Воспоминания будо-мамочки. Никита

Сейчас в клубе очень горячая пора. Долгое время из-за короны не проходили аттестации на степени. Тут многое мешало - и то, что в течении года было мало реальных занятий из-за ковидных ограничений, и то, что мастера в силу возраста часто находились на самоизоляции, и то, что были под запретом массовые мероприятия... А сейчас мы решили всё-таки совершить это маленькое безумье и сделать аттестацию в клубе для самых младших наших школьников. До сдачи осталось чуть больше месяца и активность на тренировках стала просто зашкаливающая! Дети работают четыре тренировки в неделю плюс домашнее изучение теории! Смотрю на них и вспоминаю - последний раз вот так вот, в ускоренном темпе и с полной самоотдачей дети тренировались перед аттестацией лет пятнадцать назад! Тогда тоже подобралась хорошая команда, нацеленная на результат. 

Накатили опять воспоминания... Начала записывать.  И, кажется, скоро появиться новая главка в "Дневник будо-мамочки"... 

А пока вот так:

"...Никиту мне принесли в июле. 

Конечно, до этого был некоторый период переговоров. На меня по телефону вышла Никитина мама и попросила просто выслушать. Ничего не решать, никуда не посылать – выслушать. И я стояла, слушала, прижимая сотовый к уху, таращилась в вечернее стекло спортивного зала, за которым в своём тёмном силуэте отражения видела огненные шары горящих уличных ламп. 

Это была обычная история. Такие бывали и до того, и после хватало. Несколько раз в год кто-нибудь обязательно звонит и вот так, долго и эмоционально, перепрыгивая с пятого на десятое, пытается рассказать о своей беде. Пожалуй, я в этот момент просто работаю «жилеткой», которая не гонит, не раздражается, не обвиняет. А люди… люди рассказывают свои истории даже не мне – себе. Иногда – в попытке понять, что же пошло не так. Иногда – в желании сбросить с себя груз вины. Но всегда – с остервенением выживающих, хватающихся за соломинку. 

Я не знаю, какими путями мой номер телефона приходит к таким людям. В этом году, когда позвонила женщина с похожей историей, я наконец надумала спросить – откуда? И получила сложную цепочку. От Лены, но не та Лена, которая в спортцентре, а та, которая где-то в соцзащите, а та получила от Наташи, но не той Наташи, которая… В общем, конца края я не сыскала. Иногда я удивляюсь – как на меня ещё кредит не повесили, с таким «хождением» моего номера телефона в народ! 

Но тогда это ещё было редкостью. Потому что и у меня и специалитет всегда был другой, да и удачных работ с особенными людьми – всего две. Поэтому, наверное, я слушала Никитину маму так внимательно. А может быть потому, что отчаяние, как его не скрывай, как не ретушируй нотками усталости и апатии, а пробивается, продирается сквозь такой рассказ. 

Когда она выговорилась, я ответила коротко: – "Посмотрим, что можно сделать! Приезжайте. Время, адрес."

И Никиту привезли. 

До занятий оставался час, а несколько моих воспитанников уже сидели в нашем клубном кабинете и пустопорожне болтали за чаем с печеньками. Так часто происходило, да и происходит у нас в клубе. Дети, по меткому замечанию моего супруга, как газ – заполняют весь объём предоставленного им времени. И как огонь – сжирают всё внимание, до которого могут добраться. 

Но лишь, когда я увидела за окном подъехавшую старую «копейку», я поняла, что в этот раз совершила педагогическую оплошность, позволив воспитанникам так рано прийти и теперь – становится свидетелями первой встречи с новичком.

Сперва тяжело выгрузилась сутулая усталая женщина, нагруженная папками. А потом пожилой тщедушный мужчина вышел из машины с водительского места и, обойдя автомобиль, открыл заднюю дверь. Наклонился, навьючился. И вынес Никиту. Так на руках и понёс – от машины до кабинета. И уже там опустил в кресло. 

И была немая сцена. Мы смотрели на Никиту: я – с осознанием того, в какую авантюру влезаю, пацаны – с некоторым испугом. А Никита и его родители смотрели на нас. И хотелось бы для красного словца прихвастнуть, что смотрели, как на последнюю надежду… Но нет. Устало они смотрели. Без всякого уже выражения. 

Так и познакомились. 

Никите было пятнадцать. Но на вид он выглядел как девятилетний ребёнок, только что освобождённый из Освенцима. Худой, костлявый, бледный. А ещё… его тело его не слушалось. 

ДЦП. 

И я уже знала – родители сражались. За него. За его будущее. Не забрасывали, не останавливались. Бились во все стены, ходили по всем инстанциям, пользовались любой возможностью. И уже стояли на очереди в один из бюджетных российских центров реабилитации в другом регионе -  ведь самарский центр принимал только коммерческих заказчиков. Но в тот бюджетный очередь шла в год по чайной ложке… А помощь нужна была уже сейчас и каждый день. А на это денег не было. Ведь у нас только на отчётах оказывается серьёзная помощь таким больным… а на деле – того, что даётся государством, не хватает даже для выживания, уж что там говорить о хоть каком-то росте возможностей! 

И кто-то из знакомых тогда посоветовал Никитиным родителям авантюру… А я в неё влезла по самые ушки. Просто увидела его и поняла – отказать уже не смогу.   

Я не впервые видела ребят с этим диагнозом и серьёзной формой, той, когда движения практически нет. И привыкла к тому, что лица у них особенные, с выражением сродни буддистским монахам, только что отвлечённым от медитации. А вот у Никиты лицо было живое. Изумлённые широкие глаза и робкая, чуть скошенная улыбка. 

- Парни, сообразите чай гостям, - кивнула я своим воспитанникам. И те, наконец, отлипнув взглядами от Никиты, метнулись к нашей импровизированной кухоньке. А, занятые делом, они уже не мешали на горизонте, догадливо оставаясь где-то за пределами нашего общения. И я в который раз порадовалась, что мои педагогические и организационные ошибки небо исправило за-счёт смышлёности и душевности учеников нашей школы. 

Мама Никиты разложила передо мной папки с бумагами и стала рассказывать. Я пыталась вслушаться, вдуматься и понять. Эта героическая женщина знала и понимала в болезнях и диагнозах сына побольше, чем я. Да что там я! Она наверняка понимала больше, чем иной профильный врач! Да, у неё было меньше больных перед глазами, зато – самый дорогой, самый любимый, единственный и – каждую минуту его жизни. От рождения до сего мгновения. И в его жизни, в его болях и в его надеждах она стала настоящим профессионалом. Потому я прислушивалась… а смотрела на Никиту. 

Он молчал. Но его глаза рассказывали больше, чем мог выразить словами и человек, способный к свободной речи! 

Его взгляд метался по кабинету моего клуба, жадно вбирая каждый предмет. Вот на столе китайские циновки, а на них куколки в кимоно, вот восточные веера и маленькая выставка нэцкэ, вот развешенное оружие, а на комоде в традиционной японской подставке настоящая катана. А там, на стенах – картины из быта самураев. А ещё макивары горкой, подвешенная груша, забытые кем-то из учеников в неположеном месте боксёрские перчатки… 

Никита смотрел с таким восторгом, с такой радостью выжившего, что… 

Я всё больше впадала в хандру. Потому что понимала – отказывать нельзя. 

А как работать-то?! - я себе ещё не представляла…

Все, с кем приходилось работать до этого, могли двигаться сами… "

Уф. Убегаю ) Скоро тренировка! ;-)

Всем здоровья! Удачи и душевных сил.