Люблю свою работу - 2

"- Да вот хотя бы ваши старые сапоги. - Маклафлин ткнул пальцем на запыленные юфтевые сапоги француза. - Попробуйте-ка написать про них так, что бы парижская публика..." (с) "Турецкий гамбит", Б. Акунин, ЗАХАРОВ, Москва, 2004, покет-бук, 74-ая стр.

Синие потрепанные кроссовки появились на обувной полке совершенно не случайно.

Из синих стали темно-голубыми, а где-то почти серыми.
С песчинками, пахнущими летом, морем, солью и садовыми персиками у Сукко. С въевшимся пятном от масла, подаренного автобусом у Новотроицка.
С белым следом, оставленным бордюром в единственном падении лета, когда водитель "мазденыша", заглядевшись на мило спящий в вырезе соседки четвертый с родинкой размер, не притормозил, выезжая с заправки. А я улетел со стального коня с педалями в клумбу.
С выщербинкой подошвы, откушенной злой ступенькой районной больницы, спасшей мою маму от инсульта, хотя тут виновата невнимательность и торопливость хозяина. Да, синие кроссовки и их шрамы появились не случайно.

Случайно даже кошки не родятся, это все знают.

Когда твоя работа закидывает тебя почти в любую точку Поволжья или Урала, стоит ждать Сибири. Невозможно не оказаться в ней, бескрайней, раздольной, прекрасной. Она манит, зовет и хитро усмехается полоской зари в иллюминаторе.

Апрель месяц в России штука сложная. Вот-вот зелень, солнце и весна, но, чу... Не торопись прощаться с суровой белоснежно-серой хмурой красавицей, уходящей спать на лето. Она еще та стерва, даст прикурить, сам пожалеешь.

Все мои дороги недавних десяти лет измерялись, пусть не всегда, не в одиночку. Компаньон мой суров, лыс, строг и нормально так, по-пацански, любопытен. В пределах разумного и без всяких закидонов. Чтобы сделали вы, узнай, что ваш друг ни разу не был в Столице? А у вас, такой случай, между самолетами почти десять часов? Вокруг апрель, вот-вот проклюнется почти майское тепло и снега почти нет. Даже в Самаре, что там думать про белокаменную. Ну да... как водится, проруха случается не только у совсем взрослой женщины, имеющей не только внуков, но и правнуков. Последнее опционально, к сожалению.

"Понравилась вещь? Возьми две и сразу", хмуро буркнул Урфин в "Темном адреналине". Мое альтер-эго, как и всегда, оказался прав. Но слушать самого себя совершенно не для настоящего мужика. Настоящий мужик не берет и, потом, спустя годы, слушает голос надежды, намяукивающий сладкую ложь, залепившую суровую правду.

Правда крылась в умерших "камелотах", новых "экко" и пятилетних попыток растаскать эти палаческие колодки, проданные под видом городских кроссовок. А Воронков никогда не был в Мск. Вот и все, тут оно все и началось. Хорошо, хватило ума вместо новой куртки надеть мою старую серую любовь.

Семь часов на ногах и, вуаля, половина старой Москвы исхожена-изброжена, Воронков строг, но доволен, музей Отечественной войны прекрасен и в третий раз, а ноги гудят и подозрительно ноют в одном месте. Аэроэкспресс, посадка, пара десятков минут беззвучной и мало кому заметной игры на тонких нотках загадочной женской души при помощи науки Масахиро Сибаты, бизнесс-класс вместо эконома и... прямо беда-а-а. Как-то очень уж подозрительно ныла моя правая нога в районе проклятых "экко".

Первая половина дня в Сибири вышла суматошной и жаркой. Бла-бла-бла, сурово нахмуренные Воронков и несколько наших собеседников, подозрительные пельмени, такси, снова жара, кедры, чего так болит-то, а, снова кедры, зырь, сколько праворульных, опять кедры, это все еще город?... и кедры-кедры-кедры... где ты снял гостиницу, лапиндос ты ушастый... офиге-е-е-еть...

Академгородки просто обязаны стоять посреди леса. Реши кто переписать Конституцию, черт с ним, лишь бы появился пункт: академгородки поднимать посреди леса. Появится - чудесно. Пахло еще чудеснее, а птицы пели просто волшебно. особенно под утро. Но все эти милые волшебства сложились потом. Сперва...

Сперва, совершенно умирающим голосом, ведь мужики готовы не жить, когда смерть это явно перебор и готовы умереть ровно когда надо жить, поинтересовался - а сохранился ли телефон такси и, вооружившись пластырем и ножницами, отправился в ванную. Потому как с такими мозолями от долбаных орудий пыток, по недомыслию названных обувью, не живутю. Нормально, во всяком случае. Так что мои синие друзья появилиьс не случайно.

МакДак и Спортмастер. Пока эти две штуки есть в любом большом городе, жить можно. После десятка моделей и пяти тысяч отказов на каждую, осатаневший продавец, совершенно сурово и по-сибирски, готовился нарубать меня в сечку по-буденновски. Или даже искрошить в песи с хузарами. Суровый Воронков сурово дремал у стеночки, невозмутимо и сурово найдя стул и класть хотел на всех и вся.

Хромая и страдая, плюнув на правила приличия и в носках вместо обуви, страдальчески показывая всю глубину боли, пришлось выйти самому и, с показушно спрятанными гневом и оценкой интеллектуальных способностей продавца, ткнуть пальцем во что попало.

"Попало" оказались синими, со светлой подошвой и косящими почти под сафьян. Надел. Завязал. Встал...

Томск оказался прекрасен. Томск оказался совершенно пешеходен и исхожен по Ленина взад и вперед два раза. Ведь у улицы две стороны, сами понимаете. А столица, неожиданно, решила показать нам еще немного себя. Суровый Воронков был непротив и даже за. Чуть позже "за" оказалась Пенза и Анапа, Оренбург и Ульяновск, педали моего стального коня, рок-н-ролльный пол "Олимпийского" и асфальт с грунтовкой моей родины.