Какие краски мы выбрали для мира

Все побежали превращаться и я передумала участвовать в вакханалии. По крайней мере пока. Зато решила все-таки написать еще пару слов по поводу конкурса этнических рассказов, где умудрилась взять третье место со своей «Грифф-птицей». Конкурс вышел очень камерным, по сути в нем приняли участие всего пятнадцать работ, и, честно говоря, я успела прочесть только половину. Но почти все получилось действительно очень впечатляюще, и каждый раз окунало в бушующее море, безбрежный океан или спрятанное в горной долине озерцо чьей-то фольклорной традиции. 

Признаться, сильнее всех меня саму впечатлил рассказ о «посольстве» индейцев южноамериканского народа тупинамба к французскому королевскому двору Долг каннибала. Я не знаю, насколько отражает реалии быта и традиций народа тупи повествование, равно и насколько оно опирается на реальный исторический фон, но, на мой взгляд, история построена просто великолепно: три «рассказчика», один из которых — сам король Франции Людовик XIII, второй — его придворный «дикарь», каннибал-тупи, принявший крещение, а третий — легко узнаваемый гасконец-авантюрист, сменяются по очереди, раскрывая сюжет с разных позиций. И тем временем, как король, загнанный в своего рода политическую ловушку, более всего желает бежать от своего долга — долга правителя страны —, его преданный «каннибал» разрывается между долгом своему покровителю-королю и долгом своему племени. Вернее, даже не совсем своему — долгом пленника. Страшным долгом. Который искренне желает заплатить.

Хорош оказался и рассказ След Белого Лиса, немножко по-своему раскрыв интересную мне идею верности своему пути, своей сути, своему предназначению. Рассказ имитирует стилистику легенды, но легенда эта полностью выдумана автором.

Немного недобрая сказка о нелегких путях любви и сложности выбора между ней и чем-то немного другим Лесной дедушка тоже пришлась по душе. Рассказано очень уютно, и финал, не смотря ни на что, скорее светлый.

Приятной неожиданностью оказалась романтичная и печальная легенда (на этот раз, как я понимаю, именно пересказанная и переработанная легенда из реального фольклора) Дева и сокол. Было любопытно наткнуться на мифологических персонажей и мотивы, которые я отчасти использовала и у себя, хотя этносы у нас с автором рассказа лишь отдаленно родственные.

Ну и, конечно, хороши оба (или хватит скромничать? — все три!) рассказа-победителя. Очень поэтично и колоритно нарисована (даже не могу сказать: «написана» — именно нарисована, выведена тонкой кистью по шелку история японской мифической лисицы-оборотня Зачем ты вновь меня томишь, воспоминанье? Автор играет довольно злую шутку с читателем и, признаться, несколько секунд после финала рассказа я даже не могла понять, что же по-настоящему произошло.

Тигр светло горящий — невероятно реалистичная картинка, в которой вкрапления магического кажутся полностью естественными. Неприглядность постсоветского быта, нищета, серость и уныние здесь соседствуют с простым благородством и неким чувством единения со своим — другим, потайным, вольным — миром, куда можно просто улететь, обернувшись диким гусем.

Ну и, собственно Куда и грифф-птица не залетает, в котором я поигралась с теми мифологическими элементами, которые сумела раскопать. Сразу скажу: не верьте, вполне возможно, что автор, как всегда, врёт! Дело-то в том, что до принятия христианства венгры (так же, как кельты или, скажем, славяне) почти не пользовались письменностью, а потому первоисточников, в которых отразилась бы языческая религия, мифология и культура мадьяр у нас просто нет. Венгерские «мифы», как и те же славянские, по большей части — реконструкция, а то и просто вымысел. А реконструируют их (если сравнительно адекватно реконструируют) обычно на основе мифов других финно-угорских и отчасти тюркских народов. На эти реконструкции (и даже на куда менее адекватные теории о родстве образов венгерской фольклорной королевы фей (тюндер) Илоны и шумерской богини Инанны, вкупе с сюжетом классической сказки-легенды о Сыне Белой Лошади я и опиралась. Ну и, как обычно, дерзко предпочла сделать рассказ мультикультурным: история рассказана от лица юного поляка-мотоциклиста, увязшего где-то между Венгрией и Словакией, миром и не-миром, жизнью и смертью. Который, конечно же, до последнего не верит, что все это с ним происходит по-настоящему.

В общем, Рысь уже нисколько не удивился, когда за следующим тоннелем глазам его открылся и вовсе невероятной красоты подземный зал: с золотыми узорными колоннами да арками, сверкающим золотым куполом, кружевными мостиками того же цвета червонного золота, и такой высоты, такой ширины, что и глазом не докинуть! Что Версальский дворец, только в сто раз больше. Рысь даже немного пожалел, что смартфон разбит и батарея села: вдруг зал все-таки настоящий? Сфотографировать бы. И еще себя на фоне, и прямо в Инстаграм, чтоб кореша обзавидовались!

Да уж, мечтать не вредно.

– Эй, панна королевишна! – сразу уже перешел к делу Рысь. – Выходи!

И верно: снова стена отворилась, и вышла девка такой красоты, что аж глазам больно! Вся в воздушном златотканом кружеве, юбка в пол – не юбка, а царь-колокол просто! – тяжелая, парчовая, вся золотыми розами расшита и мелким жемчугом усыпана, высокая грудь тесной золотой шнуровкой стянута – небось, если это расшнуровать, Памелочка Андерсон горючими слезами зависти захлебнется! – сапожки с бантами тоже сплошь вышивкой разукрашены, на золотых, как солнце, кудрях рогатый чепец-корона.

Рысь почуял, что дело плохо. Не миновать ему битвы с двенадцатиглавым змеем. Вон, одну голову, гад, уже подымает!

А королевна давай сразу еще глазки строить!

– Как же ты, витязь мой распрекрасный, сокол мой ясный, забрался в такие места, куда и грифф-птица не залетает? Неужто меня из злой неволи, свет-богатырь, от змея-шарканя двенадцатиглавого выручать пожаловал?

– Ой, панна, – вздохнул Рысь, – хороша ты, как Матерь Божия, только ты ж мне мерещишься! Скажи уж лучше, как из этого подземелья наружу выбраться, я и пойду своей дорогой.

Однако панна ему на этот раз настырная попалась, упрямая, все никак уступать не желала. Ужом вокруг него вьется, кошечкой льнет, ластится, ни в какую от нее не отделаться! Плюнул Рысь и пошел наугад, в тот ближний тоннель, что вроде как наверх вел. Ну а что? Даже если бы он и спас ее от этого двенадцатиглавого шарканя, злого старого мужа или жадного и похотливого работодателя – она ж ему б потом только жирный кукиш показала! И волкам каким-нибудь там на растерзание бросила. Знаем мы их, что сказочных, что реальных.

Кстати, за победу мне обещали арт от прекрасной Elian, причем на мой выбор (так прямо и сказали, даже не обязательно по конкурсному рассказу). Elian рисует изумительные акварели, не только пейзажные, но, на мой взгляд, именно пейзажи у нее просто бесподобны. Правда, более всего, как мне кажется, художница тяготеет к японской культуре. 

Пейзажи у меня в текстах тоже есть, и их немало. Больше, конечно, в Песни Серебряной Плети и Оковах призрачных вод. И в голову упрямо лезет картинка из эпилога, хотя ландшафт там, прямо скажем, безрадостный. Интересно, возьмется ли за такое художница?

Текучее искривленное пространство мягко обняло ее за плечи — совсем не так, как то делал лиловый портал фоморов или золотая дверь костяной темницы. И почти сразу отпустило. Глазам Эйтлинн предстала черная, выжженная пустошь. Покосившиеся бугристые башни Кэр Анноэт, походившие на искалеченные ноги чудовищного мастодонта с горбатой спиной-панцирем, высились посреди пепелища. Кэр Анноэт… Кажется, она видела ее впервые — вот так, со стороны. Но почему-то знала, что это она. Точно голые кости невидимо проступали сквозь ее неказистое тело. И стояла она теперь на костях — обугленных костях мертвого леса. Где когда-то шуршали кружевными юбками кусты боярышника и бродили под ногами травы-кошки.

— Что здесь произошло? — на мгновение остолбенела Эйтлинн.

Пикси, вслед за ней прошедший сквозь портал, как всегда, фыркнул:

— О подробностях того, что именно тут происходило, я бы сам с удовольствием порасспросил кое-кого. Буду признателен, если ты предоставишь мне такую возможность.

Да, с этим каши не сваришь. Эйтлинн отмахнулась — прямо сейчас есть вещи и поважнее:

— Делай, что обещал. Надеюсь, ты не слишком долго с этим провозишься.

Эрме окатил ее убийственно-ледяным, до предела оскорбленным взглядом. Давай, давай, красавчик. Не заставляй меня всаживать очередную шпильку в болевую точку твоего самомнения! Он сделал два-три шага в сторону и почти сразу погрузился в глубокий транс. Тело пикси изогнулось назад, приподнялось над землей, заискрилось, тень его — до этого смутная и едва различимая в последних отсветах сумерек — стала расти, тянуться, обретать объем, глубину. Вот она уже ложилась не только на выстеленную пеплом землю под ногами, но и на обугленные остовы вековых дубов, далекую горную корону, такую же черную — и была чернее ее! — разрезала надвое темный небосвод, заглатывала звезды… Пока не коснулась горизонта по другую сторону. Эйтлинн невольно ахнула: Ёрмунганд! Мировой Змей Уроборос!

А потом украденный у земли и неба свет хлынул пикси под ноги, загораясь новым солнцем, раскрываясь клокочущим жерлом исполинского портала.

А вот так было там до пожара. Мир до катастрофы, еще не изуродованный злобой безумного правителя.

По ту сторону двери лежали янтарно-сапфировые сумерки. Последнее золотисто-алое перо Жар-птицы торжественно догорало над аметистовой короной далеких западных гор. Догорало неторопливо, безмятежно, точно в чарующем сновидении. Твердым уверенным росчерком вырисовывало на трепетно-прозрачном шелке причудливые абрисы небесных дворцов, в каких наверняка живут боги. А если не боги, то равные им в величии создания. Пьяный поцелуй заката и упругие груди холмов, взъерошенная шевелюра леса и лукаво изогнутая бровь реки — все дышало волшебством, невидимым, но явственным присутствием таинственной силы. Она шуршала в траве под ногами, пела о рождении мира и молчала о сокровенных тайнах, она каждое мгновение разбивала хрупкое сознание на триллиарды сверкающих осколков и собирала их воедино, вплетая в душу и тело всю Вселенную.

Поодаль вздрогнули кусты боярышника, торопливо подобрав юбки своих подвенечных уборов, украшенных коралловыми бусами. Мелодия зазвучала отчетливей, переплетаясь с новыми, игривыми и манящими трелями, теперь уже полнозвучными и гомонливыми, как весенняя капель. По ту сторону зарослей нечто происходило, и это «нечто» обладало непреодолимым магнетизмом, тянуло и манило… Фэй немного опомнилась лишь когда острые шипы боярышника укололи ей ладони. По поляне, все еще расцвеченной мягкими отблесками заката и белым молоком луны, легко скользили три гибкие, пленительные феи в платьицах, сотканных из пушистых малахитовых мхов. В их плывущих на ветру, точно три грозовых облака, волосах запутались крохотные земные звезды. Сплетенные руки плясуний казались лепестками волшебного цветка, который то раскрывал свою хрупкую чашечку навстречу огромному и прекрасному миру, то робко прятал любопытный глаз в плотно сомкнутом бутоне. А их удивительно стройные ножки, резвыми пташками порхавшие в воздухе, заканчивались тоненькими резными копытцами.

Иногда реальность и вымысел пугающе переплетаются.

Я всё ещё не знаю, какую картинку попросить.

Впрочем, ведь именно по обугленным костям мертвого леса, верхом на восьминогом Слейпнире, с золочёным копьём наперевес и жемчужными серьгами утренней росы в ушах, после будет скакать в зенит новый день.