Большая медвежья трагедь и тоска

- Продолжаем разговор...

Сказал Карлсон и выбросил плюшевого мишку из окна. И мишка этот упал и разбился... Товарищ Углемишкин смотрел эту сцену и плакал...

Тьфу... Не об том сейчас речь.

Аффтар грыз шариковую ручку. Знаете, есть всякие разные вредные привычки, они проявляются у людей, когда те нервничают. Вот Аффтар грыз шариковую ручку. Знаете, любил наш Аффтар писать шариковыми ручками, в нашем компьютеризированном будущем, мода такая откуда-то появилась - шариковыми ручками писать на бумажных совершенно авторских листах. Потому что почерк от руки - это с теплом и с душой. А ещё почерк выражает индивидуальность, характеризует характер, и вообще это богатая пища для психоанализа по Фрейду, а Аффтар этого не хотел, поэтому после того, как написав шариковой ручкой и на бумаге, он набирал это всё на комп, чтобы читателю представали только холодные, идеально-правильные, но совсем бездушные символы на экране. Проделывал двойную работу, так сказать. Но вот реально, некоторых тянет на ностальгическое, а где ностальгическое - там и модное, а вообще на самом деле дело было в том, что клаву грызть вообще-то не удобно, шариковые ручки для этого подходят лучше, чем всякие клавы, и лучше чем стилусы, и даже лучше чем раритетные гусиные перья, на которые мода была в те времена, когда клав не было, и шариковая ручка была. Но почему-то во времена шариковых ручек никто не стремился ностальгировать по гусиным перьям, может быть потому, что их грызть не удобно, противно это - представьте, гусиное перо... Это вам не стерильный пластиковый кончик стерильной шариковой ручки...

- Аффтар, вы можете быть ближе к теме? - крикнул Млад своему благодетелю и создателю заодно, - сколько уже можно распыляться о всякой ерунде! Ностальгирует он, понимаешь ли... У нас тут сюжет простаивает!

- Да! - вторил ему Венцеслав, - даром что ли я с Вашего, авторского наставления знал куда идти в том самом месте где я, баран и раздолбай, по всей логике вещей должен был этого не знать?

- И вот мы снова встретились и только Вас ждём! - дополнил Млад.

- Я аффтарские листы добираю, - отмахнулся Аффтар и ещё раз задумчиво укусил шариковую ручку.

Вот уж правда, один - баран, второй - козёл... Надоели эти двое рогатых парнокопытных! От мысли Аффтара отвлекают, однако! И о чём это он, однако, так глубоко задумался, что даже пришлось кусать свой раритет, купленный за сущий бесценок в ближайшем магазине с канцелярскими принадлежностями?

Ах да... Товарищ Углемишкин смотрел сцену где Карлсон выкинул плюшевого мишку в окно... Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу... 

В этом месте Автора снова понесло в детские воспоминания, он процитировал читанный когда-то стишок, разумеется, без указания авторства. Зачем? Кто знает, чей стишок, и так поймёт, что этот стишок вот этого автора. Кто не знает - тому имя автора ничего не скажет. А наш Автор, не тот, который про мишку написал, а тот, который тут ручку грыз и авторские листы добирал, он, между прочим, имя автора стихотворения забыл. Вот так неуважительно он отнёсся к своему коллеге по перу (не по гусиному, а по тому, которое со стерильным колпачком), точнее будет сказать к коллеге по шариковой ручке. Но нашему Автору, который ещё и с большой буквы Автор с какой-то там стати, простительно не помнить такие вещи. Гениям многое простительно. Точнее даже - гениям простительно всё. Ибо гений - это человек, который не знал, что так нельзя (и тут знак чьего-то копирайта).

- Вашего, автор, копирайта, Вашего! - крикнул ему Млад, потому что когда эту фразу говорил Эйнштейн, она звучала иначе: " Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно — он-то и делает открытие". Для Вас - никакой разницы? Да Вы не чувствуете нюансов!

- Иди ты в задницу... К Венцеславу! - выругался Автор, продолжая витать в мыслях о плюшевых медвежатах и усиленно изливать на бумагу сентенции об оторванных лапах.

- Бедная, бедная аднаногая собачька... - передразнил его Млад, на которого увлечённый несправедливо забижаемыми плюшевыми мишками Аффтар перестал обращать всякое внимание.

- Ну что, Венцеслав, пошли что ли? - спросил Млад у своего ученика, - Автор тут отвлёкся на лирические отступления, а у нас сюжет простаивает. И ещё дело...

- Какое дело? - переполошился Венцеслав. - Наш Аффтар только что послал Вас, учитель, в задницу ко мне...

- Ну правильно, - отвлёкся от своих мыслей Аффтар, - Вы тут наяойте мне чего-нибудь, пока я занят, а то мне на Фигбук выложить нечего, а читателя у меня там по проде изголодались, фаны заждались, бэта так вообще рвёт и мечет... У бэт на Фигбуке обязанности есть - нас, Аффтарофф тормошить, чтобы мы быстрее проду писали. А я не могу, представьте себе, не могу, у меня Муз не прилетел. Так что приходится вот ручку грызть, рассуждать о плюшевых мишках... А потом в Волшебном Пенделе напишу, что сериалы смотрел, поэтому не добрал авторских знаков...

- Ну тебя к верещащему Маллаху, - махнул рукой Млад, - Пошли, Венцеслав. Я дал слово, и себе, и тебе, и читателям, что мы с тобой будем сопротивляться аффтарскому яою. Вот и будем. А говоря о деле, я имел в виду наше расследование. В произведении сюжет быть должен, а не фикерство бессмысленное, с обняшиванием и скрещиванием всего, что движется...

- Я слышал, что один Аффтар заяоил мечи прямо во время битвы, - потрясённо выдохнул Венцеслав. 

- Надеюсь, теперь ты понимаешь почему меч - это фаллический символ?

Венцеслав покраснел от пяток до кончика макушки.

- Ну, вместо "противники скрестили мечи", написал "главгер скрестил меч со своим врагом"... - стыдливо водя носком по земле, сказал Венцеслав.

- Ну да, чудеса гибридизации, - пожал плечами Млад, - Пошли, что ли, расследованием займёмся?

Венцеслав кивнул.

Углемишкин действительно ждал-недождался, и, поскольку не дождался, включил далеказик у себя на столе и стал смотреть про то, как Карлсон выкидывает плюшевого медвежонка из окна.

В детстве Углемишкин всегда плакал над этой сценой, не покидала милая, трогательная, детская ностальгия его и теперь, когда ему исполнилось много лет, бес ударил в ребро, а седина ударила в бороду. В скальп ударять было уже некуда, поскольку скальп облысел весь и облез, предоставляя сторонним взглядам блестящую наполированную лысину, сияющую, словно медный таз на ясной поляне в пасмурную погоду.

Внезапно к Углемишкину вломился лакей с сообщением, что:

- Тук-тук, хояин, к Вам пришли!

- Сколько раз можно повторять! - ударив массивным гномьим кулаком по деревянной столешнице, выругался Углеминкин, - Я не хозяин, я - Босс!

- Босс - в землю врос! - передразнил лакей.

- Пойди и доложи, чтобы подождали! - выругался Углемишкин, - Передайте, что я - занят!

- Бут сделано! - отдал честь лакей, а потом подумал, и отдал честь ещё раз. На сей раз девичью.

- Спасибо, я не буду, - вежливо отказался Шеф от предложения своей секретарши, - Чую, колдовал кто-то, чтобы наш Аффтар больше яой писать не мог. Если честно, я только рад. Надоело мне это противоестественное скрещивание и пастельные сцены на каждом углу!

- А как же бес в ребро? - не понял секретарь, - И ещё, по чему слово "пастель" вы произносите через "а"? Вообще-то, оно пишется через "о"...

- Не знаю. У Аффтара спроси. Чё Аффтар в мои уста вкладывает, то я и произношу. И с какой орфографией он это делает, с такой я и повторяю. Я же его авторская марионетка, как-никак, но, пшёл уже, кто визитёрам скажет, чтоб не ждали... Вернее, наоброт, чтобы ждали, когда я освобожусь! Тут сейчас самый трогательный момент, между прочим, будет...

Секретарь деловито сложил руки на груди и выпятил вперёд важно нижнюю губу:

- Аффтар, говоришь, тебе указывает, что говорить? А чё делать, наверное, тоже? Тогда я с места не сдвинусь, буду ждать тоже приказа непосредственно от Аффтара, а не от тебя, босс, в землю врос...

- Ну-ну, подразнись тут у меня, - отмахнулся одной рукой товарищ Углемишкин, - Эдак ты сам сейчас в землю врастёшь, потому что Аффтар сейчас занят, и ничего приказывать тебе, болезному, не будет. Он сейчас пишет вот эту сцену, которую я сейчас по далеказику смотрю, а ещё пишет, что я по этому поводу должен думать и чувствовать. Тут у него будут рефлексии, потом рефраксии, а потом один большой флешбек, потом ещё один флешбек, и так пока пять флешбеков подряд не наберётся, и читатель окончательно не запутается в том, что и про кого он, ётун побери, читает... 

- Но хозяин, если я сейчас пойду, - развёл руками секретарь, - получится, что герои, то есть мы, ну хотя бы в количестве секретаря меня, живут у Аффтара своей жизнью? И опять критики нашего Аффтара насмех подымут?

- Почему это должно тебя волновать? - увлечённо глядя в экран допотопно-старинно-доисторического лампового далеказика с чёрно-белой... Точнее, светлосеро-тёмносерой вакуумной трубкой, махнул рукой товарищ Углемишкин, - Если ты сейчас не пойдёшь, то нарвёшься на ещё один флешбек, который будет сразу на три главы... Так что иди уже давай, наши гости ждут...

- А почему это у вас далеказик такой старый? - вместо того, чтобы послушаться, начал докапываться секретарь, - Старинная реликвия от бабушки?

- Авторский рояль...

- Вот и я не хочу пешком идти. Подожду подходящего рояля, а потом на нём и поеду, знаете, как Емеля на печке...

- Ну-ну, жди-жди... И будешь проставивать весь тот флешбек на три главы. Как истукан вкопанный. Максимум, что тебе в этом флешбеке светит - так это роль картона. Потому что наш аффтар не умеет просчитывать и продумывать мысли и действия всех персонажей в кадре. Только одного, который фокальный. А ты будешь действовать механически, не мотивированно, как зомби... Хочешь? - товарищ Углемишкин всем корпусом повернулся в своём стуле и злобно зыркнул на секретаря.

Тот внял и, согласительно кивнув, отправился за дверь. Пешком.

А Углемишкин повернулся-таки наконец к противно мерцающему светлосеро-чёрносерому, даже не голубому (и слава Богу!) экрану своего далеказика и трогательно всплакнул над душещепательной сценой падения плюшевого мишки из окна.

Тотемное животное, как-никак, хранитель рода... Надо было с почестью отдать ему должное...

Товарищ Углемишкин встал со своего офисного стула, снял с зияющей лысины головной убор, и почтил безвременно усопшего минутой молчания.

*  *  *

- На сей раз не фигнёй маемся, а разговор продолжаем! - притопнув ногой, командным тоном заявил Млад, нависая всей своей прекрасно-прокачанной утончённой комплекцией над вжавшимся в офисный стул товарищем Углемишкиным. - В произведении должен быть сюжет, а не сплошные нюни над аднаногими сабачьками... Гм... В данном случае, медвежатами... Плюшевыми!

Из глаз товарища Углемишкина покатились слёзы. Крупные, как в кукольном советском мультфильме. Как? Как мог этот чёрствый, безжалостный Млад не понимать всей трагедии негуманного отношения людей к собственным игрушкам! В общем, пусть "Историю Игрушек" посмотрит. Все части. Пусть терзается совестью за то, что разбирал своих оловянных солдатиков, чтобы посмотреть, что у них внутри...

- Олово у них внутри! Это и ежу ясно! - раздражённо сказал Млад, постучав товарищу Углемишкину по лбу.

- Люди издеваются над своими игрушками! Они негуманно с ними поступают! - ныл Углемишкин, - Слишком мало в них играют, и слишком часто ломают... А потом... Потом люди взрослеют, и сдают эти игрушки в детские садики, которые для игрушек что живодёрня... Потому что там детские игрушки используются детьми по их прямому назначению... Или отдают своим собственным детям - это ещё хуже! Но самое плохое, это когда свои игрушки взрослые люди хранят в шкатулках как память о былом... А для них это как темница...

- Как ни крути, всё плохо! - подбоченился Млад, - Что, по-вашему, люди должны делать со своими игрушками, чтобы это было правильно и гуманно?

В этом месте товарищу Углемишкину явно нечего стало сказать, и, обнаружив дыру в своей позиции, которую он в упор не хотел видеть и признавать, товарищ Углемишкин разревелся в тридцать три ручья и одухотворённо запел:

- Кукла Маша, Кукла Даша, Кукла Лена и Наташа... Просто годы детские прошли... Просто-просто все мы подросли...

- Весь день льёт дождь, - подхватил секретарь, - Дождь зануда, дождь зазнайка, а ты всё ждеёшь, ждёшь когда придёт хозяйка...

- А хозяйка где-то с Рыжим, ходит по бульварам до темна, - продолжил эту тираду Венцеслав, - Ты опять, опять весь день одна...

- Кукла Аня, Кукла Лена, Буратино из палена... - снова запел товарищ Углемишкин.

- Всё, всё, хватит, брейк! - два раза хлопнув в ладоши, призвал Млад, - Сентиментальная пауза закончилась, теперь перейдём к делу...

- Снова будут брошены опять... И собачки будут их терзать... - не слушая его, пел Углемишкин, не попадая ни в одну из известных в природе нот.

Все присутствующие снова дружно разрыдались.

- Когда вы все, наконец, повзрослеете! - не выдержал Млад, - Пора уже набраться мужества и выкинуть из своей песочницы любимую соску...

Товарищ Углемишкин выжал свой носовой платок, и принялся сморкаться по новой, оплакивая тяжкую судьбу несчастных детских резиновых сосок.

- Сейчас они ещё о тяжкой судьбе подгузников задумаются, - недовольно посмотрев на Аффтара, сказал Млад.

А Аффтар, тяжело вздохнул и глубоко озадачился. В конце концов, не признаваться же, что сам устроил всю эту слёзную мокроту и сырость, подробно расписав слезодавиловку просто потому, что к слову вдруг пришлось, и понесло, и понесло...

Теперь сам жалел. Но, в самом деле, не отказывать же было себе в словесном недержании. К тому же, это вообще святое, порассуждать на тему, как жестокие люди кого-то не того забижают, не достаточно полно и самоотверженно самоотдаются кому-то, не важно кому, да пусть тем же плюшевым медвежатам. Они же тоже живые, они же тоже чувствуют, одухотворены и наделены душой... И когда любимого плюшевого мишку терзает щенок или ребёнок...

- Не, Карлсон по-любому гнус, - в этом месте встрял справедливости ради Млад, ведь справедливость была его коньком, - Выбросить любимую игрушку своего друга в окно просто так...

Этих рассуждений Аффтар точно слышать не хотел, поэтому нехотя взялся за флешбек о том, как Млада и Венцеслава не хотели пускать в ворота. Как к ним прибегал сначала один лакей, потом другой, и все наперебой твердили, что клиент занят и просит подождать. А Венцеслав в этом месте уже начал терять терпение и сетовать о том, что нафига так рано встал.

А потом Млад прочитал Венцеславу целую лекцию о том, почему в этом мире все называют друг друга товарищами. Всё потому, что в мире этом царит демократическая монархия. В общем, тёмная это история, но в прошлой версии, с господами и бюрократией, у читателей возникли какие-то странные вопросы.

Когда флешбек кончился, благо, все присутствующие успели успокоится. Правда, чтобы достичь этого дзэна, нирваны и умиротворения, Аффтору вообще пришлось бросить клаву, уйти сначала в запой, потом в загул, потом смотреть сериалы и вообще забывать, о чём это он писал, потому что иначе он бы всё это благополучно продолжил и лил бы и лил килобайты и мегабайты сентенций об брошенных игрушках и изодранных тузиками грелках.

А когда у Аффтора прошла депрессия, он чуть не забыл старых героев и чуть не взялся за новую историю, которая из конкурсного рассказа грозила бы вырасти в роман. Таких романов, начатых и заброшенных, у Аффтара уже был целый винчестер на четыре террабайта, потому что идеи в голове Аффтора теснились как сельди в переполненной бочке, он едва успевал хватать их за хвосты. Если бы эти идеи были такими же скользкими, как те самые сельди... Но идеи выскальзывали как песок сквозь пальцы только с самого начала, когда Аффтар пытался грести их изобилие лопатой. Всё-таки идеи менее материальны, чем деньги, так что лопатой их не погребёшь, ни штыковой, ни совковой, ни снегоуборочной. Идеи - это что-то более тонкое, и их не гребут, их черпают. Для этих целей неплохо подойдёт рыболовный сачок, или обыкновенное оцинкованное ведро. Чем Аффтар и разжился.

И вот теперь у него этих идей... И в голове, и в компьютере, и по всей комнате в виде художественного творческого бардака, который разгребать некогда, ибо творчество отбирает всё свободное время... А точнее, не само творчество, а околотворческая возня: тусотня в писательских социалочках, скандалы с троллями, попытки убедить скептиков в том, что они лишают себя чего-то великого и важного, брезгливо и пренебрежительно проходя мимо сотворённых Аффтором шедевров...

В общем, великого труда стоило схватить Аффтора за уши и за них притащить к этому вот произведению, чтобы высасывал проду ну хотя бы из пальца... Левого пальца большой ноги, которым он обычно пишет...