Боярышник и Вероника

— И вот вместо всего этого ты хочешь пустыню? — Я широко махнула рукой, будто предлагая в дар Милли раскинувшийся перед нами цветущий и звенящий всеми звуками раннего лета простор вересковых пустошей. Ветер нес запах недалекого моря, разогретых на солнце камней и разнотравья. Откуда-то тянуло торфяным дымком — возможно, от той винокурни, возчик с которой любезно подвез нас с Милли и нашими велосипедами вверх по склону холма. Артур гордо заявил, что сам преодолеет путь в гору, и сейчас мы поджидали его на переломе дороги.

Я рисовала акварелью портрет эрики сизой (Erica cinerea), она же неправильно по старинке вереск колокольчатый (bell heather). Разумеется, до цветения ей было еще далеко, она зацветает ближе к концу лета, но я ведь не для ботанического атласа рисовала, а просто для удовольствия, так что отсутствием цветков я не заморачивалась. И недостатком листьев, кстати, тоже, потому что эрика сизая, выходя из подросткового возраста, если так можно сказать, заметно лысеет — это одно из отличий от Erica tetralix, она же вереск крестолистый.

Эрика сизая (справа) в сравнении с эрикой четырёхмерной. Ботаническая иллюстрация Якоба Штурма из книги Deutschlands Flora in Abbildungen, 1796.

Милли маялась бездельем, то есть собирала ненужные букеты, плела венки, отвлекала меня от рисования вопросами «Ой, а это что за милый цветочек?», а для отдохновения от этих тяжких трудов читала вслух стихи из прихваченного в дорогу томика. Книжку про библейскую археологию она тоже прихватила в путешествие, но, мне кажется, еще ни разу ее не открыла. Было очень похоже, что ассистент для библеиста-археолога из нее не получится. Бог с ней, с библией, но рисовать всякие менгиры и дольмены Милли тоже не нравилось. Все эти камни выходили у нее какими-то перекошенными и совершенно не похожими на оригиналы. У нее гораздо лучше получались портреты. Весь ее альбом был заполнен изображениями меня, Артура, встречных шотландцев и даже животных. Портрет одной козы вообще получился шедевральным, его хоть прямо сейчас на выставку. Растения рисовать она тоже любила, но не так, как я, скрупулезно выписывая все лепесточки и прожилочки, а в импрессионистской манере, сочными яркими мазками. Возможно, ей стоило бы поехать в Париж всерьез поучиться живописи, но ее даже в лондонскую женскую художественную школу не пускали: как можно, девушке из хорошей семьи в эту развратную богемную среду? Нет-нет, лучше выдадим замуж за лорда Бобби и пусть катят в Палестину!

— Не хочу в Палестину! — Милли жадными глазами оглядывала шотландские просторы. — Вот здесь бы поселиться. На той горке дом построить, — она показала на далекий холм у моря. — Валяться в гамаке, научиться курить сигары... заказать автомобиль с инструктором, научиться водить... инструктор чтобы был молодой и красивый, как античный бог, чтобы в него влюбиться без памяти... но глупый, чтобы совсем не потерять голову от его красоты... — она засмеялась. — Читать стихи, писать стихи... влюбиться в какого-нибудь поэта, разлюбить его, потому что он бесполезный нарцисс... Найки, хочешь, я отдам тебе Бобби? — обернулась она ко мне. — Ты такая серьезная, любишь научные занятия...

— Разве я не говорила, как отношусь к джентльменам, увлеченным рытьем в земле? — ответила я, улыбаясь. — Не нужен мне твой Бобби.

— Кажется, и мне он не нужен, — вздохнула Милли. — Он, конечно, довольно милый, и он хорошо смотрится на портретах, особенно в купальном костюме, но мне начинает казаться, что жизнь его жены будет весьма унылой. То, что ты рассказывала мне о своей семье... боюсь, я не гожусь в спутницы жизни человеку науки.

Я не вполне поняла, что такого ужасного Милли нашла в жизни моей родни, но зато была согласна, что темпераментом она не вполне подходит для археологии. Если Бобби надеется, что сможет усадить ее с кисточкой в пыльном раскопе, то его ждет большой сюрприз. Как бы она там не влюбилась в прекрасного арабского принца и не сбежала в его гарем. Возможно даже, не ради самого принца, а для того, чтобы посмотреть, как оно там живется в гареме.

— А вот и Артур, — оглянулась Милли. — Как ты думаешь, лучше устроить ланч здесь или спустимся к морскому берегу?

Я встала и оценила силы пыхтящего на самых последних каплях упрямства брата. Пожалуй, перед спуском с холма ему стоит немного отдохнуть. А то еще руль в руках дрогнет.

— Позавтракаем здесь, — решила я, и к тому времени, когда Артур дожал педалями до нас, его уже ожидал расстеленный плед, распакованная корзинка с захваченной из недалекой деревни снедью и чай. Подогретый чай - это, конечно, кощунство, но и остывший - тоже как-то не очень интересный напиток. А поскольку возиться с разведением костра, чтобы приготовить кварту свежего чая, мне не хотелось, я просто применила химическую грелку - у меня была парочка заготовлена на всякий случай: мало ли, дождь, холод, мокрая одежда, а до жилья далеко... пригодится ведь, правда?

Мы перекусили, повалялись на пледах, обсуждая окрестный пейзаж, ботанические рисунки, коллекцию камешков, перспективы на ночевку под крышей в рыбацком поселке... Нас, кстати сказать, все-таки пускали в гостиницы даже без сопровождения «лорда Джона», хотя и с очень большим сомнением, а когда не пускали — то обычно говорили, что здесь не место для молоденьких девушек, и советовали, где две девушки и подросток могут переночевать без ущерба для своей репутации. Милли утверждала, такое любезное обращение мы получали исключительно из-за того, что на руле моего велосипеда была завязана узлом в виде розы яркая атласная лента. Главным ее аргументом было то, что цвет эта роза имела точь в точь такой же пунцовый, как чернила в моем путеводителе. И знаете, меня этот аргумент почему-то убеждал, однако на прямой вопрос об этом путеводитель отмалчивался, хотя в прочих случаях он бывал необыкновенно болтлив. Так что вопросы, кто повязал ленту и зачем, оставались без ответа. Просто на станции выкатили из багажного вагона велосипед с розой - и все. Проводник почти клятвенно заверил, что не он ленту повязал - и знаете, в это вполне можно было поверить, это был солидных лет мужчина, а у них уже совсем другие глупости в голове, а не романтические пунцовые розочки.

У меня вошло в привычку заглядывать в книжку, не появились ли там новые пунцовые маргиналии, перед каждым этапом пути, и в этот раз перед тем, как сесть в седло велосипеда, я тоже раскрыла пухлый томик.

«Вы обещали нарисовать меня в виде колокольчика», — укорила меня маргиналия.

— Разве? Что-то не припомню, — строго сказала я. — Помнится, я говорила вам, что вы скорее непентес. А непентесы в Шотландии не растут, разве что в какой-нибудь оранжерее.

Пластина 62 в " Kunstformen der Natur " Эрнста Геккеля : " Nepenthaceae " .

«Колокольчики вереска», — сказала маргиналия на следующей странице.

— Эрики сизой, хотели вы сказать, — тоном строгой учительницы поправила я. — Но эрика сизая сейчас не цветет.

— Найки!.. — вполголоса проговорила Милли каким-то особенным тоном, глядя куда-то мне за спину.

Я оглянулась. Прямо на глазах распускались цветы на одном из кустиков — только не красновато-сиреневые, как полагалось бы эрике сизой, а пунцовые.

Сейчас идет работа над повестью "Боярышник и Вероника":

Когда у Вероники Фэрбенкс закончились родственники по папиной линии, она решила найти родственников по маминой. И что с того, что для этого надо забраться в самую глушь Шотландии? Слава богу, на дворе не средневековье, а век технического прогресса, пара, телеграфа и электричества https://author.today/work/52644