отрывок из моей книги Вечный Мир Герцога Сюлли

книга -- социальная фантастика. глава напиасана в 2021.

-- Подожди меня, я сейчас… -- минут через десять старик вернулся и попросил Дерека “вон с того дерева” нарвать апельсинов, а с другого – яблок.

-- Карманы красивой девушки всегда должны быть полны апельсинов и яблок. Вот как говорили во времена моей молодости. – объяснил он, и Дерек невольно задумался: “интересно какому поколению время это соответствовует.”

А потом, когда уже уходили, старик вдруг взял Кору за руку.

-- Подожди девочка, -- попросил он неожиданно, -- скажи о моих парнях нет новостей?

-- Нет, -- покачала Кора головой.

-- Ни об одном из них? – он тихо смотрел ей в глаза.

-- Ни об одном. – ответила она так же тихо.

-- Хорошо… иди… и да хранит тебя Мать-Земля…

Ушли они пешком, ибо Кора предложила оставить машину у старика.

-- А что там с его сыновьями? – спросил Дерек уже по дороге.

-- Забрали во время смуты.

-- В смысле арестовали?... Или в плен?...

-- Он так полагает… -- ответила Кора уклончиво

-- А ты как полагаешь? – спросил он в лоб

-- А я знаю, что было это еще во времена сопротивления Великому Отцу Даду.

-- Так с тех пор лет … одиннадцать прошло!? – посчитал пораженный Дерек на пальцах.

-- Прошло…

-- То есть если и реально без новостей: выходит, они мертвы…

-- Выходит.

-- А зачем тогда лгать?

-- А кто ему правду-то скажет?...

Потрясенный Дерек с трудом перевел дыхание.

-- Думаете он сам не догадывается? – спросил он наконец.

-- Значит это игра такая… -- ответила она без тени уклончивости.

-- И много тут таких игр? – поинтересовался он, стараясь отогнать эмоции, и по возможности объективно сравнить ситуацию с родной ему Бравией.

-- Не знаю,-- ответила она честно, -- тебе придется решать самому.

-- А сколько у него было сыновей? У старика этого?

-- Трое.

Остаток пути они молчали.

***

Направлялись они в больницу. Местный филиал. Или нечто в этом смысле. Дерек так и не понял, что эта больница из себя представляла. Кора лаконично ответила: “там поймешь”.

Но если честно, сейчас ему было абсолютно все равно, что же есть такое эта таинственная лечебница. Ибо сейчас он неспешно погружался в осаждающую со всех сторон реальность. Медленно… и не без удовольствия -- нужно заметить.

Окружающая его действительность оказалось столь интенсивной, что создавалось навязчивое впечатление, будто картинам, звукам и даже запахам, прежде чем попасть в мыслительный процессор организма, потребуется прорываться сквозь густую толщу земель с нависшими над ними туманами.

Вокруг зияющие тягучей покинутостью полуразрушенные дома хвалились впадинами пустых оконных глазниц… распахнутые настежь двери демонстрировали беззубую пасть проросших крапивой лестничных клеток, имеющих одно-единственное направление -- в никуда. Взорванные машины, превратившиеся в консервные банки металлолома, густо заросли бурьяном… и теперь из всех щелей доносилось стрекотание сверчков, кузнечиков и цикад… Пахло дымом и гарью. И Дереку это нравилось. Ох как нравилось. Как оказалось он – привыкший, что обувные магазины распространяют вокруг запах свежей кожи интенсивнее, чем все обувные фабрики двадцатого века вместе взятые; а цветочные бутики благоухают сильнее, чем все луга планеты – еще не знал запаха гари… и истинного духа пожара. О, он встречал: и лагеря мигрантов, и безумные поножовщины, и голод и болезни, и бессилие… но, теперь оказалось, он никогда не знал войны… ибо глупые аттракционы, капсулы, фантопликаторы, голографические плейеры и проекторы—все это ни в счет.

Правда: он встречал много разных выражений глаз – в основном сорок тысяч оттенков неверия и скуки -- но только не знал как выглядит отчаяние… смирение… ожидание, и… жажда… мести… и все это вместе взятое твердило одну единственную истину: “все что ты раньше встречал – лишь иллюзия и обман, ибо вот она – настоящая жизнь ”.

Справедливости ради нужно сказать, что здравый смысл в нем отнюдь не отмалчивался, ибо не собирался смиренно выносить всю эту льющуюся на голову чушь… десять тысяч разной чуши одновременно… здравый смысл твердил, что вот это вот -- ни есть настоящая война, а лишь только отзвуки. Что настоящая война – это месиво, кровь, головокружение, тошнота.

Но все тщетно… как он теперь понимал их… и Хемингуэя… и Экзюпери… и Оруэлла… и всех-всех, добровольно ушедших на чужую войну, чтоб по-настоящему ощутить себя… мужчиной…

“Убьешь человека не сможешь после этого жить.” – точно перчатку, бросал ему в лицо здравый смысл, самый веский из всей своей сотни веских аргументов -- “ привлечешь к себе всех паразитов… всех шакалов… всю мошкару… Вспомни Достоевского… вспомни психологов, утверждающих, как солдаты возвращаясь с войны сходили с ума… ибо Раскольников не врал… и Смердяков не врал… убить живого человека – ой как нелегко…” – предупреждал рассудок.

“А я не стану убивать” – виляло хвостом, предлагая всякого рода компромиссы, подсознание.

“Врешь! Не сумеешь. Потому как придется… ” – твердил свое рассудок.

И только дыхание знало, как весь этот диалог напрасен. Ибо механизм уже был запущен. Пусковая кнопка аттракциона – включена. Все девственные в своей непорочной чистоте инстинкты – активированы… Теперь все мужское начало в нем говорило только на языке инстинктов. И жизнь, которую он проживал… у себя… там – в других культурах, – казалась лишь бледным отголоском. Так после того, как долго наблюдаешь за сильным огнем, кажется будто весь остальной мир утопает в сумерках… и холоде… ибо глаза теряют свою чувствительность…

Больница оказалась двойным подпольем. Потому как в переднем отделе лечили детей зараженных болезнью, которой официально не существовало. Черный же ход -- вел в отделение, где лежали раненые, что официально считались или мертвыми или пропавшими без вести. А лечили всех андроиды: списанные в центральной больнице Джан-Пура. И единственные, кто оказались тем, кем казались – это сестры милосердия: женщины добровольно ходившие за больными, приезжая сюда из всех дальних углов Джан-Пура.

Лекарства, которые Кора привезла из Шан-Сула, в своих оптимальных комбинациях, помогали только в три-четверти случаев. Фатальность заболевания упала на восемьдесят процентов, однако оно все еще принимало острые формы. Но главное, никто не мог точно сказать: что же заболевание это из себя представляло. Результаты обследований той единственной девочки, которые Кора показала в Шан-Суле были идентифицированы как отравление и острая аутоиммунная реакция. О том, что речь идет об эпидемии, и что зараженных детей на самом деле намного больше, чем одна та девочка, Кора разумеется промолчала. Ибо вырвись вся эта информация за стены Джан-Пура – это бы нарушило все этические нормы круговой поруки установленной в городе. А слыть предателем никто не хотел. И меньше всех искала для себя этого ярлыка, сама Кора.

Стоило войти в парадную дверь, как к ним подошла женщина в одежде сестры милосердия. Она низко поклонилась. Поблагодарила Дерека.

-- Теперь мы Ваши должники: я, муж и дети. Если только понадобится помощь, дайте знать. – произнесла она очень вежливо, по возможности строго сохраняя дистанцию.

-- Что это значит? – обратился Дерек к Коре.

-- Их младшая дочь дней десять не выкарабкивалась из горячки, а потом с помощью привезенных мною лекарств поправилась за неделю.

-- И?? – Дерек все еще вопросительно смотрел на спутницу.

-- Я всем сказала, что это ты меня отвез в Шан-Сул. – призналась девушка.

-- Зачем?

-- Сам догадаешься. – ответила она коротко.

Что касалось детей, они тут все показались Дереку довольно оживленными, так что ему с трудом верилось, что заболевание на самом деле могло оказаться фатальным. Тем не менее основная помощь Шан-Сула оказалась именно в том, что обратилась там Кора к врачам. Тут же, потому что заболевание это определили, как нечто рутинное, сами врачи не имели право лечить детей: только андроиды, и только согласно заложенной в них информации. Однако информация в них закладывалась согласно знаниям, в которых заболевание это отдельной болезнью не считалось. А андроиды представляли собой модели столь экономные, что обновлять соответственные знания согласно анализам и вновь обнаруженным синдромам не умели. Правда уже в другой части этой странной больницы Дереку объяснили, что экономия – только часть вопроса: андроиды запрограммированы так, чтобы суметь держать под контролем информацию о новых заболеваниях.

“Информация -- власть” – сказали ему многозначительно, и он невольно задумался о том насколько удачный исход всей этой борьбы реально поменяет систему. Ибо одна только эта фраза говорила о том, что по обе стороны борьбы люди разделяли одни и те же принципы. А значит любой исход, для него -- только фонетика.

В той части, где лежали раненные бойцы -- а лежали все в одной общей комнате -- в глаза сразу же бросалась разношёрстность ран: от колото-резаных до тяжелых ожогов. Однако, что объединяло всех этих мужчин -- это блеск в глазах, решительность, и желание поскорее выздороветь чтобы вернуться на поле боя.

-- Думаете власти не знают, что они тут у вас прячутся? – спросил Дерек имея ввиду раненых, когда они оттуда вышли.

-- Думаем им так легче сохранить лицо. Лишние жертвы им ни к чему. Они это понимают. – ответила Кора. Потом с улыбкой добавила:-- двойная бухгалтерия иногда может оказаться наилучшей дипломатией.

Он промолчал. Ибо чувствовал, как окончательно во всем этом запутался. Потому как, когда врал Дани, его это всегда бесило. А тут?... Тут он чувствовал, как эта засушливая страна обволакивала его заболоченной землей игры… с нежными вкраплениями островков обмана… являющегося единственной твердой почвой под ногами… Еще никогда он не ощущал так явно дихотомий… Ибо, с одной стороны, материальный мир тут казался намного материальнее, чем в других культурах. С другой же – никогда раньше то, что представало перед глазами, так часто не оказывалось на проверку чем-то иным…

Из всей этой хитрой математики ему ясно было одно: он вполне реально ощутил, как тушуется перед парнями… там… в больнице… от одной только мысли, что они воевали, а он – нет…

“им уже никогда ничего не добиться, смена власти – вот единственная доступная им цель. Или смерть… другого развития как такого уже не будет” – утверждали опыт и ошалевший от собственного бессилия рассудок

“Я знаю” – как ни в чем не бывало, отвечало занимающее теперь уже твердые позиции подсознание.

“Только не говори, что именно это и вызывает у тебя уважение…” – не унимался рассудок.

“Я вообще ничего не говорю” – отмахивалось, как от назойливой мухи, подсознание.

-- Белые зрачки.

Красные тени.

Кони

поросшие зеленью,

кони

в мертвом загоне.

И корни

проросшие над землей,

обвившие плечи и белые лица…

Неожиданно послышался чей-то монотонный голос. Он раздался то ли прерывая содержательный спор, шаром пинг-понга, перекатывающийся между сознанием и подсознанием Дерека; то ли становясь еще одним аргументом… в пользу сознания, разумеется.

Дерек обернулся – никого. Он потеряно вертел головой пока не заметил на втором этаже одного из безглазых домов с беззубой лестничной клеткой, сидящую на веранде женщину, казалось бы смотрящую на улицу, при этом увлеченно расчесывающую свои длинные волосы.

-- Вчера ночью убили моего сына – завопила она сильнее, возможно оттого что заметила внимание незнакомца:

-- …И в песках развели огонь.

Я распустила волосы

и смотрела в глаза.

Я долго смотрела в глаза,

чтобы увидеть моего сына,

но его там не было.

Там была только земля.

Лишь сырая земля и кусочек квадратного неба.

Стань я грозой…

Дерек обратил свое внимание на идущую рядом Кору.

-- Оставь, -- бросила она, заметив его вопросительный взгляд

-- В смысле оставь?

-- Видишь же: она безумна. Да не переживай ты так, -- он услышал колокольчики ее смеха, -- у нее никогда не было сына.

-- …у меня появится голос, чтобы скорбеть,

и огненное сердце.

Будь я грозой.

Сыночек мой

Он был утренней росой

И радугой нежной после дождя.

Стань я землей

я бы приняла его обратно в чрево

матери-

тот комочек, что родила война.

И черви не посмели бы нажраться его глазами,

и тени бы его не пугали… -- уже вопила, заметившая недостающее внимание, женщина, ибо теперь Дерек остановился, и не скрывая любопытства смотрел и слушал ее : точно актрису на сцене.

-- … Он пустил бы корни,

он окутал бы землю и небо ветвями…

я стану землей.

Мертвые глаза

на живой ладони…

-- Идем, -- нетерпеливо одернула его Кора, и потому что он не сдвинулся с места добавила: -- не можешь же ты так открыто наслаждаться ее безумием?

-- Почему же нет? – искренне удивился Дерек. – Это же игра? Чем она хуже других ваших игр?... Если тоже искусства ради. -- добавил он заметив недоумевающий взгляд спутницы.

-- Иногда я правда теряюсь в твоем чувстве юмора. – бросила Кора и решительно потянула его за рукав.

--… Слеза

застывшая в бутоне.

Зубы

грызущие мыло.

И свернутая в обруч спина.

Я стану землей.

Вчера ночью убили

моего сына… -- вопила им вслед безумная незнакомка.

-- Удивительно, что ее не забирает полиция. – произнес наконец потрясенный Дерек. Ибо даже после слов Коры, его не оставляло чувство, что именно эти непрошенные стихи и выражают тут “поэзию жизни”. – Ах да, все время забываю, -- он нарочито артистично ударил себя кулаком по лбу, -- у вас же официально нет войны, а значит и вопль этой несчастной женщины заведомое безумие.