Ностальгия

Моя лента сегодня полна десятых глав. Таких отчаянно разных. Как сами люди.

Я смотрю и завидую. Немного совсем. Ведь у кого-то они есть, эти самые десятые главы. А у некоторых даже несколько.

Это же так круто.

Я когда-то думала, что я тоже напишу роман. Про любовь, конечно. Но прошло уже немало лет, и я понимаю, что уже скорее всего - нет.  Нет сил. Нет умения.

Писать романы - это же довольно специфический навык. А мне хочется такой плотности текста, какой я просто физически не вывезу на большой форме. Я после малой-то болею. Самым настоящим образом. 

Смешно - да? Люди чудеса творят, а у меня похмелье после написания текста.

Желания тоже по большому счёту нет. Всё таки поэзия малых форм мне ближе.

А вот всё равно завидно.

Я стала вспоминать свой десятый рассказ. И о ужас! Оказалось я не помню. 

Ужас потому что я когда-то так их любила. Каждый из них был открытием. Дверкой в волшебный мир, где можно взять много буков и собрать из них нечто, чего никогда не было. Но оказывается это было так давно? так бесконечно и бесповоротно в прошлом.

Я вдруг вспомнила, какая это была эйфория. Как много сил это давало. Как было больно всё это терять. Целая жизнь прошла. Я стала совсем другим человеком. Хотя может быть это тогда, я на какое-то короткое время вдруг стала тем, кем никогда и была на самом деле? Я была тогда такая сильная, смелая, настоящая. 

Но период неофитства прошёл. И хотя я порой по нему скучаю, всё к лучшему.

Я нашла, откопала, отрыла свой десятый рассказ. Оставлю его здесь - на память. О своём позоре) И счастье, конечно.

Ведь это было оно - счастье, просто я не знала.

"Я снова сижу за тем же самым столиком. Передо мной белая чашка с остывшим напитком, что растратил привычный цвет и дурманящий аромат и превратился в то, что принято называть бурдой.

Играет музыка, носятся официанты в смешных бордовых передниках. Уважаемые люди кушают, общаются и некоторые даже с любопытством поглядывают в мою сторону.

Я не вижу их. Точнее, не хочу видеть. Мечтаю перемотать назад прошедшие годы, и вернуться в прошлое. Жаль – это невозможно. Поэтому я совершенно одна, в окружении весёлых или не очень людей, ароматов хорошо приготовленной пищи, цветов и алкоголя. Официант уже несколько раз подходил ко мне, интересовался, желаю ли я ещё что-нибудь. В ответ я только отрицательно качаю головой.

Говорить нет ни сил, ни желания. Горло пережато настолько, что трудно дышать. Левая рука держит кофейную чашку, другая, как заведённая гоняет содержимое по кругу. Кажется, отпечатки моих пальцев намертво врезались в изящную ложечку. Рядом креманка с растерзанным мороженным и пустая пепельница.

Для полноты картины не хватает тлеющей сигареты и сизых колец дыма. Они могли бы плавать в воздухе, создавая иллюзию твоего присутствия... Мне так хочется окунуться в неё, оторваться от окружающей суеты и вернуться.

Сижу и жду. Не знаю чего. Скорее всего чуда. Но вместо него ко мне подплывает изрядно весёлый, не совсем молодой человек и, улыбаясь, гудит над моим ухом. Я настолько далеко сейчас, что не слышу слов. Пытаюсь сосредоточиться, понять, что он говорит, смотрю в ярко-голубые слегка осоловевшие глаза, на мясистый нос. Но когда мой взгляд опускается на губы, они почему-то замирают, сжимаются... Их владелец, не закончив мысль, наливается цветом кумача, резко разворачивается и покидает меня. Остается только рассматривать его широкую, квадратную спину, обтянутую дорогой синей тканью, ярко-красную шею и залихватские кудряшки над безупречным воротником.

Снова остаюсь одна.

Скоро я облегчу участь официантов, что терпят убытки, потому что я занимаю столик и почти ничего не заказываю. Но чтобы встать и выйти за двери нужны силы, а их нет.

Мне хочется потешить себя надеждой – хотя бы несколько минут. Надеждой, что Вселенная сжалится и выполнит самое заветное моё желание – перенесёт меня в прошлое не только памятью, но и телом.

Воспоминания водят бесконечный хоровод в голове. Я почти не различаю их, но иногда выхватываю фрагменты из их мельтешения.

Снова вижу глаза – задумчивые, чёрные и обжигающие. В них такой огонь, что меня окатывает смущением. Изучаю губы – они, увы, не произносят необходимых, как воздух слов, но находятся в постоянном движении: сжимают сигарету, пускают струйки дыма, улыбаются мне открыто и беспомощно. Как будто он сдерживает их, не находя нужных слов.

Я тоже улыбаюсь. Делаю это, потому что мне нужно держаться. Если опущу тягостную, но необходимую сейчас маску счастья, то зареву и, боюсь, не смогу остановиться. Всё во мне дрожит, звенит и молит о пощаде. Но чувствую – её не будет. Выискиваю в круглом, родном до боли лице то, что может дать надежду, и не нахожу.

Знаю – это конец. Обманываю себя, внушаю, что он не сидел бы рядом, обжигая взглядами, если бы это было так. Представляю себе, как беру его руку – такую аккуратную, странно широкую и совсем не музыкальную, покрываю поцелуями, прижимаю к груди…

Если сделаю это – начну плакать, но допустить этого сейчас нельзя. Я должна выдержать без слёз.

Почему?

Это трудно объяснить, но так необходимо. Без этого обещания самой себе – ни в коем случае не рыдать и не убиваться, я бы уже валялась на полу, хватая его за ноги и умоляя не оставлять!

Но я сижу над кофейной чашкой, не в силах сделать ни глотка и улыбаюсь, пытаясь поймать каждое мгновение, чтобы сохранить его навсегда.

И ещё не знаю, что снова и снова буду возвращаться в этот ресторан, чтобы оживить воспоминания".