Что не так в эпизоде? переписываю уже пятый раз, всё равно не нравится, не могу понять, что не так.

Четверо солдат, что называется полностью укомплектованных. С момента прибытия на базу я ни разу не видела столь снаряжённых военных. Эти выглядели так, словно после того, как отведут меня, отправиться на передовую. Защитные пластины на руках и ногах, бронежилеты, даже закрытые шлемы. В руках автоматы.

Настолько сосредоточенно-серьёзные, что в первый момент я решила, что они пришли меня убить, а не отвести на операцию.

- Вы должны пойти с нами, - голос прозвучал глухо из-за лицевого щитка, и я даже бы не поняла, кто именно ко мне обращается, если б в руках одного из пришедших не увидела наручники. Вооруженный, бронированный конвой собирался вести меня в наручниках! Да что происходит?!

Но мелькнула в памяти картина, как из взорванного коридора вытаскивают Орежа с окровавленной головой, и мысли о сопротивлении, если и возникли, тут же сгинули на корню. Какой смысл? Я вытянула руки.

И не ожидала, что солдат с наручниками от меня отшатнётся. Вообще-то это страшно, когда кто-то с оружием дёргается, сразу думаешь, что пришёл твой последний час. Но когда я, испугавшись, отшагнула тоже, следом дрогнули остальные трое солдат.

Осознание пришло неожиданно. Спецформа нужна была не для военных действий. Её надели ради меня! Ну, то есть, из-за меня! Кто-то решил, что я опасна!

В такое сложно поверить, да только стоя в окружении наставленных на меня стволов разбираться в правильности догадки не хотелось.

- Я не сбегу, - демонстративно завела руки за спину. Не стоило провоцировать конвой, тем более, вряд ли бы они рискнули уйти без меня. Но смирения оказалось недостаточно. Дуло автомата солдата, что оказался позади, уперлось мне в спину, молча приказывая двигаться. Я подчинилась.

Прошли столовую, и вновь оказались в застеночном коридоре. И первое что бросилось в глаза - мусор на полу. Бумажка там, какой-то комок здесь, лужа чего-то разлитого возле стены, не отсвечивающий свет ламп пыльный пол. Неухоженность и заброшенность Гнезда как зараза расползались, кажется, по всей базе.

Стараясь не останавливаться, чтобы не ощущать прикосновение холодного металла, я покосилась на конвой. Их обмундирование выглядело свежим, а если точнее, то ни разу не ношенным. Типа его впервые надели с момента получения. Почему? Как я подумала, из-за меня, или просто больше нечего было надевать? Впрочем, при отсутствии рубашек вряд ли надевают шубу, то есть упаковка в бронежилеты всё же из-за меня. Меня боялись и более чем определённо! Только кто бы объяснил из-за чего?

Мы подошли к первой в ряду операционной. Раньше всегда подходили к правым, я и не знала, что двери слева это тоже операционные. Хотя если вспомнить слова Алисы что раньше творчей было много, понятно, что требовалось и соответствующее количество операционных. Но зачем снимать консервацию с закрытых, если кроме меня творч на базе больше не имелось?

Одного взгляда на встречавших меня медиков хватило для понимания.

Потому, что только закрытая более-менее чистая. В то время как на поддержание чистоты у личного состава уже не было… Чего? Сил? Возможностей? Желания? Всего сразу?

Я не бралась даже предположить, что именно пропало у встречавших меня у дверей двух мужчин в медицинской униформе. Медиков в них выдавала лишь одежда. Слишком мятая, и явно не первой свежести, как и лица. Создалось ощущение, что они несколько дней пили, не просыхая, не покидая поста и не переодеваясь.  Лохматые, небритые, какие-то… пожеванные. Хмуро следившие за мной исподлобья.

На расстоянии метра до дверей первая пара конвоя в один длинный шаг отошла в сторону, позволяя идущим позади пропихнуть меня вперёд. Слишком сильно, так что я едва не упала. Но никто не попытался меня поймать. Наоборот! Все, в том числе, и подновокаиненные врачи отступили в испуге.

И не в том, что рождается от вида чудища, а в паническом животном ужасе существа оказавшегося в миге от гибели. Их мысли, в которых я вдруг предстала ходящей ядерной бомбой, накрыли меня фоном, как беззвучная музыка Кеда.

Но ужас солдат почти сразу сменился облегчением, а вот врачи от страха, кажется, даже протрезвели.

- Пройди…те сюда, - запинаясь, проговорил один из них, указывая внутрь операционной.

Мгновение напряжения повисшее в воздухе натянутой струной.

- Хорошо, - пожала я плечами, и вошла.  Хотя признаюсь, в какой-то миг захотелось сорваться с места и побежать. Ведь прикоснуться, чтобы удержать, они почти наверняка не решились бы, стрелять тоже – всё-таки я последняя творча. Но... Куда бы я побежала? Ведь везде буду бросаться в глаза неординарным костюмчиком. Даже незнающие поймут - кто я.

Или, если уж везде такой бардак, никто бы не обратил внимания? Может реально стоило бы попробовать. Впрочем, уже поздно.

Левосторонняя операционная отличалась лишь креслом. Вместо обтекаемого ложемента,  в центре стояло нечто, казалось бы, прямиком из стоматологии. С тройкой отличий. Для лечения зубов вряд ли конечности и шею пациентов предлагалось фиксировать захватами. Хотя, если вспомнить байки про укушенных врачей, может и стоило. Я хихикнула, тут же вообразив себе, как это могло бы выглядеть. И лишь краем глаза заметила, как похожая ухмылка пролетела по губам одного из наблюдающих, слова выстроившихся у аппаратов вдоль стен. Вот интересно чему ухмылялся он?

А вообще походу мне не грозило никаких изменений в программе, кроме других комнаты, медиков и кресла. Вальма и Алисы я не видела уже неделю. И не было ничего, что предвещало бы их появление сейчас.

Я села. Мятые врачи тут же склонились, чтобы пристегнуть мои ноги захватами. Слишком туго. Чтобы отвлечься, я начала считать. Раз.

В первый раз меня выбрал Вальм. И тогда я почти с собой попрощалась.

Захваты на руках задавили кисти и локти, не шевельнуть… Два.

Я попыталась защитить Кеда, и вызвалась добровольцем. Но снова очнулась, вдруг вспомнив стихи.

Верхний захват выглядел как клетка: он прижал мои плечи, лёг тяжестью на горло, и холодными тисками захватил подбородок. Три.

Раз, которого не было… Потому что погиб Кед.

Теперь, похоже, всё-таки наступила моя очередь. Почувствовав укол в лопатку, я привычно закрыла глаза…

И тут же распахнула снова, когда злобный мутант-комар воткнул свой хобот мне в затылок и сделал пробный засос моего мозга. Я не слышала характерного жужжания, и не видела это чудовище своими глазами, но была на тысячу процентов уверена, что права. Ощущения, тем более усиленные в сотню раз не могли обманывать. А мозг, который прямо сейчас пытались выпить, как коктейль через трубочку, в панике орал вместо меня. Я же могла лишь истерично мычать и пытаться слезть с кресла, оставаясь пришпиленной захватами.

Два мятых врача метались возле меня, не зная, что предпринять. Из того шума, что они создавали, я улавливала лишь слово «Укол».

К счастью для них, и главное для меня, в какой-то момент боль и чудовищное сосущее опустошение головы отступили. Я затихла, и с облегчением перевела дух, ощущая влагу на щеках. Боль выдавила из меня слёзы. И почему они не сделали мне укол как всегда?!

И запоздало поняла, что именно это и имели в виду медики. В тот раз, когда солдат начал читать стихи, лекарство подействовало с запозданием. Сегодня же, кажется, не подействовало совсем. Или подействовало, обезболив, но, не отключив меня?

Я размышляла об этом минуту или две, а потом все мысли пропали, сменившись бодрящей алкогольной эйфорией. Захотелось сделать что-то крышесносно-сумашедшее, а от острого возбуждения по коже побежали невидимые статические разряды.

«Мы время пьём, как воздух или воду.

Бескровный полузапах, полувкус»…

Лишь к началу третьей стихотворной строчки, я поняла, что когда-то давно прочитанный стих звучит не только в моей голове, а ещё кто-то декламирует его у меня за спиной, с каждым слогом говоря всё громче.

«свидетельствует строгую природу,

едва ли снисходящую до чувств.

Нам ведать своенравный ход потока -

не по плечу. И нечто мы должны,

должны ему - без милости, без срока...

И без любви в него погружены!» - последние слова в диком крике, шаги и глухой удар, множественный звон и звук падения.

А потом без какой-либо паузы...

- Я рисую на асфальте белым мелом слово «хватит»! – кривляясь, пропел один из медиков, наклонившись и протягивая ко мне руку. – Хватит лжи и хватит боли, отпусти меня на волю! - Но, не коснувшись, отдёрнул обратно и сунул один из пальцев в рот. Секунда, челюсти сжались, треск и изо рта полилась кровь.

Если б могла я бы закричала. Но жёсткий воротник держал тисками мою шею и голову, не давая возможности даже отвернуться. Я лишь заскулила. Закричал кто-то рядом. Громко и истошно.

А медик, продолжая криво улыбаться окровавленными губами, достал откушенный палец, и начал им что-то писать на моей рубашке. Его напарник кинулся наперерез, и через меня оттолкнул его от кресла. «Певец-писатель» дёрнув что-то на кресле, упал, исчезнув из поля зрения, смачно шлёпнувшись.

Этого словно ждали все остальные.

Операционная враз наполнилась криками, визгами, воплями, которые я не могла разобрать. Но в части с ужасом узнавала детские стишки и популярные песни.

- Смотри-ка, твоя рука свободна! – проговорил медик-спаситель, поднимая мою руку, на самом деле освобожденную от зажима. – И у меня рука… – Он вытянул перед моим носом свою. – Только совсем не гибкая…

Я едва успела выдохнуть, потому что в следующий момент только воротник стянувший горло сдержал рвотный порыв. Мужчина, как-то странно захватив свою же кисть, с дурью рванул вниз, выворачивая в локте, рвя мясо и ломая кости. Моё лицо окропил фонтан крови, выбивая из меня сознание.