Под алабамской луной

Вроде бы только что вполне внятно объяснил для себя, почему литература во время войны невозможна (писать стихи после Освенцима — варварство, вы же помните), нашёл оправдание своей немоты, нашёл опору в оправдании, ad infinitum.

Переключился на работу руками, это всегда спасает, на шестом десятке открыл для себя чудеса термической обработки металлов.

Но I have no mouth and i must scream никуда не девается: есть вещи, которые необходимы к проговариванию, даже если языка для подобного проговаривания ещё не придумали.

Вчера сорвался, сделал за четыре часа небольшой отвлечённый текст на 8 тысяч знаков, Ничто/нигде – чисто терапевтическое деяние, спустить пар из котла.

Пожалуй, такой текст мог бы написать Филип Дик. Или тот же Харлан Эллисон. А значит, как я и предполагал, это не литература – литература появляется тогда, когда твой текст можешь сделать только ты.