Дудочкой

В глухую ночь исполненный очей

приходит, шумно дышит и вздыхает.

По лбу его блуждает призрак мая,

а в завитках запутался ручей

с форелями, тяжёлыми от снов.

Вол трижды окрылён, как все архонты,

и лик его (ну разве скажешь — морда?)

сияет, будто первая любовь.

Он пахнет райским сеном, молоком,

зелёным яблоком, кизиловым вареньем

и божьим гневом.

Маленькие тени

змеятся под копытами, тайком

текут в разломы времени, шуршат,

устраиваясь в ранах поуютней

и что-то еле слышное поют там,

в довольстве вырабатывают яд —

когда-нибудь откроется, зачем.

Ну, а пока форели бьют хвостами,

пока часы спешить не перестали,

прими меня, неласковый ручей.

Неси, неси, бесстрастная вода,

за тридевять времён, к набрякшей глине.

Я попрошу: "Господь мой бог, слепи мне

меня, ведь я уста-уста-уста-

уста-ла быть, поверишь ли, бездушной.

Начни меня, господь. Вдохни. Мне душно.

Хоть глиняною дудочкой слепи..."

Ответит: "Спи", — константен, словно "пи",

но, может, мимолётно прикоснётся.

...Вздыхает вол, лучится малым солнцем

и пахнет звёздной пропастью степи...