Меня душат законы

.

2036 год.

Один из федеральных законов гласит: "Адепты ордена Пастафарианцев не имеют права собираться группами более трех человек".

Зачем это? Наша организация не имеет статуса террористической, не пользуется оружием, и не ворочает крупными финансовыми потоками, а в уставе ордена нет ничего агрессивного.

Втроем так втроем: собрались вместе я, великий магистр и его секретарша  Людочка, и стали размышлять — какую такую угрозу обществу могут создать более трех  пастофарианцев, собравшихся вместе?

Великий магистр:

— Тут главное понять, почему именно больше трех? Что мы можем натворить этакого, скажем, соберись мы вчетвером, а втроем ни за что бы не осилили?

Людочка:

— Нуу, к примеру, создать штурмовое звено из троих, в сцепке с четвертым — координатором-разведчиком.

Я:

— Мдаа, тогда мы уж точно превратимся в грозную силу... и кого мы ею давить будем, а главное, зачем нам это нужно?

Великий магистр:

— После выхода этого закона, сразу захотелось его нарушить, просто потому что он есть.

Мы с Людочкой синхронно кивнули, и хором произнесли:

— Создаем тактическое звено из четырех адептов...

Великий магистр:

— Цель?

Я:

— Противодействие узурпаторам свободы воли и собраний пастафарианцев.

Великий магистр(кивая):

— Благая цель. Нужно завербовать и обучить четвертого адепта.

Я (утопая разумом во вспышке озарения):

— Теща моя!

Людочка (с сомнением в голосе):

— Она лапшу варить умеет?

Я(с гордостью):

— А то!

Великий магистр:

— А на уши ее вешать?

Я:

— Теоретически, после надлежащей подготовки, пожалуй сможет, но зачем ей это, если, скажем, в тактическом звене теща будет тыловиком-снабженцем?

Людочка:

— Ага, а вся кровища и грязная работа на нас?

Великий магистр (задумчиво):

— Закон нас уже боится в таком диком количестве, следовательно, хватит и трех штурмовиков при одном снабженце...

Задумано - сделано: на следующий день, моя теща вступила в орден и наварила лапши. Тем же вечером, идем "всей армией" к зданию правительства.

— Зачем пожаловали? — вежливо поинтересовались охранники, попутно, пытаясь сосчитать нашу ораву.

Не вышло: считать боевиков и одновременно спрашивать их о чем-то  — непосильная для охранников задача.

Я:

— Правительство свергать. Нам назначено на семь.

Охрана (хором):

— Так сейчас лишь половина седьмого.

Великий магистр:

— А это чтоб врасплох застать.

Генадий Викторович  Врасплох, действительно, работал в правительственном здании лишь до половины седьмого.

Охранники принялись что-то возражать, но получалось это у них хреново — не могут они одновременно пытаться сосчитать нас и возражать.

Тем не менее, пока пререкались, золотое время для блиц-крига было упущено — Врасплох вышел из здания с черным портфелем подмышкой, но увидел, что перед ним четверо пастафарианцев, что незаконно, и эта ситуация его застала врасплох. Врасплох + врасплох = инфаркт. Наша штурмовая бригада переступила через еще теплый труп чиновника, и с радостным гиканием ворвалась в здание правительства.

Из зала заседаний, навстречу нам, вышел спикер парламента. Сосчитал недопустимое законом число пастафарианцев, и визгливо заорал:

— Охрана, схватить нарушителей закона!

Великий магистр:

— Охрана, мы нарушили закон, который касается только нас. Вам то что за дело?

Охрана (хором):

— Работа такая — защищать закон!

Людочка:

— Что бы защитить что-то, нужно к этому иметь какое-то отношение, хотите иметь отношение к закону о пастафарианцах?

Охрана (не привыкшая отказываться от предложений):

— Хотим, всем сердцем!

Я:

— Тогда вступайте в ряды пастафарианцев!

И вот нас уже три десятка. В зале заседаний парламента мы обнаружили еще четыреста блюстителей закона, которые тоже пожелали иметь к нему хоть какое-то отношение. К ночи, государственный переворот был завершен: бескровно, но с одним летальным инфарктом. Конечно, пастафарианцы сразу были обьявлены забугорьем нелегитимным правительством, а бывшего спикера, окрестили мученником, ибо не захотел вступать в ряды пастафарианцев и ушел на пенсию.

После бескровной революции жизнь в стране изменилась не сильно, только лапша малость подешевела, и дышать, нынче, привольней стало — одним законом меньше.