Сумеречная зона

Собраны листья.

Люди ушли с мешками.

Время надело колкие рукавицы.

Сизиф-ноябрь медленно катит камень

мёрзлого солнца в гору, не горячится:

возраст, одышка, тягота жизни вечной, 

плюс ритуалы старого мизантропа

("деточка, верите, опыт, всего лишь опыт...").

После обеда падает солнце. Вечер

в царстве Аида похож на любой прошедший:

тёмные улицы, хмурые злые души

бывших мужчин и не менее бывших женщин

тащат домой обиды и снедь на ужин,

ялики службы "Всё за обол" роятся

вдоль берегов широких,

как смерть, проспектов...

Только затеплишь память в прозрачных пальцах —

смотришь, тускнея, — огня-то почти и нету.

Выдохнешь: "Ладно... К тому всё и шло, пожалуй",

съёжишься мятой обёрткой у стылой урны

и — обожжёт забытым вербенным жаром,

обовьёт ажурным,

мягким, текучим, но вскоре уже влекущим

мелосом — голосом чистым — его и арфы.

Ближе мелодия, громче, а тьма всё гуще.

Душно...

На воздух бы...

Сбросить пальто и шарфик —

к Церберу лишнее!

Хватит одной туники.

Но... Я... Но кто я? И кем он меня узнает?

Целую вечность была здесь тенью, была одна я.

Лучше не помнить — а он мне: "...ну Эвридика..."

Знаю, как будет, — а он мне: "...пойдём, родная..."