Флешмоб "Начало десятой главы"

Шотландия, Эдинбург, францисканское аббатство «Светоч Лотиана», май 1510

Самое близкое – и самое простое. Мог ли я думать тогда, что однажды ввяжусь в кровавый уличный бой, начиная буквально от этих стен? Неисповедимы пути Господни.

Мы стояли лицом к свету – пусть даже огню камина, а за спиной у нас была тьма. И перед нами находился единственный человек, могущий помочь Босуэллу не стать убийцей собственного ребенка, а мне – принять уже то, что отнюдь не всё в мире совершается к моему удовольствию и по моей воле. 

Ибо, надо признать, мы несколько зашли в тупик.

Глава обители францисканцев-обсервантов в Эдинбурге, по праву прозывавшейся «Светоч Лотиана», поднялся с кресла, едва доложили о посетителях, и теперь рассматривал нас с тем благодушным любопытством, которое, как мне привелось узнать позже, было у него маской глубокой иронии. На вид ему казалось не больше тридцати лет, невысокий, коротко стриженый, лысину маскирующий тонзурой, с изящными запястьями, чересчур свободно болтающимися в рукавах серой робы, с треугольным лицом хитрой рыбки. Словом, человек, кого граф Босуэлл менее всего мог бы счесть серьезным противником. Однако то, что хитрая рыбка была хищной, стало понятно лишь только господин аббат открыл рот:

- Итак, вы пришли ко мне, граф Босуэлл… почему? Именно вы, именно ко мне? Выбор довольно странный, учитывая вашу роль на поле Сочиберна. 

Джеймс Стюарт, в монашестве отец Иаков, смотрел на нас, чуть наклонив голову к плечу, и ему было чертовски любопытно. Неистовый Босуэлл и вихрастый встрепанный мальчишка с глазами загнанного лисенка… Все называли его отец Джейми – имя то же, что у двоюродного брата. Но тем братом был сам король. Господин аббат происходил от Александра, герцога Олбани, и несчастливицы Кэтрин Синклер. Но того я не знал, что «странностями» в нем дядя Джордж называл вовсе не это.

Господин граф с полнейшим хладнокровием позволил арбалетному болту просвистеть мимо уха.

- Потому что из всех прочих мыслимых мест этот, - он посмотрел на меня, - мальчик сбежал, из некоторых так даже и дважды. Так сильно в нем горит рвение стать именно францисканцем. Я не желаю вам доброго вечера, досточтимый отец Иаков, ибо с приходом Джона под эту крышу вряд ли у вас скоро выдадутся добрые вечера, но мой брат, архиепископ Островов, отзывался о вас, как о человеке толковом…

- Смотря что считать толком, господин граф.

- И уверял, что на вас можно положиться.

- Опять-таки, смотря в чем. Устав Ордена и совесть христианина – две неудобнейшие вещи, которые мешают мне быть полезным людям, подобным вам. С какой целью вы явились, позвольте спросить, кроме как передать похвалу от вашего достойного брата?

Вот как! Этот человек считает дядю Джорджа достойным. На этих словах я ощутил к отцу Джейми совершенно необоснованную симпатию. 

- Я ищу этому мальчику наставника, который сможет привить ему вкус к жизни покорной и богобоязненной. 

- А вам, хотите сказать, не удалось?

- С прискорбием вынужден согласиться. 

Это прозвучало слишком на грани шутки, чтобы не быть правдой – правдой, которая вырвалась сама по себе, непрошенной. Впервые за время разговора отец Джейми обронил свой бархатный взор на меня:

- Не скрою, очень заманчиво поближе рассмотреть того, кто осмелился противостоять вам, Босуэлл. О да, вы составили себе славу, молодой человек…

С этими словами он быстрым движением ухватил меня за руку, засучил рукав сорочки. Кровоподтеки на предплечье были достаточно красноречивы, хотя основное осталось скрыто под платьем. 

Джеймс Стюарт посмотрел на Патрика Хепберна:

- Я возьму его. И вы перестанете истязать мальчика, граф. Я не могу проверить, как вы изволите обращаться с сыном дома, однако в стенах обители он принадлежит Богу.

Лорд-адмирал ухмыльнулся - той фамильной усмешкой, от которой у меня вечно проходил мороз по коже - ровно так же улыбался мой второй старший брат и его любимое дитя.

- На твоем месте я бы последил за собой, Джон, чтоб не слишком часто покидать эти стены...

Это было время, когда сыновья королей бестрепетно уходили в монастырь, чтобы отмолить грехи отцов. Отец Джейми был незаконный Стюарт, но кто бы сказал о нем, что он не сын великой династии?

- Вы знаете, Босуэлл, что я знаю, каким образом куплено ваше положение при моем кузене-короле...

- Как бы то знание не вышло вам боком, ваше преподобие.

Но отца Джейми мало трогали любые угрозы, даже и те, что изливались из уст моего отца. Он улыбнулся.

- Так вот, дорогой граф, в случае убийства вашего сына - мне безразлично, где оно произойдет и кто будет в нем повинен - вас не спасут даже ваши прославленные преступления. Достаточно ли ясно я выразился?

Долгий темный взгляд отца остановился на мне.

- О, вполне, - сказал он несколько мгновений спустя. - Вполне. Ни к чему беспокоиться. Я ведь по-своему привязан к этому мальчику, и, кроме прочего, внес за него столько в монастырские сундуки, что его жизнь - в моих интересах. Не правда ли, Джон? 

- Как вам будет угодно, милорд.

Рана, нанесенная отцом, переменила меня – не только телесной печатью. Отныне мне нужно было лицо, по которому нипочем не поймешь, что я думаю – и я занялся его обустройством. Мне нужен был щит, за который я стану прятаться – и я принялся обтягивать его кожей. Собственной кожей. Рана зажила, но остался шрам – более внутри, чем снаружи. Я не дам этому человеку обезоружить меня. Я более никому и никогда не дам себя обезоружить.

Граф кивнул аббату и вышел в низенькую дверь, предусмотрительно пригнувшись. Отец Джейми стоял и глядел ему вслед, заложив руки за спину, что-то бормоча себе под нос на латыни. Я прислушался. «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Идет ветер к югу, и переходит к северу…»

И, когда дверь за Босуэллом закрылась, аббат францисканцев второй раз за вечер взглянул на меня:

- Попробуешь остаться, Джон?