Сказка о том, как ворон Кэре состарился

Всему под луной свое время – плясать до упаду, за любовь драться, дом строить, детей растить, на землю смотреть, в Верхний мир уходить к предкам. Смешон юнец, что стремится подражать мудрым старцам, смешон старик, что гонится за отлетающей молодостью…

 
Так каркал ворон Кэре, сидючи у очага с трубочкой и гости вторили: умно! Ай, умно! Время уходит, дождем каплет, снегом сыплется, не успеешь обернуться – и кончилось. Надо считать дни, да беречь их, не тратить зря.

 
Сам же Кэре думал, что никогда не придет к нему старость – вечно будет летать над тундрой, каркать над тайгой, сражаться с врагами, обманывать хитрецов, охмурять красавиц. Ишь я какой – крылья черные, клюв черный, глаза угольками блестят – ворон хоть куда! Что со мной годы сделают?

 
Вот только однажды проплыла над тайгой серая рыба Сон и укусила солнце. Спряталось оно за облака, разрыдалось дождем от обиды, туманом укуталось. День ни лучика, два ни лучика, неделю все молоком затянуто, месяц земля паром исходит. Снег то ли тает то ли не тает, птицы не знают, вить ли им гнезда, звери не ведают – пора ли рожать детенышей. Собрался шаман весну камлать – и у того бубен отсырел. Тоска!

 
Погрустнели народ тундры, пригорюнились таежные жители, птахи петь перестали, лишь псы да волки по ночам воют. А от сырости у Кэре спина заболела да так, что и до ветру летал согнувшись. Полежал ворон под шкурами, поприкладывал к больному месту горячие камни, попил травок да молока – выздоровел, да не совсем – хворь в голову ударила. Одолела бедолагу кручина, опустились крылья, поник клюв.
«Стар я стал» решил Кэре. «Стар и никчемен, здоровье ушло, мудрость слезами вытекла, сила кончилась. И красавицы на меня больше не смотрят, крыльями не закрываются, нежности не щебечут. И Киракчан моя из жалости старика терпит. Пора мне на Верхнее небо, в чум Бабушки Огонь. Ох, пора…»

 
Угнездился ворон с трубочкой на пригорке, день-деньской сидит, дым в облака пускает, думы невеселые думает, дни считает. Уже и солнышко вышло, и весною тундру накрыло как пестрой шалью, и птенцы запищали по гнездам. А Кэре все чахнет, все к земле клонится.
Растревожилась чайка Киракчан, и так и сяк к мужу ластится. Икры ему поднесла красной на серебряном блюдечке – клюв отворотил ворон. Чая заварила из жасминовых лепестков с горы Благоухания – не стал пить. Принарядившись, сплясала для мужа весенний танец – даже глаз не поднял Кэре на любимую женушку. Лишь варган порадовал старика – с грустным треннь и тосковать приятней.

 
День да ночь, сутки прочь, уже и перья седеть у ворона стали и глаза пленкой подернулись. Измаялась Киракчан, не знает, что и придумать. А тут и звери понабежали помощи у мудрого Кэре просить. Решил большой белый царь дорогу через тайгу строить, железных драконов по ней пускать. Деревья пропадут, тишина пропадет, все пропадет – спасай нас, ворон!

 
- Суета сует и томление духа, - каркнул на это Кэре. – Ни к чему воду в ступе толочь, думайте лучше о вечности, о душе позаботьтесь.
- И поможет? – удивились звери.
- Нет, но какая, в сущности, разница?

 
Ушли звери от ворона несолоно хлебавши. Была у них одна беда, стало две – люди дорогу строят, и мудрый ворон на старости лет с глузду съехал. Что делать?

 
- А давайте я Кэре на честный бой вызову, - прорычал медведь Багдыма. – Намнем друг другу бока, глядишь и кровь заиграет и дурь с потом выйдет.
- Не станет он драться, - покачала головой Киракчан. – Тошно ему.

 
- А давайте я Кэре соблазню, - пискнула Чокчокун. – Любовь любого старика в юнца преобразит.
- Я тебе перья живо повыдергаю, трясогузка ты этакая! – разозлилась Киракчан. – Я ему не люба, значит и на других красавиц смотреть не захочет.

 
- А давайте я в Кэре шишкой сосновой кину, - подбоченился заяц Муннукан. – Погонится он за мной – и от тоски отвлечется.
- А давай мы в тебя шишками кинем, вдруг поумнеешь, - загомонили звери. – Нужно к китайскому мудрецу идти, просить у него золотой корень, женьшеневую настойку да красное зерно киновари. Пусть микстуру составит, подмешаем ее ворону в чай – враз взбодрится!

 
…Слушала зверей, слушала рыжая лиса Хэлмилэн, ушки на макушке держала. А как закипел спор – прокралась тайком в чум Кэре, отыскала его лежанку – да и потрясла над нею хвостом. И прочь шмыгнула, словно ее и не было.

 
До ночи бранились звери да птицы, ночь костер жгли, да вокруг и уснули, кто где сидел – утро вечера мудренее. Глядишь сон пробежит, ума принесет, мысли правильные ягодами во мху вызреют. Поглядел на них Кэре, головой покачал – эх, молодежь, беспутная да беззаботная. И отправился к себе в чум почивать под мягкими шкурами.

 
Поутру проснулся ворон, поклевал чего духи послали, набил трубочку, отправился на пригорок размышлять да грустить. Уселся поудобней – впереди горы, позади сопки, над головой сизые облака… Да что-то не сидится Кэре, не думается, свербит то под крылом, то под хвостом. И кусается. И чешется – ай, как чешется! Ни тоски ни печали ну душе не осталось – лишь бы о дерево спиной поскрестись, лапы в озере охладить. Вот она старость, что с воронами делает!

 
Солнце сесть не успело, как Кэре назад к чуму вернулся. И только начал жаловаться любимой женушке на тяготы почтенного возраста, как вгляделась в мужа чайка, всплеснула крыльями и заорала во все горло:
- Да ты же блохастый, Кэре! Где только нацеплял кровососов на свою голову? Кыш отсюда и пока блох не выведешь – не возвращайся!
- Эх ты, злая чайка! Не жалеешь несчастного старика! – каркнул Кэре!
- Не жалею! Себя жалею, одеяла да пологи. Не хочу блохастого мужа!

 
Задернула Киракчан полог, придвинула ко входу сундук, и сама на него уселась – не войдешь теперь в чум. Пришлось Кэре как в молодости на сосне ночевать, мокнуть да мерзнуть, на завтрак самому рыбу ловить… И чесаться, чесаться изо всех сил! Что за напасть?

 
Попробовал ворон в горячий песок зарыться, как воробьи да куропатки делают. Выбрал местечко почище – и ну купаться, перышки прочищать! В глазах песок, в клюве песок, везде песок у бедного Кэре. А блохам хоть бы хны – посидели на голове, погрелись на солнышке, да и разбежались кто куда – завтракать.

 
Попробовал Кэре блоху поймать да почитать ей морали – нехорошо, мол, старого ворона обижать, и кровь у него невкусная и перья бог весть в чем перепачканы. Посмотрела на него блоха, дернула лапкой и ускакала обедать.

 
Попробовал ворон в баню сходить. Устроил себе шаман парилку на берегу озера, с деревянными шайками, камушками, да печкой – все как у людей. И Кэре хорошо принял – веником отхлестал, пару поддал, квасом плеснул на булыжники. Вроде как полегчало ворону… А потом на клюв блоха прыгнула, спасибо говорить от всего коллектива – никогда, мол, так чисто не жили, вкусно не ужинали. Чтоб вы лопнули, ненасытные кровососы!

 
Летает Кэре по тайге туда-сюда, кружит над тундрой, чешется как шелудивый песец, бранится как злой дух бальбука. А делать-то нечего. Видят его звери, видят птицы – смеются в кулак, когтями показывают – дожили, мол, мудрого Кэре заедают никчемные блохи. Никто не жалеет несчастного ворона. Лишь одна Хэмилэн сочувствие выказала.

Позвала лиса ворона в гости, накормила чем бог послал, напоила брусничной настойкой. А потом и говорит:
- Знаю я как помочь твоему горе, милый Кэре! Знаю, как избавить тебя от настырных блох.
- Ай, спасибо, милая Хэлмилэн! Век тебе благодарен буду!
- Конечно будешь! Пообещаешь взять меня второй женой – все расскажу любимому жениху!
Пригорюнился Кэре, голову повесил. А делать нечего. Да ведь и обещать – не значит жениться. Выкручусь!
- Уговор! Вот чесаться перестану – и сразу под венец! Что мне делать?
- Возьми в клюв листок березовый, - говорит Хэлмилэн. – И ступай к Черному озеру, там, где омуты подле берега. Нырни глубоко, Кэре, чтобы только клюв с листиком над водою остался, и сиди сколько можешь. Блохи-то на листик и перепрыгнут. Пожелай им счастливого плавания – и айда, к свадьбе готовиться!

 
Каркнул Кэре и полетел прочь, себя дураком честя – мог бы и сам догадаться. Добрался к озеру, сорвал с березы листок и прыгнул на глубину. Два раза выталкивала вода сильного, но легкого ворона, наконец сообразил он за корягу лапами зацепиться. И сидит под водой тихохонько – рыбы плавают, с аппетитом на птичку смотрят, раки ползают клешнями щелкают, а Кэре ништо. Наконец отпустил ворон листок, высунул из воды голову – и вправду отправляется зеленый кораблик в дальнее плаванье. Каркнул ему Кэре кое-что на дорожку, выбрался из воды, отряхнулся, высох на летнем солнышке. Да и собрался к Хэлмилэн. Глянул на себя в озеро перышки поправить – отразился там красавец ворон: крылья черные, лапы черные, глаза угольками блестят. Чем не жених?

 
По дороге цветочков каких-никаких набрал, форель из ручья выдернул, камушек самоцветный отыскал, изумрудный как глаза хитрой лисицы. Хороша ведь она – и рыжа и стройна и ласкова и готовить умеет и подшутить может. А ну как уживутся лисица с чайкой, вдвое больше счастья в чуме станет?

 
Хэлмилэн уже дожидалась гостя:
- По добру ли тебе искупалось, мудрый ворон? Прибавилось ли силушки в крыльях, радости в душе? Помолодел ли?
- Ай, Хэлмилэн, спасибо тебе, словно только что из яйца вылупился. Я ли не сильный, я ли не гордый, я ли на голову не мудрый? Прими мои дары и айда свадьбу играть.
Посмотрела на ворона лисица, лапой ему погрозила:
- Глупый ты, Кэре! Если б вправду хотела за тебя замуж, обманывать бы не стала.

 
Хотел возразить Кэре да не успел – вильнула хвостом Хэлмилэн, и исчезла в чаще. Ищи-свищи, поди пойми эту рыжую… Полетел домой ворон, гордый да радостный. По дороге с ежом Турутом подрался, скатил его с горки в овраг. Сову Хуму вызвал летать вперегонки – обогнал ее трижды. У барсука Эвере женьшеневый корень украл да так ловко, что барсук только диву дался. А уж скольким красавицам глазки строил – не перечесть!

 
Увидала мужа Киракчан – не нашла, что сказать от счастья. Прежний Кэре перед нею – сильный, смелый, о старости и думать забыл. Приняла чайка ворона, обиходила, накормила, спать уложила, а наутро напомнила: так мол и так, приходили за помощью звери. Отмахнулся крылом Кэре – глупости это, скинули белого царя, никто теперь в тайге ничего строить не будет. Можно спокойно жить, летать куда хочется, каркать, что в голову взбредет. Мудрец, дорогая женушка, на то и мудрец, чтобы знать – когда вмешаться, а когда в углу отлежаться.

 
Зажил с тех пор ворон лучше прежнего. На охоту ходил, на рыбалку летал, дураков дурил, мудрецов перемудрил, любимой женушке подарки со всего леса носил. О старости и близко не вспоминал – придет, тогда и стану о ней думать. Пока живется жить надо! В небе парить, под дождем купаться, солнцу радоваться! Я, мудрый ворон понял, значит и вы поймете.

 
…Невмоготу тосковать, когда блохи за хвост кусают…