Ойёлли

Очнулась я от того, что туго спеленавшее мое тело сети прилежно и напористо тянули меня верх. Исполненные охотничьего азарта чувства рыбаков становились все отчётливее, а черный квадрат бревенчатого плота все больше и больше. 

Плот напоминал распахнутую прямо посреди уютного коридора покоя и мира дверь в Подтемье. Дверь, входить в которую у меня не было ни малейшего желания, но которую никак нельзя было избежать.

«Ойёлли! — догадалась я. — Светлое же Солнце и Бледноликая Луна! Только этих не хватало!»

Меня выволокли бесцеремонно, как настоящую рыбину, больно приложив скулой и плечом о борт. Снаружи лило как из ведра, головы рыбаков утопали в глубоких капюшонах парусиновых плащей. Видны были только заплетённые в косы бороды, с которых текла вода.

Бороды приблизились. Но, рассмотрев в сети нечто человекоподобное, рыбаки отпрянули и слегка попятились. Бедняги! Такого улова вы точно не ожидали...

Кто-то зажёг и опасливо протянул ко мне тусклый фонарь, надеясь понять, что я такое.

Девочка я, ведьма вас дери, студентка второго курса королевского университета. Слыхали про университет? Вряд ли...

Ойелли - странствующие свободные торговцы, даже не подданные Кавена... Они путешествуют по рекам вереницей больших плотов. Эти плоты, набитые всяким товаром, и есть их дом, промысел и королевство. Я не раз видела их у нас в Озерье на ярмарку: косы до пола, полные уши серег, свой язык и свои нравы...

Так что про второй курс и заикаться не стоит. 

Я постаралась выпутаться из сети, но поняв, что никак не могу найти край, попросила:

— Помогите, пожалуйста, выбраться.

Это были самые первые слова, которые я произнесла, будучи в новом теле. И зачем только я рот раскрыла? Голос мой прозвучал так, точно бы в горле выросли склизкие донные водоросли, вот просто голос утопленника, да и все.

— Керт!... — Керт! — Кеееерт!!!! — вдруг истошно заголосили рыбаки, покатившись по палубе, сбиваясь с ног, падая, крича и издавая звуки подобные резиновому клаксону на почтовой карете.

Ну час от часу не легче. Керт... Тот мифический водяной, что топит жадных рыбаков ради забавы, а потом эти утопленники сами становятся водяными. Главная страшилка озёрной детворы. Лютый вздор! Да будь это правдой, река бы кишмя кишела охотниками за живыми людьми, и нельзя было бы ходить по ней даже на кораблях, не говоря уж про плоты, — всех бы утаскивали с палуб, не дожидаясь ночи... Ни тебе с удочки половить, ни окунуться... Математическая прогрессия - штука упрямая.

Вот только ойёлли в керта, похоже, верили больше, чем в математику.

Фонарь оказался отброшеным, зазвенели топоры, багры и остроги. Рачевые мощи! Да они же меня сейчас убьют!

В ужасе, по велению инстинкта самосохранения, я резко, рыбой, выгнулась всем телом, еще и еще, толкая себя к краю плота, пока не перевалилась и не ушла в воду, увлекая за собой сеть. Испуганные рыбаки не догадались ее зафиксировать, но конец сети они поймать успели и принялись вытягивать меня обратно. Я зацепилась перепончатыми пальцами за перекладину и держалась изо всех сил. Давление нарастало... 

Соседние плоты каравана быстро пристали, и путешествующие на них ойёлли присоединились к попыткам извлечь меня из воды. Несколько сильных рывков — и это им почти удалось. К счастью, сама сеть зацепилась за край бревна и ослабила силу их тяги. В суматохе рыбаки этого не поняли, а продолжали в десяток рук тащить меня наверх. Ещё бы! Керт! Такая добыча! Можно показывать меня детишкам на ярмарке за приличную монету, можно продать ученым, можно... Да пошли вы к морскому черту, дикие люди! Я приникла всем телом к днищу плота и старалась вовсе не шевелиться, надеясь, что герои наверху порвут собственную сеть, и я смогу мирно уплыть прочь.

Не повезло.

Продолговатое днище плетёной лодки на скорости наехало на край плота. Тянущих меня рыбаков аж подбросило. Тяжёлые шаги какого-то могучего существа сотрясли плот от края к середине, а гром его возмущенной ругани проник даже через толщу воды. Потом шаги снова пробухали от середины плота к его краю, и огромное существо врезалось в воду в метре от меня.

Это был пепельного цвета человек с огромной короной длинных седых волос, которые в воде поднялись и расплылись во все стороны. Человек был в пестрой тунике, без капюшона и плаща, будто не было ни холодного дождя, ни зябкой, лунной ночи, ни самой воды. Он просто вошёл в реку, как в родную стихию, и повис в ней, прожигая пространство светящимися зелёными глазами. Меня он отыскал в два счета, сгрёб сильной рукой, легко отцепил сеть и, шевельнув огромными ногами, полез обратно на плот. Я попыталась дёргаться, биться, вывернуться — тщетно. Держащая меня рука была железной. Спорить с ней - все-равно, что бороться с кем-нибудь из Травинских. По крайней мере сцапавший меня человек был такого же небывалого роста и очень силен.

Выпрямившись во весь рост, великан поднял сеть со мной одной рукой, показывая улов не выпускающим из рук топоров и ножей ойёллям. Дождь хлестал по его плечам, волосам, груди, но он не обращал на это никакого внимания. Я чуяла в его душе торжество и чуяла нарастающее раздражение.

А потом он заговорил на чужом языке. Среди непонятных слов ясно прозвучало сначала слово «керт», а потом — «морелак».

Ойёлли прекрасно владеют светишем, даже лучше чем береговые жители. Но в любую минуту могут перейти на свой язык, береговым не знакомый. Тогда всякая надежда сохранить контроль над их поведением исчезает. Об этом хорошо известно каждому жителю Озерья, кому приходилось торговаться с ойёллями за партию тканей или изящной чеканки.

Слово «морелак» меня испугало. Я и не представляла, что мои изменения зашли настолько далеко, что я теперь не просто девочка-полукровка, а древняя форма разумной жизни, возле которой Кит со своей икрофермой не посмел бы даже рядом проплыть. Или этот великан ошибается, или я в своем единении с природой зашла слишком далеко...

Ойёлли тоже захотели убедиться в смелом предположении поймавшего меня человека. Они приблизили фонари к висящей над палубой, скрученной сетью фигуре.

— Похоже... - на светише проговорил один капюшон.

— И какого черта морелак забыл в Ааге? — спросил другой.

— Согласен, — тяжеловесно молвил седой великан. — Правильный вопрос. Отвечай, добыча!

— Плыву домой.

— Очень интересно, - съязвил великан. - И где же твой дом?

— Фьюн.

Ойёлли переглянулись.

Мне стоило заранее что-то придумать, сложить какую-нибудь сказочку для случайных людей, но, к сожалению, я этим не озаботилась. А теперь было поздно. Да и вряд ли бы помогло.

— Фьюн? — седой великан приблизил моё лицо к своему. — Вот как? С каких это пор морелаки живут рядом с людьми?

Он понял, что я вру. Тот, по чьим жилам течет хоть капля крови иттиитов очень восприимчив к вранью. Сама эта кровь брезгливо и вызывающе произнесла слово «морелаки». Ошибки быть не могло. Зеленоглазый великан был ойёлль, но и немного иттиит тоже.

Переживал ли он когда-нибудь изменения, происходящие со мной теперь? Очевидно, нет. И именно это сильно его задело, прямо таки взбесило.

Клетка на ярмарке мне больше не улыбалась, я отлично чуяла — живой он меня не отпустит. Я все поняла, едва взглянула в его, полные зависти, раскосые глаза. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Страшно настолько, что я просто повисла безвольной игрушкой в его огромной руке.

Неся меня над покачивающейся палубой, великан спокойно подошёл к краю плота и шагнул к себе в лодку.

— Э... Ээээ... куда?!? — раздались протестующие голоса, забывшие перейти со светиша на ойёлльский. — Это наша добыча! Не наглей, Тей-Рыба!

— Подите к ведьмам, трусливые неумёхи! — пророкотал великан, оборачиваясь. — Это ведь я вытащил её из воды, пока вы там стояли и тряслись. Обычай говорит — кто вытащил, того и рыба.

Он нагнулся над палубой, поддел ногой деревянную крышку и вывалил меня обездвиженную сетью в небольшой узкий трюм, а потом опустил крышку и запер.

— А ещё обычай говорит, — проорал Тей-Рыба громче прежнего, чтобы рыбаки на отчалившем плоту его услышали: — Никогда не ставьте сети в луностояние!

Наверное, будь я человеком, я бы чувствовала обиду и боль от синяков и шишек, чувствовала бы страх и ужас, я бы кричала, звала и плакала... Требовала освобождения. И та часть меня, где еще жила Итта Элиман так и сделала.

Но теперь я больше чем когда либо была иттииткой, а может даже, как справедливо сказал великан — морелаком. Поэтому я понимала — бесполезно. Ойеллям все равно, а против равнодушия нет кинжалов. Люди всегда исполнены надуманного страха за свою шкуру. Животные же исполнены страха только за угрозу реальную.

Реальная угроза, о которой мне предстояло печься — это смерть от истощения в трюме совершенно не воинственных, не агрессивных, не злых, но равнодушных ко всем, кроме себя людей.

Они ходили на меня дивиться. Женщины, детишки, даже мужчины. Я чуяла и их мистический страх, и их праздное любопытство. Они разглядывали в щели трюма мое тело, ахали, брезгливо плевали, хвалили смелость своего вождя, поймавшего настоящего морелака, а в душе молились, чтобы ни мои сородичи, ни высшие силы не покарали их за мою смерть и жадный интерес ко всему необычному.

В итоге, они мне попросту надоели. Эти людишки.

Спать было куда приятнее, да и голод во сне не так донимал. Я все реже приходила в себя и все больше находилась на грани сознания, ушла в спячку, обернув свое существование вокруг единственно важной игры разума — вокруг Эмиля Травинского. Во снах я видела его иттиитом — смуглым и темнокудрым, голым и гибким, как рыба. Мы плыли по реке и были свободны... Эмиль был то новый, то прежний — тот Эмиль, которого поливали из шланга во дворе королевской тюрьмы, и тот, кто бежал ко мне по набережной реки Ааги, что теперь день за днем несла меня к морю. Ее свободная, спасительная вода плескала подо мной в борта плетеной лодки.

«Разбуди меня, когда будет море, — мысленно шепнула я реке. — Я пока посплю.»

Аага впадала в море недалеко от Фьюн-гавани. Тут распахнулся речной порт с грузовыми кораблями, и баржами и служебными шлюпками береговой охраны. И здесь, где мягкие воды реки ласково входили в колючие воды моря, волна любезно ткнула меня в бок. «Мол, давай, волшебная девочка, делай, что задумала, если не испугаешься.»

Глупая волна. Все плохое, что могло со мной произойти, уже произошло. Поэтому я и отрастила зубы и выбрала этот путь ради того, чтобы его закончить.

Я открыла глаза, в щели между плетеными бортами пробивался солнечный свет. Слышались голоса рыбаков, по отдельным словам было ясно, что ойелли собираются швартоваться в порту. Менять товар, сбывать наше, северное, закупать заморское. Спасибо, что подвезли, ребята. Без обид.

Я закрыла глаза и глаз не стало. Не стало больше моего тела. Оно превратилось в воду. Сознание мое отделилось, точно воспарило надо всем. Оно и так всегда находилось не пойми где, а тут и вовсе стало повсюду сразу. Я чувствовала, как я физическая каплями стекаю в море между переплетений просмоленной лозы, из которой была сплетена лодка...

Море меня даже не заметило. Оно было занято всем тем, чем миллионы лет было занято ежесекундно. Зато несколько тысяч новых необычных капель сразу отыскало солнышко. Поймало меня лучами, заискрилось. Его горячие ласки наполнили каждую молекулу меня той всепоглощающей и все решающей любовью, что делает живых живыми, что созидает детей и ведет человечество дальше и дальше по дороге его истории...

Эти несколько мгновений я была вне всякого человеческого и объяснимого, но со стороны реальности я просто стекла в пол лодки и снова стала иттииткой в полумиле от пристани, ойеллей и Купеческой Фьюн-гавани.

До Долины Зелёных Холмов оставалось семьдесят верст сушей и, наверное, около пятидесяти по морю.

Новелла Итты выложена полностью. 

Осталась заключительная глава первой части.

Всем большое спасибо за поддержку ️