О-ла!

О-ла! О-ла!

На перекрёстке,

пусть водных, не земных дорог,

мой гондольер, усталый бог,

хозяин плюшевых подмостков,

весла и окрылённых львов

поёт во славу статус-кво:

"О-ла! О-ла!"

Но, впрочем, здравствуй.

Скажи, подруга, чем не счастье:

ад сувенирного развала

пройдя в угарном марш-броске,

на плитах старого причала

сидеть на газовом платке,

лелеять солнце на руке —

что бы прогноз с утра ни каркал.

Потом на площади Сан Марко,

подмышку вбив тугую сумку,

крошить истерзанную булку

дородным дожам-голубям,

не вспоминать, что где-то там,

за тридевять земель и весей,

в плену погасших городов,

нет моря и тягучих песен,

скользящих медленно гондол,

столпотворенья, разноречья

и птиц, слетающих на плечи.

Воздав блужданиям сполна,

в толпе шумливых незнакомых

найти свободный пятачок,

не сесть — упасть! — не чуя ног,

и после слушать в полудрёме

твоё далёкое "алло!"

Здесь влажно шепчется волна,

заливисто смеются дети,

играет с волосами ветер

и пахнет сыростью столетий

венецианский Вавилон.

...О-ла-а!...