Танцующая сказка

Они танцуют на несуществующей, но достоверной черте, что отделяет реальность от сказки, жизнь от смерти и зиму от весны. Они не идут по жизни, а летают, хоть и не подозревают этого. Скажи им, что они могут творить чудеса - они удивятся. Нет, один-то точно знает свои волшебные умения, но все вокруг считают себя самыми обыкновенными людьми. И эти самые обыкновенные на деле совершенно волшебны. 

И это я не о своей повести "Рыжая зимняя сказка" из сборника "Сказки  о Локи". Это я о невероятно красивых и поэтичных иллюстрациях к ней Иллариона Слабковского(Mergreze), которые добавили героям и сюжету красок и глубины. Моя горячая благодарность художнику, который моментально отклинулся на предложение исполнить рисунки в шагаловской манере и сумел при этом сохранить свой оригинальный почерк.

Вот это - портрет друзей, Бертеля и Йенса. Оба только что из кабачка, им прямо-таки положено периодически отрываться от земли и парить в воздухе. Тем более, вокруг происходит Локи знает что.

- Локи чудит, не иначе! Клянусь святым Олуфом!

Бертель поморгал, надеясь, что просто хватил лишку в трактире и сейчас все пройдет. Однако в небе и впрямь творилось что-то странное. Месяц  раздвоился и стал напротив самого себя. Белые от мороза серпы торчали, словно рога на рыцарском шлеме.

– Глянь! 

Бертель могучим кулаком пихнул приятеля в бок, призывая разделить изумление. Йенс попытался задрать голову, икнул и начал сосредоточенно крениться в сторону сугроба. Бертель поймал его за шиворот.

– Развезло же тебя! 

– Ничуть! – тощий Йенс, все еще висевший на рукавице Бертеля, торжественно воздел к небу нос, длинный, будто у куклы из бродячего театра. – Святой Олуф свидетель, я трезв, как младенец! Это Локи, рыжий дьявол, мне ноги заплел. Сам же говоришь, он там чудит. 

Нос снова ткнулся в ночное небо. 

– И что он делает? – помолчав, спросил Йенс.

– Кто? – Бертель, который тоже себя в трактире не обидел, успел забыть, о чем говорил с приятелем.

– Кто, кто! – обиделся Йенс. – Дружок твой, дьявол.

– Э! – Бертель нахмурился, но от неба не оторвался. – Поосторожнее в словах! Забыл, как полоумного Юргена изжарили на решетке? Не посмотрели, что он не в себе. 

– Да никто бы его пальцем не тронул, если б дурак не трезвонил каждому встречному про Лукаса-бродягу и его кольцо. – Йенс почмокал застывшими на холоде губами, с сожалением вспоминая жарко растопленный очаг в трактире, шипящее на огне сало, что капает со свиных потрохов, и такие же сальные шутки посетителей. – А милостивый наш господин, хоть и не верит ни в Бога, ни в черта, а с этим кольцом умом тронулся. 

Йенс снова икнул и пьяно сузил глаза, уставившись на тропу между сугробов. 

– Кольцо Нифлунгов! Да будь оно у рыжего негодяя, разве тот бродяжил бы? 

– Ладно, пойдем! – встряхнув Йенса, Бертель решительно двинулся вперед по скрипящей от мороза дорожке. 

Ему не нравился разговор. Всякое упоминание о Лукасе вызывало тревожное чувство. 

Не нравился и шум со стороны трактира. Вначале еле слышный, он все рос, и Бертель догадывался о причине. Кто-то из посетителей тоже увидел сумасбродный месяц – да такое нельзя было не увидеть – и позвал остальных. А от чудес простым людям следует держаться подальше. Пусть святые отцы да ученые господа с ними разбираются. Бертелю очень не хотелось очутиться на церковном суде даже в качестве свидетеля. Особенно после истории с Юргеном-дурачком, которого еще недавно почитали за божьего человека, а потом сожгли как колдуна.

– Пошли! – бросил Бертель на ходу. – Время позднее. Жены нам уже по ведру гадючьего яда припасли. 

– Моя – точно! – согласился Йенс, едва поспевая за широко шагавшим Бертелем. – Может, мне у тебя остаться?

Бертель не успел мотнуть головой, мол, нет, не выйдет, как плетшийся сзади приятель нагнал его одним прыжком и снова вцепился в рукав. 

–Святые мученики, сохраните от нечистого! – как-то странно просипел Йенс. 

–Что с тобой? – удивился Бертель.

–Лукас!

– Где?!

Йенс молча указал на черневший над рекой мост. 

Бертель долго вглядывался в темноту, но ничего не углядел. Тихо. Пусто. 

– Тебе померещилось! – с досадой бросил Бертель. – Откуда тут взяться Лукасу? Он дурак себе на уме, не чета Юргену. После всех толков о кольце в наши края не сунется. 

– Как знаешь, а я его видел, – торопливо проговорил Йенс. – Яснее, чем  тебя вижу. Он ухмылялся, Бертель! Ухмылялся!

– Ну и что? – дернул плечом Бертель. – Чего дрожишь, будто нашего милостивого господина увидел? Если это точно Лукас, сочтены его дни. Завтра схватят, а все, что останется после пытки, через неделю сожгут. Как раз вместо йольского полена. 

Ему тоже стало не по себе, но сознаваться в этом не хотелось. 

– Если раньше он нас не спалит… – Йенс был перепуган не на шутку. – Раздумал я у тебя ночевать. Пойду домой. Как бы чего не приключилось.

И, не попрощавшись, заторопился к своему двору, благо тропинка, наконец, вывернула на дома приятелей. Бертель попробовал усмехнуться, но ухмылка вышла бледной. Растревожили его чудящий месяц и странное видение соседа.

Что-то скрипнуло за спиной, на плечи свалились комья влажного снега. Откуда взялись? Рядом ни дерева, ни забора. Что за странная, право, ночь!

Бертель взглянул вверх. 

Самый обычный месяц мирно светил с глухого зимнего неба.