным образом один аспект. И его, опасаясь местного злого бан-хаммера, я попытаюсь более-менее художественно изложить в относительно нейтральной исторической аналогии. Которая, кстати, хороша тем, что практически каждый может понимать её в зависимости от изначальных установок. )

***

Эльза, застыв, стояла у окна, и уже несколько часов с тревогой чего-то ожидала. Чего-то страшного, такого, что она и сама ещё не могла себе представить.

Ей было неспокойно все последние несколько месяцев. Новости из газет и радио не внушали оптимизма, а слухи, подогреваемые письмами с фронта от мужей, сыновей и братьев её друзей и знакомых, только подливали масла в огонь. Всё указывало на то, что война приближается, что скоро она будет здесь, придёт к ним прямо домой.

Вообще-то, отголоски этой войны были слышны уже давно, и с каждым днём всё громче. Эльза жила неподалёку от узловой станции железной дороги, где перегружали технику и боеприпасы, предназначенные для Восточного фронта, и поэтому регулярно слышала гул союзнических бомбардировщиков, канонады зениток, и редкие разрывы бомб. Но в последнее время взрывов становилось всё больше, а выстрелы зениток раздавались всё реже.

Сегодня ночью ей стало страшно уже по-настоящему. Потому что разрывы авиабомб слились в один сплошной гул, сотрясавший землю так, что в рамах полопались последние целые стёкла. А вот зениток не было слышно совсем, и это пугало больше всего.

Утром Эльза решила посмотреть что же случилось со станцией и почему замолчали зенитки. По дороге она встречала бредущих куда-то людей - еле ковыляющих и почти бегущих, поодиночке и целыми семьями, налегке и с саквояжами, чемоданами, и даже небольшими тележками. Сначала она не поняла куда все идут. Может быть, на центральный рынок привезли мясо, или хотя бы консервы? Было бы неплохо.

Но ближе к центральным улицам Эльзе стало ясно, что люди идут отнюдь не на рынок. Редкие группки стекались в небольшие толпы, которые на главной улице уже превращались в сплошной поток, идущий в одном направлении - прочь из города, на запад. Толпа была изрядно разношёрстной, в ней шли люди совершенно разных возрастов, занятий, и достатка. Разве что мужчин, подходящих под мобилизацию, почти не наблюдалось. Но всех их объединяло одно - угрюмое выражение лица и ссутуленные плечи.

"Похоже, что это конец, - подумала Эльза. - Все бегут из города."

Наверное, ей стоило к ним присоединиться, и тоже бежать от подступившей войны. Но только сейчас она поняла насколько ей завладела апатия. Куда бежать, зачем? Ещё полгода назад, когда она всерьёз подумывала о переезде к своей дальней родне в Киль, в этом, может быть, и был какой-то смысл. Но не сейчас. Если война повсюду, если Германия окружена уже со всех сторон, и враг топчет её землю своими сапогами - не всё ли равно где находиться? И если это действительно конец, то не лучше ли встретить его дома, среди родных стен?

С этими мыслями Эльза, свернув от центра на одну из боковых улиц, подошла к станции. Та представляла собой страшное зрелище.

Столб дыма она заметила издалека, и теперь могла наблюдать его причины - тлеющие остатки вагонов, развороченных сдетонировавшими боеприпасами, коптящие лужи топлива и мазута вокруг изуродованных цистерн, догорающие руины складов и подсобных зданий. И почти гробовая тишина вокруг, нарушаемая лишь далёкими звуками боя и редким, настороженным пением птиц. Не было ни криков, ни шума техники, ни даже стона раненных. Вообще ничего. Это действительно был конец. На глазах у Эльзы сами собой выступили слёзы.

Она повернула голову, осматривая эту ужасную панораму, и вдруг увидела одну из зениток, стоявшую возле путей. Точнее, её остатки - покорёженный лафет с надломленным стволом. Рядом - здоровенная воронка. Эльза начали искать глазами раненных, но в этой однородной массе из перепаханной земли, кирпичей, кусков мешковины, и обломков досок не могла найти даже тел. Внезапно взляд её за что-то зацепился. Это оказалась нога - босая, в изорванной штанине цвета фельдграу. Эльза беззвучно вскрикнула и прижала кулак ко рту.

Смотреть на всё это больше не было сил, и она развернулась и, пошатываясь будто пьяная, побрела домой. Когда она вернулась, её хватило только на то, чтобы сварить себе кофе и встать с ним у окна. Так она и простояла весь день, уставившись на улицу расфокусированным взглядом, и сжимая в руке почти полную чашку с уже давно остывшим напитком.

И пока Эльза стояла, привалившись к оконному проёму, перед её глазами одна за другой пробегали яркие картины прошлого - счастливое детство в семье потомственных бюргеров, знакомство с пареньком, жившим на соседней улице - Томасом, сыном булочника, ставшим впоследствии её мужем, его пылкие речи о белой расе, о великой германской нации, и о её великолепном будущем, которым невозможно было не верить. Помнится, Эльзу тогда немного смущало, то, что она не блондинка, но Томас уверил её, что светло-каштановые волосы это тоже нормально - главное, что она явно принадлежит к нордической расе.

Потом - её закономерное вступление в "Союз немецких девушек", и весёлые годы, наполненные походами, театральными постановками, спортивными играми и гимнастикой, и, конечно же, политическим активизмом. Евреев в их городке обитало не очень много, но всех их юные партийцы смогли изгнать. Тех, кто не убежал после постоянных избиений и погромов их лавочек, молодые немцы собственноручно препровождали в СС. Сложнее было с умалешёнными, гомосексуалистами, коммунистами, и прочими врагами нации, но и тут они всё же смогли выявить большинство из них.

Как только Эльза стала совершеннолетней, Томас сделал ей предложение. Конечно же, она согласилась. И потекли первые годы её замужества, не всегда лёгкие, но наполненные своим тихим семейным счастьем и надеждами на лучшее. Томас работал в лавке отца, она стала домохозяйкой.

А потом началась самая справедливая из всех войн, наконец объявленная фюрером - война за жизненное пространство для их нации. Вскоре после этого Томаса призвали на фронт.

И поначалу всё было легко и здорово, как и виделось - доблестная немецкая армия одерживала одну победу за другой, а Томас слал ей восторженные письма, дополнявшиеся ценными подарками.

Когда Рейх двинулся в поход на Восток, то всё тоже шло неплохо, хотя и не так быстро, как обещал Томас. В итоге Вермахт застрял на восточных территориях до зимы. Но Томас всё так же исправно писал письма и присылал трофейные подарки.

Эльзе вспомнилась посылка, пришедшая как раз под Рождество 41-го. Там была брошь - серебряная, не очень дорогая, но сделанная довольно искусно, и шубка, кажется, из писца. Было видно, что её уже носили, но, тем не менее, было не стыдно выйти в такой на улицу и покрасоваться на глазах у соседей. О происхождении этих прдарков Эльза старалась не думать. К посылке прилагалось письмо мужа, где он уверял, что победа близка и скоро он вернётся домой. Правда, подобных писем потом ещё было не одно и не два. А Томас всё не возвращался...

И теперь ей почему-то вспомнилась эта шубка. Вот она, висит в платяном шкафу, стоит лишь подойти, открыть его, и протянуть руку. Почему-то только сейчас она задумалась о судьбе её прежней владелицы. Сбежала ли она из своего дома, погибла ли от бомбёжки, или от рук имперской армии? Может быть, она так же стояла у окна в своём опустевшем городке, ожидая, когда туда войдёт враг? Ох, да так ли это важно? Ведь она всё-таки была из славян...

Эльза прикрыла глаза и силой воли разогнала хаотичный поток мыслей. Стоит ли теперь переживать о каких-то унтерменьшах, имущество которых на полных правах взяли себе солдаты Рейха? Нет, совсем нет. Раз конец близок, то нужно просто подождать его в тишине. В тишине даже от собственных воспоминаний...

... Они появились вечером, когда уже наступили сумерки. Сначала Эльза услышала низкий рокот моторов и тяжёлый лязг гусениц, а спустя несколько минут увидела и танки, на которых сидели лыбящиеся солдаты в форме цвета хаки. Вот они - враги, которые растоптали мечту её нации, мечту Томаса, её мечту! Плюнуть бы им в глаза! Но она не решится. Эльза прекрасно это понимала.

Но что-то заставило её присмотреться к вражеским танкам. Она напрягла глаза, и, несмотря на сумерки, увидела то, что хотела. И в душе её появилась робкая надежда на то, что сегодня она, возможно, всё же не умрёт.

Ведь звёзды на танках были белого цвета.