Дагестан

- Ты идиот? – не особо ласково, зато честно спросил меня Вова. – На кой ляд тебе в Даг?

Вопрос был не риторическим, а самым настоящим. Возник он в связи с надвигающимся дембелем моего личного дембеля, коего я, фактически, подставил. Да-да, именно так оно казалось, было и не делало мне никакой чести. 

За одним исключением – я совершенно честно не желал гаситься в клубе. Совершенно. 

- Твоё дело, - сказал Вова, - сюда больше не приходи.

Справедливо, вряд ли ему хотелось видеть мою рожу после заявления о командировке. 

Полк отправлял первые партии душья, готовясь остаться без наглых, оху@вших, расслабленных, но, тем не менее, вполне годных солдат. Причём там, где ждать стоило чего угодно. На административной границе республики Дагестан и Чеченской республики Ичкерия, как бы независимой, как бы мирной и как бы не желавшей настоящих погранцов со всеми вытекающими.

Возможно, в полку перестраховывались, возможно, там всё делали правильно. Заявление о добровольном желании отправиться туда легло на стол командира роты утром. Ничего не случилось, не зазвенели литавры, от меня не отколупались дембеля, а мои сопризывники, не желавшие никуда катиться, смотрели в мою сторону пренебрежительно и несколько зло. 

Всё объяснялось просто: ехать по своему желанию мог только дебил, а им, несчастным горемыкам, оставалось служить всё в той же добро-милой компании Жана со-товарищи, включая конвойщиков. Чем меньше духов в расположении, тем больше ложится на плечи каждого, само собой. 

- Дурак ты, художник, - сказал Чола, недавно побывавший в месячном отпуске и вернувшийся с шевелюрой чуть ли не по плечи. Умудрившись три дня прогонять именно так, сегодня утром наш армянский блондин всё же постригся. 

- Вот дурак, - повторил он, - сидел бы в клубе, малевал всякую шлое@оть и радовался бы жизни. Несёт тебя хрен пойми куда и зачем. Зачем?!

- Я служить пошёл, а не картинки малевать, - сказал кто-то внутри меня и навсегда отрезал спокойную армейскую жизнь.

- Техасский рейнджер, бл@дь, - Чола ухмыльнулся и пошёл по своим делам. А я по каким-то, совершенно незначительным, своим. 

До отправки оставалось несколько дней, конвейер уже заработал, оставалось дождаться офицера или прапорщика, ехавшего вне большой партии. Да-да, нас отправляли именно так, обычными поездами, человек по десять, не больше. 

На второй день случилась полная хрень – оскользнулся на ступеньке и шагнул сразу на три ниже. В колене явственно хрустнуло, налилось болью и потихоньку покалывало горячим. Где-то к обеду стало ясно – колено разнесло, ходить так себе, не говоря про бег. А ехать, как оказалось, предстояло уже утром. 

Об этом сказал старшина, залучив в каптерку и продемонстрировав вещмешок, котелок, зимний бушлат с шапкой и сухпай.

- С утра всё заберешь, у дежурного по батальону, сейчас взял и пошел со всей халабудой наверх, сдашь и отбиваться. 

- Мне в санчасть.

- Всё, косить начал? – устало-лениво спросил наш рыжий дьявол с тремя звёздочками. 

- Не, повязку хочу сделать.              

- Ну, вали, только не забудь сдать старлею своё барахло, чтоб не увели. 

В санчасти меня ждала прекраснейшая ефрейтор Марина, с самой инфекционки ласково называвшая всех, отвезенных туда засерями, дристунами и как-то ещё, не менее ласково. 

- Косить пришёл? – поинтересовалась она, рассматривая хромающее тело аки рентген. 

- Повязку мне бы. 

- Иди к хирургу. 

Хирург, красивая женщина в спецкамуфляже, числившаяся как врач наших спецподразделений, слушать меня не пожелала:

- Как ехать в Дагестан, так все вы косите!

Я расстегнул портупею и, несмотря на её глаза, начавшие звереть, спустил штаны, ткнув в левое колено:

- Повязку можно сделать? Мне утром уезжать.

- Специально, наверное, куда сунул? – она фыркнула и царственно наклонилась, рассматривая. – Ладно, стой так. 

Повязку она мне сделала, обычным бинтом и так перетянув, что пришлось разматывать и перетягивать самому. Толку оказалось мало, колено ныло, и сильнее раздражало только собственное неумение сделать нормальную петлю у вещмешка. 

Прощаться с нами, убывающими почти в никуда, никто не вышел. А зачем, верно?

Ночной вокзал Краснодара, спустя несколько месяцев после первого прибытия, показался каким-то чудом, с живыми обычными людьми, едущими по совершенно личным делам. Люди читали газеты, книги, чистили вареные яйца и дербанили куриц прямо в зале ожидания. Пара дядек тихонько выпивала, а менты тут оказались обычные, не срочники и никто дядек не трогал. 

- Не расходимся, - буркнул прапор со второго БОНа, - курить по трое и вон туда, на улицу. Чтобы я вас, оху@рков видел. 

Мы ходили курить туда, получив по целых пять пачек моршанской «примы». Там же курили две девы неясного возраста, социальных положения и ответственности. Закир, рассматривая длинные ноги одной, открытые по самые стринги, почти облизывался. Я, если честно, тоже. 

Девы на нас не смотрели, курить третью подряд казалось форменной дуростью и мы вернулись. 

А мы, через несколько минут, пошли на электричку, пёршую в Ростов. Ни до армии, ни после, так и не выпало побывать в нём дальше вокзала, а Дон, если уж на то пошло, особо не впечатлил. Ну, речка, не самая широкая, зеленоватая, получше Кубани, но все же – просто речка. 

Нас вёз поезд, катящийся в Махачкалу. Плацкарт девяностых, густо набитый женщинами с детьми, небритыми мужиками, косящимися на нас и несколько откинувшимися зэками, катил себе и катил. 

Рядом сидел крохотный, но как сбитый из валунов, большеголовый Мурашкин, самый натуральный башкир, не любящий говорить и любящий побороться. Почему Мурашкина, ртутно-подвижного и выносливого как двугорбый верблюд, не взяли в спецвзвод? Да он сам не захотел, вот и всё. 

Первое знакомство с сухпаём, потом катавшимся с нами всю службу, особо не зашло. Наверное, знай я о том, что его вкус, спустя четверть века так до сих пор со мной, постарался бы как-то отметить этот день в памяти. Но вышло как вышло и чуть не сломав зуб о сухарь, годный забивать гвозди, все следующие разы для пожрать – сразу шёл за кипятком к «титану». Ровно как утром через полтора суток. 

Наш прапор, упоровшись с кем-то палёной осетинской водки, проспал. Зато не проспали встречающие нас сослуживцы, прикатившие в Хасавюрт вовремя. За окном вагона стелилась самая настоящая сметана сизо-тяжёлого тумана. Из него, между заборчиком и белым зданием, совсем как крокодил в дельте Нила, совершенно бесшумно вылез нос БТР-восьмидесятки.