"Офицеры" - фильм и сценарий

Автор: Инна Живетьева

Бориса Васильева люблю, особенно сагу об Олексиных. Как-то перечитывала его подряд и среди прочего нашла текст, который значится как полная литературная версия сценария «Офицеры». Того самого, где есть такая профессия, красные революционные шаровары и прочее.
Читать его было по меньшей мере… странно. Казалось, я знала неких людей с внешней, парадной стороны, знала хорошо, но вдруг мне открылась подоплека событий.
Начинается вся история со сцены, которой нет в фильме.
Последние святки царский России, гулянье на Воробьевых горах. Юный казак Иван приехал получать Георгиевский крест из Государя. Самый молодой георгиевский кавалер. Тут же на санках катается Люба, дворянская дочка. Внизу на реке надрывается на тяжелой работе пятнадцатилетний Алексей.

И еще говорят о Любочке:

«Отец у этой барышни — боевой полковник. С четырнадцатого из окопов не вылазит. Я у них аккурат перед войной комнату для мамзели переделывал.
— Это где — у них?
— На Арбате. Там в переулке дом со львами. Заметный такой дом»

Так вот чей был этот дом со львами!


В следующей же сцене появляются те самые красные шаровары, а потом и объявление про концерт, с добровольным пожертвованием в виде полена. Концерт этот «для бывших» дает в собственной квартире осиротевшая Люба. Понятно, как встречают там Алексея. Концерт прерван – в квартиру врываются грабители. Дальше понятно: Алексей спасает Любу и увозит в Туркестан.


Туркестан, в принципе, похож на то, что мы видели, разве что побольше военных сцен. Дальше эшелон, похищение на станции фельдшера и… Вы помните, телеграфист хотел позвонить по телефону? Так вон он таки позвонил. И на следующий станции эшелон встречают бойцы ЧОНа, но, к счастью, все проясняется.

Дальше уже знакомо: зима, Люба растит сына, потом Трофимовы в маленьком городе, Егор светит зеркальцем в оконце, драка… Но! В драку Егор лезет не просто так, мол, чего ходит по чужой улице. На самом деле Машу обзывают шпионкой. Согласитесь, уже иначе звучит: дрался за правое дело.


Помните, у Маши показывают только маму? Так вот отец ее арестован и, предположительно, расстрелян. Мать, кандидат наук, работает санитаркой в том же мед.институте, где учится Люба. История эта основательно расписана, начиная с того, что Егора хотят перевести в другую школу – его дружба с Машей опасна, ведь Маша – дочь врага народа. У Любы проблемы: она разговаривала с Машиной мамой, просто разговаривала, но… 

«— Мы — это партийная организация института.
— Я не являюсь членом партии.
— Вы — нет. А вот ваш муж является. И вам не следует пачкать ему «Личное дело».
— Я ничего не понимаю, — Люба неуверенно улыбнулась. — Я думала, что вы задержали меня по поводу зачета.
— Не прикидывайтесь, все вы понимаете. На прошлой неделе я открыто ходил за вами, чтобы вы заметили и сделали вывод. Но вчера вы опять провели добрых полчаса с этой санитаркой Белкиной. О чем беседовали?
— О детях. Наши дети учатся в одном классе. Только и всего.
— Вы либо наивны, либо хитры. А хитрость, Трофимова, это разум зверя, как сказано у Максима Горького.
— Возможно. Однако мы обе — матери, и вполне естественно, что…
— Естественно беседовать с женой врага народа?»

Машину мать увольняют с работы и выселяют из квартиры в старый барак на окраине. 

«Было ясное утро, и солнечный зайчик долго прыгал по голым стенам, по замусоренному полу, по пустой комнате. Никто не выглядывал в окно, никто не кричал счастливым голосом: «Мама, я пошла!..»
Тишина стояла в комнате. И в этой почти могильной тишине отчаянно метался солнечный зайчик.
Стоявший у книжного магазина Егор спрятал зеркальце...»

Егор срывается из школы и уезжает в танковое училище.


Где-то посреди этих событий известная сцена на аэродроме, когда прилетает на минуточку Иван. Но в фильме не показано, как Люба уговаривала извозчика отвезти ее на военный аэродром. Извозчик боялся: « Не, не пойдет так, — сказал извозчик, окончательно останавливаясь. — Повезу, а потом беды не оберешься. Кого возил, что видел. Ни к чему мне такие дела. Так что слазь, гражданочка, ищи другого дурака.» Вот этой атмосферы страха, когда он проглядывает даже в мелочах – его не было в фильме.

И вот еще:

«Из-за угла соседнего дома за его действиями настороженно наблюдала пожилая женщина в дворницком фартуке. Занятый пусканием солнечных зайчиков, Егор ее не замечал. А женщина незаметно подкралась и схватила его за руку.
— Кому сигналы подаешь?
Егор оторопел.
— Кому сигналишь, спрашиваю? — продолжая цепко держать его, дворничиха свободной рукой достала милицейский свисток. — Милиция! Милиция!..
Егор вырвался, уронив зеркальце. Побежал. Дворничиха бежала следом, свистела и кричала:
— Милиция!.. Милиция, шпион тут! Шпион!..
А зеркальце так и осталось на земле».

В фильме вообще не было такого – страх, трусость. Офицер по умолчанию не мог бояться. В сценарии же:

— Я испугался, мам, — вдруг сказал он. — Испугался, что я трус, понимаешь? А трус не может защитить ни тебя, ни Машу. А ей нужна помощь, я знаю. Моя помощь, а какая помощь от труса?
— А почему ты вдруг решил, что ты — трус?
— Вдруг — это ты правильно сказала, очень правильно. Я ведь вдруг испугался, понимаешь? Испугался, аж поджилки затряслись, а кого? Кого?
— Кого же, Егор? Кого ты испугался?
— Она даже разговора не стоит. Детский какой-то страх из-за милицейского свистка. Но он же был во мне, был, я знаю, я чувствовал его. И долго думал потом: как же так? Значит, страх живет во мне, так получается? Значит, надо его задавить, пока он еще маленький, еще детский. Пока он не вырос — там, во мне, где шевельнулся, — его надо задушить, а то он всего меня заполнит, и тогда все. Армия прощай, Маша прощай, да и я, Егор Трофимов, сын командира Красной Армии, тоже прощай. Могу я такое допустить? Ты можешь? Отец может?»


Ну а потом приезжает Алексей. Помните, он наблюдает, как Люба зубрить? Такая домашняя уютная сцена… А теперь читаем сценарий:

«…напуганный преподавательский коллектив сделает все возможное, дабы избавиться от опасной студентки. При молчаливом согласии тех, кто так и не научился носить белый халат медика, привыкнув к совсем другим мундирам. Она всегда старательно и хорошо училась, но теперь ей предстояло учиться только на «отлично с плюсом». А потому ежедневно до поздней ночи корпела над учебниками и конспектами». 

Страх, все тот же страх стоит за ее уроками.


Как помнится по фильму: Люба жалуется, что ей надоело ездить и жить среди инвентарных номеров. Видит ранение на спине мужа и уезжает с ним.


А в Москве… Иван Варавва арестован. 

«В трамвае маршрута №6 стоял полковник Трофимов. Он был в ловко пригнанной форме, перетянутой портупеей, с наганом на одном боку и командирской сумкой на другом. На гимнастерке алел орден Красной Звезды.
— Товарищ командир, на следующей не выходите? — уважительно спросили сзади.
— Нет, пожалуйста.
Алексей потеснился, пропуская пассажира, и оказался прижатым к скамье, на которой сидели двое мужчин.
— Ты скажи, скажи мне, Федор, какого рожна им не хватало? — шепотом, достаточно громким, чтобы его мог слышать Алексей, говорил один из них. — И почет тебе, понимаешь, и слава, и пайки хорошие, и квартиры. Герои Гражданской войны…
— Тю, герои! Скажешь тоже. Сами себе они орденов понавешали, там организация целая, слыхал радио? Своих и продвигали. Вот Чапаев — это герой, никто его не продвигал.
— Погоди, Федор, погоди. А выгода им какая?
— Они своего не упустили, не боись. Думаешь, дешево нас империализму продали? Задарма? Тоже мне, нашел дураков. Да они восстание готовили, карты отдали, как пройти к нам… Остановка наша! Товарищ полковник, тут сходите?
Трофимов молча посторонился. Приятели проталкивались к выходу.
— Садитесь, гражданочки, — сказал Алексей и потеснился, пропуская на освободившиеся места двух пожилых женщин.
— А у них, поди, и дети есть? — вздохнула одна, усаживаясь.
— Конечно есть, а как же? Они — богатые, родиной торговали.
Конечное кольцо шестого маршрута Покровское-Стрешнево. Трофимов вышел вместе с последними пассажирами. Огляделся.
Напротив, на дощатом заборе, щедро исписанном матерщиной, висели плакаты — «ЕЖОВЫЕ РУКАВИЦЫ», «СМЕРТЬ ШПИОНАМ!»

Алексей опустил голову и направился к входу в парк».

А вот как живут Алексей и Люба:

«По правой стороне от лестничной площадки располагались однокомнатные квартиры, обставленные очень простой и порядком изношенной мебелью с инвентарными номерами, привинченными на самом видном месте.
Люба Трофимова поставила последнюю тарелку на кухонный столик, и тут же хлопнула входная дверь. Тарелки, правда, были без инвентарных номеров, но зато с надписью «Красная Армия». И тарелки, и кружки, и вообще все, что окружало Трофимовых, было собственностью Красной Армии. Кроме книг, Любиных платьев и белья.
Вошел Алексей. Молча поцеловал жену, вымыл руки над чугунной раковиной.
— Как поживают крысы?
— В тоске. Ты очень хорошо заделал дыры.
— Все равно прогрызут.
Алексей сел к столу и закурил. Люба промолчала, но демонстративно открыла форточку. И сразу же донеслось радио:
«…Наши отважные чекисты схватили за руки двурушников в форме Красной Армии…»
— Закрой!.. — вдруг, не сдержавшись, крикнул Алексей.
Люба притворила форточку. Спросила тихо:
— Ты сомневаешься?
Алексей курил, глубоко затягиваясь. Потом сказал:
— Профессия запрещает».

И вспоминается сразу же: «Есть такая профессия…»


«Люба потянулась к вошедшему мужу с поцелуем, но он не заметил. Открыл командирскую сумку, молча поставил на стол бутылку водки и банку бычков в томате.
— Это по какому поводу? — спросила Люба.
И опять он промолчал. Вымыл руки под краном, сел к столу. Люба недовольно пожала плечами, но поставила на стол рюмки.
Алексей сковырнул сургуч на пробке, выбил ее, ударив ладонью по дну бутылки, налил жене, а свою рюмку отодвинул. Взял белую чайную кружку с пурпурной надписью «Красная Армия» и наполнил ее водкой до краев.
— Что-нибудь с Егором? — с тревогой спросила Люба. — Да не молчи же, не молчи!..
— Выпей, Любаша. В порядке Егор, — глухим безжизненным голосом сказал Алексей.
— А с тобой что? Что случилось?
— Пей, Любаша. Ваньку арестовали.
Кажется, Люба вдруг рухнула на стул. Алексей пил, скрипела по дну консервной банки его вилка, гремело радио.
«Броня крепка, и танки наши быстры,
и наши люди мужества полны…»
А потом вдруг Люба закричала:
— И ты веришь? Веришь? Веришь?..
— Что?.. — тихо спросил он, подняв голову.
И она сразу замолчала, увидев его лицо. Осунувшееся, постаревшее на сто лет за одни сутки. Меньше: за считанные часы. По серым провалившимся щекам медленно ползли две слезинки. Алексей не смахивал их, потому что не знал, что может плакать».


Люба носит передачи Ивану. 

«Здесь молчали из страха окончательно погубить любимого, семью и самою себя. Уже одно то, что они встали в эту проклятую очередь с передачами, до времени скрытыми от глаз в глухих сумках, было отмечено кем-то и где-то, стало тавром, черной страницей досье, знаком беды. Но там, за беззвучными каменными стенами, реально погибали их мужья, братья, сыновья, любимые. И поэтому так тихо, так покорно и так несокрушимо стояли здесь эти женщины.
Запомним их лица: одной этой очередью они исполнили свой долг на земле.»

Нет этого в фильме, нет…


У Алексея неприятности. Люба ссорится с мужем. Снова: тот же страх. Не за себя, так за близких.

«— Это надо немедленно прекратить!
— Почему?
— Я сказал, прекратить!
Люба прошла к репродуктору, выдернула штепсель из розетки и тихо напомнила:
— У него никого нет, кроме нас, Алеша.
— Его счастье! — по инерции выкрикнул Алексей, но сразу же сбавил тон. — Сейчас счастье с обратным знаком. С минусом оно, понимаешь? — спохватился, включил радио, но сделал все же потише. — Минус счастье, минус! У кого ничего нет, того и взять не за что. А у меня — ты и Егор. Ты и Егор, понятно это тебе? И я требую прекратить всякие передачи!
Люба подошла к репродуктору, снова выдернула штепсель.
— Включи! — крикнул Алексей. — Немедленно включи радио!
— Ты — трус? — тихо спросила она.
— Я сказал, радио…
— Трус, — Люба бросила на пол черную тарелку репродуктора и яростно растоптала ее. — А я-то, дура, думала, что мой муж — русский офицер.
— Твой муж — красный командир, а не офицер! Красный, понятно?..
— Офицер в России не попугай, в цвета не окрашен. Он украшен честью, и либо имеет ее, либо не имеет. Минус честь, Алексей, а не минус счастье. Загляни в свою душу, загляни и посмотри, осталась ли там хоть капля…
— Дура! Дура чертова! — заорал он. — Из дерьма не выплывают!
— Трус! — резко выкрикнула Люба. — Мой муж — трус, слышите?!.
В стену резко застучали: услышали в соседней квартире. И Трофимовы сразу замолчали, испуганно глядя друг на друга. Потом Люба опустилась на пол рядом с раздавленной тарелкой репродуктора и беззвучно заплакала. Алексей шагнул к ней, тоже почему-то сел на пол…»


Арестовали и Алексея. И вот тут вскрывается подоплека еще одной истории – милой истории, как показано в фильме.

«— Варавва спас ее от смерти в Туркестане.
— Геройством прикрываться — самый их распространенный приемчик, чтоб ты знал, — сказал майор. — А если глубже копнуть? Не размышлял?
— Да куда уж глубже-то, — вздохнул Алексей.
— В корень надо смотреть, в корень, Трофимов. А тут один корень — зажиточный казак, а другой корень — дворянское отродье. Два чуждых нам класса.
— Ее отец — боевой офицер, командир дивизии. Я документы читал.
— Мало ли чего в документах напишут. Скажи, мог командир дивизии в атаку ходить, будто солдат?
— Ну, если надо. Он — офицер, мало ли…
— Мало, Трофимов, мало! Это наши краснозвездные герои… — майор вдруг решил не развивать начатую тему. Сказал, помолчав:
— Окрутили, выходит, тебя, Трофимов. Слабинку выказал и по их нотам… этого… Моцарта сыграл.
— Что? — удивленно спросил Алексей.
— А то, что на примете та квартирка была. Со львами у подъезда. Офицерье там собиралось, бывшие всякие. Думаешь, тогда милиция дознание проводила по делу об убийстве? Нет, Трофимов, ошибаешься. Наши за тем гадючьим гнездом следили, ученики железного Феликса Эдмундовича Дзержинского. А ты им все карты спутал.
— Чем спутал? Тем, что Любу на фронт увез?
— Она тогда уже роли не играла, почему и увезти не препятствовали. Ты же всю операцию сорвал.
— Какую еще операцию? Я бандюг с поличным взял и милиции передал из рук в руки.
— Это те-то бандюги? Ошибаешься, Трофимов, крупно ошибаешься в классовом подходе. Оступившиеся они, Трофимов, оступившиеся хлопцы, нам социально близкие. А та публика — социально враждебная. Уразумел? И ты по их социально враждебным нотам… этого… Моцарта сыграл. А парней на третий день отпустили за неимением прямых доказательств. Все в деле есть, все запротоколировано и пронумеровано, — майор похлопал рукой по лежавшему перед ним пухлому «Делу». — У нас, Трофимов, ни один фактик не пропадает, время над бумагами власти не имеет. Ну ладно, по-товарищески отвечать не хочешь, тогда прямо спрошу. Что тебе, гражданин Трофимов, известно о связях и разговорах твоей жены с врагом народа Иваном Вараввой?»

Вот так: «социально близкие».

«Алексей — без портупеи и фуражки — стоял посреди одиночки спиной к двери, которая только что с лязгом захлопнулась за ним. Он не потерял самообладания и сейчас внимательно оглядывал первую в своей жизни тюремную камеру.
Некогда белые стены ее были сплошь усеяны выцарапанными по побелке надписями. Алексей подошел ближе.
«ДЕНИСЕНКО ПОДЛЕЦ И ПРЕДАТЕЛЬ», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ СТАЛИН», «ГРУЗДУПА ВЗЯЛИ», «ЗА ЧТО?»…
И в изголовье койки: «АЛЕШКА, ДЕРЖИСЬ. ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН ЛЮБОЧКЕ И ЕГОРУ».
Без подписи».


Люба ждет ареста со дня на день, уже собрала вещи – но ее высылают. 

Воронеж. Барак – для жен врагов народа. И вот тут та самая фраза про инвентарные номера приобретает другой смысл: у Любы нет ничего своего, даже кружки-ложки.

Егора отчисляют из училища.


Но – чудо, после снятия Ежова отпускают Алексея.

«По пустынной улице шел мужчина в старом, видавшем виды ватнике, намокшей шапке-ушанке, в грубых разбитых сапогах.
Таким он и ввалился в комнату.
— Алешка!..
Люба так закричала, что соседки бросились к ней. А она целовала небритое родное лицо, что-то говорила, смеялась сквозь слезы и снова целовала…
Алексей опомнился первым. Оглянулся на дверь, которую забыл закрыть за собою…
…Увидел женщин, что столпились в открытых дверях, в коридоре. Увидел их лица, их глаза…
Все понял, отпустил Любу, низко поклонился женщинам и тихо сказал:
— Простите нас.
Анна осторожно закрыла дверь.
Проникавший сквозь окно тусклый свет уличного фонаря кое-как освещал комнату. Кухонный стол со шкапчиком, две табуретки, два поставленных на попа фанерных ящика, накрытых белым полотном… Ничего больше не было в этой комнате, но зато все это являлось собственностью Трофимовых. Без инвентарных номеров.
Да еще стояла узкая железная койка, на которой они лежали, тесно прижавшись друг к другу.»


Алексей с огромным трудом восстанавливается: не полковник, а старший лейтенант. Без орденов, которые заработал в Испании. Но предписание Алексей получить не может и просится на финскую.

Там, на финской, вызывается уничтожить дот, ночью, один. Комбриг же посылает с ним верного человека с приказом расстрелять на месте, если старший лейтенант вздумает удрать.


И сразу: сцена, как Егор приезжает из училища. С платочком для Маши, который отдает к матери. И уезжает он к Маше, все, как в фильме, и светит зеркальцем в окно… Но видит там не Машу, а партийного деятеля из мед.института. Тогда уже едет в барак и оттуда к нему выбегает Маша.


Дальше все достаточно схоже. 

Но, согласитесь, как иначе смотрится встреча с Иваном! И за удивлением Алексея другой подтекст – друг не просто выжил на войне, а его не расстреляли еще тогда.

«Варавва с трудом сдержал смех. 

— Ну, жду вечером и не прощаюсь.
Пошел было к подъезду, но вдруг остановился, снял парадную фуражку и протянул Ване:
— Держи, внучок. На память.
И, не оглядываясь, пошел к Управлению, такой же на редкость стройный и подтянутый, каким был всегда. Но что-то пригнуло сегодня его по-кавалерийски прямую спину: не просто годы, а едкий горестный осадок этих лет.
И не только Алексей Иванович и Любовь Андреевна, но и суворовец Ваня Трофимов почувствовали вдруг тяжесть этой невыносимой горечи и долго молча смотрели вслед дважды Герою Советского Союза генерал-полковнику Ивану Варавве».


Заканчивается немного иначе. Иван Трофимов, повзрослевший, выпускается из академии. Знакомится с девушкой по имени Лена и едет с ней в ту деревню, где погибла его Маша. Ставит на могиле матери памятник.

И снова квартира Трофимовых. Теперь в ней живут Люба и Лена, уже жена Ивана. Мужчины продолжают служить.

+33
5 213

0 комментариев, по

5 179 274 59
Наверх Вниз