Песнь песней

…и я счастливый заснулъ, и проспалъ такъ часъ или два, пока не разбудили меня звонъ, и голоса, и музыка, и скрипы половицъ, будто балъ начался на верандѣ за деревьями. Ну, коль разбудили, такъ не грѣхъ и огня у нихъ попросить, да доварить бѣдную мою кашу, разсудилъ тутъ я, натянулъ сапоги, схватилъ въ охапку постель и котелокъ, и пошолъ прямо къ нимъ, рѣшивъ, что два раза въ день разбойники мнѣ попасться не должны, и эти-то точно люди добрые, даромъ что веселятся въ ночь-полночь.

Только чѣмъ дальше я шолъ, тѣмъ голоса становились глуше, и, хоть и шолъ я прямо на нихъ, они всё отдалялись, и будто-бы пропадали, и я ужъ совсѣмъ замѣшкалъ, никакъ не понимая, отчего такъ можетъ быть, какъ рядомъ заигралъ рояль, и дѣвичій голосъ запѣлъ такъ ангельски, что я, еще не разобравъ словъ, уже готовъ былъ разрыдаться. Я вѣсь застылъ отъ этого голоса, и слёзы застыли во мнѣ, не рѣшаясь пролиться. Это былъ романсъ, который я прежде много разъ слышалъ, и вы вѣдь тоже навѣрняка слышали его. На звѣзды синія гляжу уставъ отъ муки злой. А я и вспоминалъ его, и ждалъ каждой новой строчки такъ, будто не помню, забылъ, и только сей-часъ и вспоминаю и понимаю всё-всё, что только есть на свѣтѣ, и отъ пониманія становилось такъ страшно и прекрасно, что я не рѣшился уже искать дальше, тревожить ихъ изъ-за мелочной моей нужды, и, заново сложивъ конвертъ изъ двухъ одѣялъ, благополучно адресовалъ самъ себя въ край Морфея, и проспалъ спокойно до самаго утра, а пѣсни ихъ и музыка мнѣ вовсе не мѣшали, какъ не мѣшаютъ пѣсни кормилицы малымъ дѣтямъ.