Боярышник и Вероника

— Я знаю уже не первое поколение семьи Фэрбенксов, — сказал мистер Бигли, — так что ту часть разговора, где вы доказываете мне, что вполне можете самостоятельно жить, и вам не нужны никакие няньки, давайте опустим. Жить самостоятельно вы можете, и выживете, я уверен, даже на Соломоновых островах, которое, как многие утверждают, самое гиблое место на Земле. Поэтому никаких нянек я вам навязывать не намерен. Однако я не встречал еще Фэрбенкса, который умеет жить без ассистента. Ваш прадед, достопочтенный Ричард Фэрбенкс вышел из почтового дилижанса размять ноги, пока меняли лошадей, и бесследно исчез. Его искали по всей трассе дилижанса между Лондоном и Брайтоном, и случайно обнаружили полгода спустя на Канарских островах с великолепными гербариями, нагруженными на двух мулов, причем он был обижен на семью, которая задержала ему квартальное содержание. О том, что его квартальное содержание надо переслать на Тенерифе, он семье сообщить как-то не удосужился.

Мы с Артуром почтительно молчали. Всегда интересно узнать что-нибудь новенькое о своих родственниках. Нет, мы знали, что прадедушка Ричард написал книгу о растениях-эндемиках Канарских островов — но вот про брайтонский дилижанс там почему-то не рассказывалось, хотя, подозреваю, это была бы одна из самых интересных глав книги.

— Ваш дед, доктор Джон Фэрбенкс, — продолжал между тем мистер Бигли, — ухитрился исчезнуть между крыльцом собственного дома и почтовым ящиком, к которому вышел даже без шляпы, на секундочку, чтобы бросить письмо. Отсутствовал он, правда, всего сутки, и нашли его в русле ручья в пяти милях от дома, где он по колено в воде изображал из себя что-то вроде цапли. При нём была какая-то стрекоза чрезвычайно редкого вида с поврежденным крылом, и доктор пребывал в надежде, что вот-вот отыщет безупречный экземпляр этого насекомого. Между тем, если б он догадался окликнуть хотя бы садовника, этих стрекоз бы ему наловили несколько дюжин, причем без нервотрепки для семьи.

— Дедушка интересовался стрекозами? — удивленно прошептал мне Артур.

— Да, — таким же шепотом ответила я. Я когда-то пробовала отследить всю цепочку дедушкиных увлечений, и у меня всё было подробно записано, но все отдельные звенья я не помню. Заинтересовавшись каким-нибудь предметом или явлением, он вычленял какую-нибудь наиболее интересную для него частность, потом эта частность становилась слишком широкой для него, и он снова вычленял частность... и снова, и снова... После живых стрекоз его увлекла стрекоза в янтаре, потом он занялся включениями в янтаре... потом плавно переключился на что-то родственное, потом еще и еще — и так он как-то нечаянно перешел к влиянию санскрита на арамейский язык. И если вы не видите связи между подотрядом Anisoptera (разнокрылые стрекозы) и лингвистикой, то это только потому, что у вас перед глазами нет составленного мною свиточка... а кстати, где он? Мы не забыли его в доме викария?

— Что же касается вашего отца, — прервал цепь моих размышлений мистер Бигли, то думаю, что ваша итальянская поездка не закончилась бы столь печально, если ваш отец захватил с собой ассистента...

— Да, пожалуй, — вынужденно согласилась я. — При ассистенте мама постеснялась бы раздеваться, а в одежде она плавать не любила.

— Ну и в Суринаме... — закончил мистер Бигли. — Я уверен, если б мистера Тэйлора не сразил жесточайший приступ ишиаса, Генри Фэрбенкс без особых приключений давно бы вернулся домой.

Мы с Артуром переглянулись. Как-то раньше нам не приходило в голову задуматься о роли ассистентов в жизни нашей семьи. Я и предположить не могла, что эта роль так значительна. А ведь и верно, Фэрбенксы склонны увлекаться до самозабвения, им обязательно нужен кто-то рядом, чтобы связывать их с реальностью. Я и сама, бывает, забываю обо всем, если дело мне нравится, а ведь у меня нет склонности к научным занятиям. Мужчинам еще труднее — их меньше сковывают всякого рода условности и пьянит обманчивое ощущение свободы. На самом деле полной свободы от социума не существует, но когда мужчина чем-то увлечен, он может позволить себе много больше, чем могут позволить себе женщины.

Ну, суфражистки тоже пытаются много дать себе позволить, но кто же им даст?

Я, впрочем, пока еще не поняла определенно, сочувствую ли я суфражизму или скорее отношусь отрицательно. С одной стороны, я определенно хочу много большего, чем общество позволяет женщинам. С другой — я еще конкретно не знаю, чего именно я хочу.

Мистер Бигли между тем смотрел на меня ожидающе. Кажется, я как-то должна была отреагировать на его монолог.

— О, я уяснила вашу позицию, — проговорила я осторожно. — И что вы предлагаете?

— Фэрбенксы и Фоули совершенно вас испортили, — ответил мистер Бигли. — Ну разве такой должна быть юная леди? Юная леди должна быть: ни единой мысли в голове, одни эмоции и любовь к красивым платьям. А вы будто научный диспут со мной ведете!

Я удивилась. Мне-то казалось, что я слишком эмоциональна, не умею вести себя как леди, поэтому, зная за собой такой порок, я старалась его лишний раз не демонстрировать. Дедушка Фоули говорил, что у меня поверхностный ум, но девушкам это простительно. И я, знаете, была склонна с ним согласиться: я любила читать что подвернется, тренькать на фортепиано и рисовать цветочки. Палеонтология мне была скучна... ну то есть, смотреть на иллюстрации, где динозавры показывались в сравнении с человеком, было интересно, но заниматься реконструкцией облика по найденным окаменелостям? Ой нет, это не для меня. Ботанику я знала, но только в общих чертах: розоцветные от бобовых отличу, но разбираться, чем, например, можжевельник распростертый отличается от можжевельника отогнутого — зачем?? Juníperus — этого больше чем достаточно для моего девичьего мозга. И так далее, по всем наукам. И да, я люблю красивые платья. У меня одно время вообще была мысль стать легкомысленной женщиной, потому что они могут позволить себе самые экстравагантные наряды, но боюсь, папа, когда вернется, огорчится. Мама, возможно, тоже, но в этом я была не так уверена. В итоге, чтобы не прослыть легкомысленной, мне приходится сейчас наряжаться скорее осторожно, чем «как хочется», а значит, скучно и уныло.

— А что в нашем случае полагается сказать настоящей юной леди? — поинтересовалась я.

Мистер Бигли сделал неопределенный жест рукой — не то помахал кому-то за окном, не то просто размял кисть.

— Не размышляйте об этом, — предложил он. — Скажите лучше, какие у вас планы на это лето. Чтобы я мог подобрать для вас подходящего ассистента.

— Я боюсь, у меня не было планов, — не очень уверенно ответила я. — Если б дедушка Фоули не умер, мы просто провели бы лето в деревне. Но сейчас... — я призадумалась, — знаете, сейчас мне бы хотелось попутешествовать.

— Во Францию, — предложил Артур. — Гонки Париж-Бордо-Париж! Более семисот миль!.. заявлено более двадцати уча... — под нашими взглядами он смутился и оборвал агитацию на полуслове.

— Это не велосипедные гонки, — заметил мистер Бигли. — И я не уверен, что в экипаж машины возьмут маленького мальчика.

— Я не маленький! — вскочил Артур.

— Сперва меня перерасти, — возразила я. — А пока не перерастешь — маленький!

Аргумент был давно на Артуре испытан, и мой брат надулся и сел, намереваясь более не принимать участия в беседе.

— А у меня ведь где-то родственники и с материнской стороны, — проговорила я. — Бабушку вряд ли удастся отыскать, но можно съездить на ее родину, в Гленуех.

— Но ведь вы никогда с ними даже не переписывались, — возразил мистер Бигли. — Насколько я знаю.

— Ну и что? — ответила я. — Когда бабушка Эйлин сбежала от дедушки Фрейзера, он написал в Гленуэх, спрашивая, не там ли она. И ему ответили, что Эйлин не возвращалась, но ее и ее потомков всегда примут в Хиллхолле со всем возможным гостеприимством, сколько бы лет или веков ни прошло! У меня это письмо есть, я его могу показать, — добавила я.

— И вы собираетесь поехать туда? — спросил мистер Бигли. — Но ведь там уже, вероятно, сменился хозяин, или, возможно семья обеднела так, что всё возможное гостеприимство будет для них вовсе разорительным, а может, там уже и дом разрушился, а семья уехала.

— Да, если ехать именно туда, то вероятно разочарование, — согласилась я. — Мало ли что. Но ведь мы можем просто путешествовать по Шотландии, а в Гленуэх заехать по дороге, не ожидая горячего гостеприимства и королевских почестей.

— Что ж, разумно, — отметил мистер Бигли. — Значит, я должен подобрать для вас ассистента для путешествия по Шотландии. Планируете ли вы собирать какие-либо коллекции?

— Нет! — решительно сказала я. — Я просто буду иногда рисовать акварельки.

— А я буду собирать красивые камешки, — заявил Артур.

— Акварели и минералогическая коллекция, — пробормотал мистер Бигли, делая заметку в блокноте.

— И мы поедем на велосипедах, — добавила я.

Мистер Бигли без возражений добавил строчку к своим записям.

— Ура!!! — вскочил Артур. — Мы едем бенберировать!!!

Мы с мистером Бигли переглянулись.

— У вас в деревне ставили эту пьесу? — удивился он.

— Нет! — отмела я предположение. — Боюсь, он прочитал книжку, которую прислали дедушке Фоули. Я даже не подозревала, что Артур читает пьесы, — сказала я извиняющимся тоном. — Вероятно, он услышал о ней какие-то скандальные слухи.

— Да вы что? — возразил Артур. — Нет там ничего скандального, я проверял!

Сейчас идет работа над повестью "Боярышник и Вероника":

Когда у Вероники Фэрбенкс закончились родственники по папиной линии, она решила найти родственников по маминой. И что с того, что для этого надо забраться в самую глушь Шотландии? Слава богу, на дворе не средневековье, а век технического прогресса, пара, телеграфа и электричества https://author.today/work/52644