Куклы моей героини
Автор: Анна МакинаТатьяна Луковская предложила флешмоб. "Есть ли у ваших героев хобби". С удовольствием присоединяюсь.
У многих моих персонажей есть хобби. Например, Греттир Медведь в свободное время гоняет на байке, а Родрик Грифон коллекционирует всевозможные летательные аппараты, благо он достаточно богат. В своем втором обличье оборотень Грифон и сам летать умеет, но вот полюбились ему самолеты. Он и в космосе побывать мечтает, но коллеги, другие маги-оборотни, дружно его отговаривают.
Героиня романа "Чудовища и красавица" Ольга Белка тихая "домашняя девочка", и в свободное от уничтожения потусторонних монстров время коллекционирует кукол. Фрагмент:
Дома Ольга приготовила обед и занялась своей коллекцией кукол. Она собирала в основном коллекционных Барби и Кенов от Mattel, более дорогие, авторские, FR и BJD, ей не нравились. Коллекция из полусотни кукол уже с год не пополнялась, не до этого было.
В Ольгиной новой пятёрке не знали о её хобби, и рассказывать об этом не хотелось. Она и так выглядит гораздо моложе своего возраста, лет на двадцать от силы, а если ещё узнают, что она с куклами играет!.. Если даже Горгий над ней подшучивал, то Франсиско уж точно обидно сострит на этот счёт.
Вынув кукол из шкафа, она разместила их на столе, и, протерев полки, вернула на место их подставки и мебель. Потом любимцев надо было переодеть: к Новому году Ольга наряжала их в вечерние платья и строгие костюмы, а теперь, весной, хотелось одеть «куклонаселение» во что-то попроще, по сезону. Переодетых кукол она расставила на подставки, шарнирных усадила на подходящие им по размеру кресла и диваны.
Одну из кукол Ольга в шутку называла своей альтер-эго — за нежное личико, светлую кожу, карие глаза, чёрные волосы. На этот раз рядом со своим пластиковым воплощением она поставила двух коллекционных кукол-мужчин: оборотня Джейкоба из серии по фильму «Сумерки» и Кена-брюнета из Basics Jeans Collection.
Добродушная улыбка на симпатичной мордашке смуглого мускулистого Джейкоба напомнила ей Рустама, хотя у того совсем не такой крупный нос. Второй Кен, серьёзный красавец с тонким профилем, походил на прежнего Горгия. На него Ольга натянула джинсы, повертела в руках, обула и оставила полуголым: идеальный мужской торс притягивал взгляд и его не хотелось прятать под рубашкой.
Вот так. Ольга задумчиво созерцала трёх кукол. Её пластиковое альтер-эго стояло между двумя мужчинами, совсем как героиня «Сумерек» Белла между вампиром Эдвардом и оборотнем Джейкобом. Рустам — волк, как Джейкоб. Горгий вампиром не был, но разница в возрасте у них с Ольгой побольше, чем у Эдварда с Беллой. Эдвард обратил обычную девушку в бессмертного вампира, Горгий сделал Ольгу Проводником. Белла влюбилась в Эдварда, а Джейкоба держала в френдзоне. Ольга тоже считает Рустама лучшим другом, а в Горгия всё-таки влюблена.
Как же иначе назвать то чувство, когда один человек вдруг становится для тебя центром мира?! Именно его существование, кажется, придаёт смысл всему, даже игре солнечных лучей, неспешному движению облаков и свежему весеннему ветру. То, что сейчас Горгий не похож на себя прежнего, не играло роли. Идеальные фигуры не редкость, а таких тёплых взгляда и улыбки, проникновенного голоса больше нет ни у кого. Даже если Горгий не ответит на её чувство, ей достаточно знать, что он есть на свете, и ему ничего не угрожает.
У персонажа Горгия тоже есть хобби. Он художник. Описания процесса творчества у меня нет, но есть то, что в итоге у героя получается:
рисунок Горгия, Ольгин портрет в образе лесного эльфа, в средневековом мужском наряде, с торчащими из-под зелёной шапочки заострёнными ушами и цветком в руке. Это было неожиданно: до этого никто Ольгу не рисовал. Но это оказался не первый сюрприз вечера. Горгий посерьёзнел, усадил её на диван, подошел к рабочему столу и убрал большой лист бумаги, закрывавший стоящие там, прислонённые к стене два небольших портрета. У Ольги перехватило дыхание — на неё смотрели погибшие товарищи: Алёна Лебедь и Вано Аспид, какими они предстали на своей свадьбе в Большом зале. Счастливый, гордый Вано и светящаяся тихой радостью нежная зеленоглазая Алёна, как прекрасны они были тогда!
Пару недель спустя Горгий показал ей ещё одну свою работу. Оказывается, раненый командир тоже видел тот страшный момент во время ликвидации прорыва — на картине взлетевшая над чудовищем Алёна Лебедь падала вниз головой, преображаясь в тонкую белую фигурку с жезлом в вытянутых руках. Сверкающий жезл-меч нацеливался остриём в единственный круглый, багровый глаз монстра. Извивающиеся страшные щупальца бессильны были поймать самоотверженную героиню, стремительную, как луч света, воплощённый в девичьем теле. До гибели девушки и чудовища оставались считанные мгновения. У лап монстра на окровавленном полу лежал мёртвый Вано. Художник милосердно скрыл тенями нижнюю половину его разорванного надвое тела и разбросанные по полу внутренности.Ольга рассеянно обвела взглядом серо-голубые стены комнаты и картины на них. Все они были подписаны инициалами G.S. Горгий как-то сказал ей, что эти буквы означают Джордж Стоун, одно из вымышленных имён, которым он пользовался в Англии.
На первой картине был изображён парк с буйно цветущими рододендронами. Их тёмно-розовые и пурпурные лепестки опять напомнили о крови, и Ольга отвела глаза. Вторая и третья, с скандинавским фьордом и видом на возвышающееся над морем аббатство Мон-Сен-Мишель, ласкали глаз спокойными синими, голубыми, серыми красками.
Четвёртая картина появилась здесь недавно. На ней из зелёной травы тянулись к солнцу в безоблачном небе маленькие солнышки — жарки, оранжево-жёлтые азиатские купальницы. За цветущей поляной виднелись синие горы. Вид напоминал Ольгины родные места. Когда Ольга смотрела на картину с жарками, её вдруг осенило — художник тоскует по солнцу и тоже нуждается в живом тепле.
Здесь висела лишь одна картина, тоже написанная Горгием. На ней по желтовато-зелёной выгоревшей степи скакал табун лошадей, сотканных из языков пламени: буйные пылающие гривы, дикие чёрные глаза, разлетающийся из-под копыт пепел. Огненные кони воплощали степной пожар, стихию огня, или, быть может, само безжалостное время, которое нельзя остановить.