Спирит из Бологова и великое молчание классиков (18+)

1

известный спирит и медиум из города бологова

обращается к духу писателя графа Лео Толстова:

- скажите, писатель Лео, за каким необрезанным буем

мы не пашем и сеем в мире, а беспрерывно воюем?

увы, дух писателя Лео не произносит ни слова,

и медиум обращается к духу другова Толстова:

- прошу вас, прокомментируйте, что за гребучий фарс -

мы пускаем ракеты друг в друга, а не летим на марс?

вотще! и другой Толстой не издаёт ни звука;

медиум, отдуваясь, продолжает хожденье по мукам -

ибо столоверченье болезненно, тут ни хрена не до смеха!

спирит, отхлебнувши бояры, призывает писателя Чехова

- ответьте, милейший Чехов, почему всё идёт в пи*ду:

отчего мы в шестой палате, а отнюдь не в вишнёвом саду?

не слышит ответа медиум, Антон скуповат на знаки -

лишь долгий надрывный кашель да лай небольшой собаки

медиум догоняется шипром и русским лесом,

вызванный Фёдор Михайлович посылает спирита к бесам;

Булгаков и Гоголь манкируют, - писатели вместо ответа

исчезают в компании ведьмочек (ни одна из них не одета);

2

спиритуалист не сдаётся, от шипра слегка фиолетов,

меняет великих прозаиков на столь же великих поетов;

натирает хрустальную сферу, но призывает не джинна -

дуэлянта, повесу и модника, Наше Всё, ай да сукина сына;

Наше Всё, громыхнув из лепажа, не даёт ни ответа, ни маху,

надевает личину Баркова, посылает спирита нахуй;

тот расстроен, надежды всё меньше, и надежда всё эфемерней,

менталист призывает Блока; в белом скифских венце из терний

Блок молчит, он – то ночь, то улица, то фонарь, то вообще аптека,

менталист призывает Есенина, видит чорного человека,

а рядом – другого, лысого, в мятой кофте лимонного цвета,

оба то ли верёвку мылят, то ли целятся из пистолета;

спириту становится боязно, а ну как пальнут или вздёрнут,

мало было мне Пушкина с нахуем, а тут ещё жолтый да чорный,

а ведь это цвета опасности! что ж я, сука, такой непутёвый?

русский лес полируется ландышем, появляется дух Гумилёва;

он со скрипкой, верхом на жирафе, в сопровождении чела,

который в чернильном воздухе пишет буквы свеча горела,

при чём тут свеча о Господи, ну что за белиберда?

поэты, пожав плечами: в задницу — это туда;

у спирита уже выгорание; вариантов, конечно, масса,

но, похоже, отцы величия держат его за пидараса,

от гнева, алкашки, бессилия наш спирит уже кумачов,

голосит: - появитесь немедленно Высоцкий и Башлачёв!

отвечайте хоть вы, беспокойные, что за, блин, окаянные дни?

почему все свихнулись, поехали, очутились во власти херни?

на бутылку присели, обделались, дались ёбу предельно по-скотски?

но упорно безмолвствуют классики; к менталисту является Бродский,

нараспев объявляет Бродский: - дела обстоят прескверно,

вас разъедает ржавчина повесточки и постмодерна,

не пеняйте на нас, убогие, вы себя обслужили сами,

а ведь мы умоляли и требовали - не становитесь козлами,

изгоняйте торгующих в храме, а также подлых и лживых,

любите далёких и близких, ежечасно, покуда живы,

гоните пинками ненависть, думайте, а не верьте

тому, что несут политики, журнашлюхи и протчие черти;

и нечего ныть и жаловаться; мы мёртвые, мы не поможем,

теперь уж самостоятельно - хрипя, вылезая из кожи,

чините, творите, стройте, кончайте пиздеть и кривляться,

трудом и духовным ростом искореняйте блядство;

поэт покидает комнату, не обмолвившись больше ни словом,

спирит, призадумавшись, пробует стекломой с ароматом еловым

и решает, что классики правы, хули мы, как терпилы и вши?

то есть вы прозябайте в чатиках, ну а я отправляюсь в жизнь