Ещё про лошадей. Как же я забыла!

Это тоже из "Хроник Белого Ворона". Не такое весёлое, как в прошлый раз.

Наш торговый поезд как раз въезжал в припортальный посёлок, когда над южным холмом, скрывающим цыганскую деревню, на фоне потемневшего к ночи неба разгорелось оранжевое зарево.

– Так, давайте-ка в усадьбу! – скомандовал барон, – Предчувствие у меня... не очень.

Двор у нас был большой, но восемь сегодняшних подвод, да ещё дежурная усадьбенная, да книжный фургон Соломона, да фургончики госслужбы загромоздили его почти наполовину.

– Чё там у братьев наших ушлых? – барон спешился и пожал Эрсану руку.

– Пару дней затишье было, а сейчас, похоже, жгут кого-то...

Мужики по очереди взбирались на смотровые площадки башенок, откуда было видно чуть получше.

– От дурачьё! – высказался кто-то, – Огонь-то смотреть чтоль будет? Как пойдёт красный петух скакать...

– Похоже, уже пошёл, – откликнулись со двора, – Светит-то – на полнеба!

– Глянь, мужики! Табун!

Ещё и табун?! Я не утерпела и тоже полезла на башенку.

Из-за перелеска, скрывающего подошву цыганского холма, скакали лошади. В глубоких сумерках они казались тёмным, глухо бурлящим потоком.

– В нашу сторону идут, господин барон!

Вова кивнул и подошёл к не успевшим ещё закрыться воротам, встал, поглядывая вдоль улицы, составленной из редких усадеб. Рядом с ним встали ещё несколько мужиков. Дежурные разобрались по смотровым башенкам, взвели арбалеты.

Тёмная масса табуна скрылась за заборами дальних дворов, чтобы спустя полминуты появиться снова, гораздо ближе. Теперь было видно, что движутся кони не очень быстро, оберегая поставленных в центр маток с жеребятами. Впереди, запряжённая знакомой парой гнедых, катила обычная простецкая телега, до отказа набитая людьми. Несколько верховых замыкали процессию сзади. Телега затормозила у наших ворот, и Петша Харманович спрыгнул с облучка. Сегодня он не был похож на себя прежнего – ни на солидного, уважаемого дяденьку, каким мы увидели его в первый раз, ни на хищного и резкого парня, переживающего внезапно накатившую вторую молодость, как во второй. Этот новый Петша был раненым волком, с мясом выдравшимся из капкана – в прогоревшей рубахе, чёрный от сажи, с бешеными и отчаянными глазами. В телеге сидело пятеро женщин и целая куча ребятишек мал мала меньше.

Цыганский барон вплотную подошёл к нашему и сверкнул глазами:

– Сам Ворон здесь! Видать, боги не совсем от меня отвернулись!

– Свои пожгли? – спросил Вова.

– Поленьями двери подпёрли, суки, – Петша заскрежетал зубами так, что у меня аж челюсти заломило, – Конюшню подожгли...

– И не побоялись, что огонь на соседние дома перекинется? – кисло поинтересовался Владимир Олегович.

– Идиоты, бл**ь... Только тем и ушли. Меня подожгли да побежали своё спасать.

Вова ждал, спокойно разглядывая дрожащих от пережитого лошадей. Цыган решился:

– Ворон! Прошу тебя, баб с ребятишками спрячь.

– Что, совсем припёрло?

Судя по всему – совсем...

– Не знаю, кто такой нашёлся умный, но пошла такая тема: кто первым барона прирежет, тот новым бароном и станет. А кровников за спиной никто оставлять не будет. Не за себя боюсь – за детей боюсь, за внуков... – в голосе Петши засквозило отчаяние, – Спрячь их, Ворон, богами тебя молю. Табун за ними дам, шестерых коней только себе оставлю. Скажешь, мало – заплачу́ сколько попросишь.

Барон Белый Ворон подумал, кивнул в сторону двора, мол: закатывай, и негромко буркнул:

– Вернись сперва...

Цыган резво подхватил коней под уздцы, завернул телегу во двор и споро начал выпрягать коня.

Яркая, красивая цыганка с младенцем на руках, увидев это, начала что-то быстро говорить, упрашивать его. Цыган молчал. Вот он вскочил на коня, сказал ей что-то коротко и вылетел за ворота. Женщина уже не просила, только кричала протяжно сквозь рыдания:

– Петша-а-а-а!.. Петша-а-а-а!.. – две мелкие девчушки обнимали её подол.

Шестеро верховых исчезли, растворились в густых сумерках.

– Ну, милая, – посочувствовала ей сердобольная Сардаана, – Не убивайся так, сыночка пожалей.

Цыганка скрючилась, уткнулась лицом в маленький синий свёрток, глухо ответила:

– Не сын это. Внук. Нет у него мамы. Убили Дариночку мою, мою ласточку. Горе, горе мне, горе-е-е...