О великой Победе, о героях, о мудаках и об исторической памяти россиян-3.

ПРОДОЛЖАЮ ПУБЛИКОВАТЬ ОТРЫВКИ ИЗ ПИШУЩЕГОСЯ РОМАНА "Я ВАМ НЕ СТАЛИН! Я ХУЖЕ".

Глава . «Кто виноват», или «возвращаясь к нашим баранам».

«При отборе людей один красноармеец заявил так:

— Извините, я за границу воевать не пойду.

— Почему?

— Я Советский Союз буду защищать на нашей советской границе.

— Но ведь нарком сказал, что мы самая наступательная армия.

— Мало ли, что он сказал, а заграницу я не пойду».

Генерал Павлов на заседании «Главного Военного Совета» по обобщению опыта, полученного Красной Армией в ходе советско-финляндской войны. Май 1940 года.

***

 «Отдел обороны страны

Ставка фюрера 1.5.41 г.

…Оценка русского солдата:

Русский будет обороняться там, где он поставлен, до последнего».

Из записи совещания совещания у начальника отдела обороны страны штаба ОКВ.

Знаю, кто-нибудь - обязательно да скажет: это ж – советские командиры и генералы, согласно «бородатому» анекдоту – «слегка выбритые и до синевы пьяные».

Вот то ли дело «слегка пьяные и до синевы выбритые» офицеры и генералы Русской императорской армии… 

Те то знали что такое офицерская честь!

Увы, но на деле всё обстояло с точностью наоборот.

Вот немецкий генерал Гофман пишет о судьбе окружённой в Восточной Пруссии 2-й армии Самсонова: 

«Русские же бродили по кольцу окружения без всякого руководства, вразброд атаковали окружающие войска, но каждый раз вновь отступали перед огнём наших слабых отрядов и в конце концов тысячами сдавались в плен гораздо более слабым германским частям. Так, один батальон 43-го полка взял в плен 17 000 человек. Утром 30-го генерал фон Шметтаз донёс, что его слабые силы у Вилленберга до сих пор взяли в плен 11 000 человек и не знают, куда их девать. Только гораздо позже, уже во время операций в Южной Польше, главное командование узнало, что всего было взято в плен 92 000 человек».

Правда, сам Александр Васильевич  застрелился, что раз и навсегда избавляет его от каких-либо обвинений в его адрес…

«Мёртвые бо срама не имуть»!

Но это не касается его коллег-подчинённых.

Командующий 6-м армейским корпусом, генерал Русской императорской армии А. А. Благовещенский, бежал от своих войск в самом начале Восточно-Прусской операции. Бегство командира вынудило корпус отступить, чем был оголен правый фланг центральных корпусов 2-й армии, угодивших в окружение — «двойной охват». В свое оправдание генерал Благовещенский заявил, что…

Если стоите – срочно присядьте:

…Что «не привык быть вместе с войсками».

Это – полная жоппа, дарагие рассияне!

Командир входящего во 2-ю армию 23-го армейского корпуса генерал К. А. Кондратович, накануне окружения также сбежал от своих войск в тыл, где объявил себя больным. 

Комкор-15 генерал Н. Н. Мартос был взят в плен в общей неразберихе стычек в русском тылу. 

Комкор-13 генерал Н. А. Клюев приказал капитулировать перед последней цепью германских пулеметов неплотного немецкого «мешка».

И давайте различать понятия: одно дело - самому сдаться в плен в безвыходной ситуации и, совсем другое - сдать врагу вверенных тебе людей. Это уже нарушение присяги и стало быть - воинское преступление.

Для сравнения приведём такой пример: в ноябре 1915 года партизанским отрядом штабс-ротмистра Ткаченко был захвачен в плен командир германской 82-й резервной пехотной дивизии генерал Фабериус. При конвоировании в тыл, воспользовавшись оплошностью начальника конвоя, встретившего по дороге старого товарища и решившего отметить встречу крепкими напитками, Фабериус захватил револьвер и застрелился, будучи не в силах снести позор плена. 

А российские офицеры и генералы предпочли благополучно перекантоваться в плену.

Всего в Первую мировую войну было убито 35 генералов Русской императорской армии, сдалось в плен — 73 (семьдесят три!). 

Соотношение убитых и сдавшихся русских генералов - «один к двум». 

Соотношение убитых и сдавшихся в плен русских офицеров чуть лучше: «три к двум». 

Кое-кто до сих пор утверждает, что все наши беды от того, что Сталин накануне войны - перестрелял Бог весть сколько стратегов с опытом поимки атамана Зелёного в годы Гражданской войны…

Однако Николай-Недержанец, кажись - никого не стрелял, лишь увешивал «висюльками» до пупа и ниже.

А вот поди ж ты, какая шняга: чести и совести у царских генералов оказалось - ещё меньше, чем у сталинских.

Опять же есть мнение, что в начале Великой Отечественной Войны никто за преступный коммунистический режим воевать не желал – ни загнанные в колхоз и там насмерть заголодоморенные русские крестьяне, ни запуганные до полусмерти законными сталинскими репрессиями командиры…

Однако, вот вам доброе дореволюционное время, когда ни о каких колхозах - даже социалисты-революционеры не мечтали. Словами фельдмаршала Д. А. Милютина, в ходе сравнительно небольшой Русско-японской войны, было замечено никогда никем прежде не виданное явление: 

«Армия же, славившаяся своей стойкостью, отступала последовательно с одной укрепленной позиции на другую, конечно, с огромным уроном и небывалым числом пленных». 

В ходе же Первой мировой войны - число русских солдат предпочитавших позорный плен героической погибели, зашкалило за все мыслимые и немыслимые пределы.

В 1914–1917 годах русские армии потеряли два миллиона четыреста тысяч человек пленными.

Скажите: в годы Великой Отечественной Войны в плен сдалось больше?

Да, больше - 3 281 157 человек.

Но как сравнить ведущуюся на огромных пространствах маневренную войну - когда в «котлы» попадали миллионами, с по большей частью - войной позиционной?

Какое-то «не толерантное» сравнение получается, согласитесь.

Нежелание вчерашних крестьян воевать за Россию без продразвёрстки, колхозов и жидов-комиссаров над душой - доходило до курьёзно-анекдотических случаев. 

В 1915 году, солдат австро-Венгерской армии и будущий чешский писатель Ярослав Гашек, желая сдаться в плен («Братья-славяне» тоже – ещё те «вояки») углубился в лес на нейтральной полосе где встретил несколько русских солдат. Будущий автор «Бравого солдата Швейка», бросил винтовку, поднял руки, и:

- Франц Иосиф - капут!

Однако к его великой досаде оказалось, что те в свою очередь - хотят сдаться в плен ему:

- Не угадал, браток: Николашка – кирдык!

После бурных дебатов с часто упоминаемой вполне конкретной матерью (полагаю даже, что не без мордобития), победило численное преимущество. Бравому солдату Гашеку пришлось возвращаться к своим и получить медаль за взятие в плен военнослужащих противника.

Иногда доводится читать: Красная Армия до такой степени не хотела воевать за опостылевший ей коммунистический режим, что сдавалась немцам-освободителям целыми полками, во главе с командирами, с развернутыми знамёнами, да под духовой оркестр… 

Сделаем вид что поверили в это и, скажем:

Мелко плаваете, хлопчики!

Царские генералы и адмиралы - сдавали целые корпуса (пример генерала Клюева выше), отдельные корабли и целые эскадры и, даже первоклассные крепости.

«Пруфы в студию»?!

Да, сколько угодно!

В 1904 году, генералы Стессель, Фок и Рейсе сдали Порт-Артур и 1-ю  Тихоокеанскую эскадру, ещё до прихода 2-ой и 3-й Тихоокеанских эскадр.

Во время битвы при Цусиме, адмирал Небогатов сдал 3-ю Тихоокеанскую эскадру.

В начале августа 1915 года, генерал Н. П. Бобырь сдал крепость Новогеоргиевск (Модлин). 

Это для тех кто не знает - самая большая крепость России, одна из самых больших крепостей мира, чей гарнизон в 120 тысяч солдат и офицеров из-за предательства командира был вынужден сдаться и сдать крепость всего через семь дней боев.

И если бы одна эта крепость!

Вся линия крепостей для защиты России с запада - Ковно, Вильно, Гродно, Брест, Ломжа, Остроленка, Рожаны, Пултуск, Зегрж, Варшава, Ивангород - и не подумала даже защищаться. Их гарнизоны или сбежали при виде немцев, или почти сразу сдались. Ну как сравнить такое даже с австрийской крепостью Перемышль, которую русские войска были вынуждены осаждать и штурмовать шесть месяцев? 

Скажите-спросите: а как же крепость Осовец с её атакующими мертвецами?

Отвечу: увы всем нам, но комендантом этой крепости был не русский по национальности генерал – а поляк Николай Александрович Бржозовский, ставший после Русской революции гражданином Польской Республики… 

И ещё не забываем самое главное: вовсе не большевики или жиды-массоны - а совершившие государственный переворот русские генералы Алексеев и Рузский, «помогли» Николаю Второму «слить» Российскую Империю. И когда мы говорим про преступления Ленина, Сталина и вообще - Коммунистической партии и Советского правительства, то большую часть вины надо возложить на русское офицерство и генералитет. Если бы они просто выполняли свой долг, согласно данной присяги – никаких революций, гражданский войн, коллективизаций и связанными с ними ужасов - произойти бы не могло бы в принципе.

Хотя согласен: вполне возможно, что взамен - были бы какие-нибудь другие, совершено другие ужасы.

***

Так «откуда и есть пошла измена на земле русской»?

Читая воспоминания очевидцев событий, можно приблизительно понять - как с некоторых пор формируется и самопроизводится российская (советская) военная элита.

Илья Валерьевич Деревянко «Белые пятна» Русско-японской войны»: 

«В период Русско-японской войны остро встал вопрос комплектования офицерского состава. Только в частях, оставшихся на мирном положении, некомплект офицеров составил 4224 человека. Это объяснялось формированием новых частей — для действующей армии, недостаточным выпуском из военных и юнкерских училищ, а также стремлением некоторых строевых офицеров переходить на нестроевые должности в управления, учреждения и заведения военного ведомства…».

Так, так, так… Горячо, горячо… Ещё горячее:

«…В данном случае характерен пример с так называемыми «воскресшими покойниками». Дело в том, что многие заболевшие генералы и штаб-офицеры, отправленные на излечение в Европейскую Россию, после выздоровления не спешили возвращаться на Дальний Восток. Они потихоньку оседали в столицах и больших городах, тем не менее числились в действующей армии и получали соответствующее содержание. В это время их частями командовали другие люди, которые, поскольку место считалось занятым, лишь «временно исполняли обязанности», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но когда закончилась война и был подписан Портсмуткий договор, «воскресшие покойники» пожелали вернуться в строй и вступить в командование бывшими своими частями. Из Петербурга в армию поступило распоряжение, на основании которого новый главнокомандующий Н. П. Линевич (назначенный вместо Куропаткина после поражения под Мукденом) был вынужден отдать приказ об отмене сделанных им ранее распоряжений о различных назначениях».

Ущучили ситуацию?

Обратите внимание: преступление без наказания.

А если не прижечь образовавшуюся гниль сразу – она будет порождать другую гниль, расширяясь и углубляясь подобно раковой опухоли.

Все язвы старой Русской императорской армии, перекинулась на Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. В частности, в первом томе «Искусство вождения полка» Свечина Александра Андреевича, приводится такой пример:

«… Когда 30 августа были захвачены германские батареи, я решил представить к ордену Георгия, помимо Патрикеева, одного прапорщика. Кто первый был у захваченных орудий? Прапорщик К. прибежал первым и сел верхом на пушку. Правда, его роль в бою оставалась темной. С дюжиной стрелков он отбился от роты, обстрелял немецкую цепь во фланг, затем пробежал к орудиям. 

Прапорщик К. был представлен и получил в командование роту. В бою 16 сентября на его роту идет главный натиск немцев; в ней какая-то неустойка; часть убежала. Впоследствии я узнал, что убежал первым из окопа сам командир — прапорщик К.; при этом он увлек с собой большую часть роты; но так как окоп был наполовину завален обстрелом тяжелых гаубиц и сквозного сообщения не было, то часть роты К. не сразу узнала о бегстве командира и другой части роты, осталась в окопах и отбила немцев, подошедших к полуразрушенной проволоке. Офицеры полка знали о проделке К., но стеснялись мне донести на товарища; так как все окончилось благополучно, я остался в неведении.

Наконец в ночь на 20 сентября 1915 г. полк переживал очень критические минуты; III батальон выставил сторожевое охранение, которое было прорвано; но бой батальона продолжался. К. командовал ротой сторожевого охранения и вдруг, около полуночи, приводит роту к д. Задворники, где располагался полковой резерв, и встречает меня. 

"Где ваш командир батальона?" 

"Там, впереди, ведет бой". 

"Как же вы — его резерв, решились без его приказа уйти? Немедленно возвращайтесь на ваше место в г. дв. Задворники и установите связь с командиром батальона". 

"Но там на моем месте теперь немцы". 

"На выбор — вы их выбьете, или я стреляю". 

Мой браунинг уперся в грудь К. Он ответил отчетливое "слушаюсь" и увел роту в темноту, где раздавались выстрелы и мгновениями вспыхивали огоньки. Минут через 6 после ухода К. раздалось несколько выстрелов совсем близко от резерва, в том месте, куда направился К. 

Через час я был на перевязочном пункте полка — в хате, расположенной на южной окраине той же д. Задворники. Старший врач доложил мне, что приходил раненый в ладонь прапорщик К. Делавший перевязку фельдшер обратил внимание на нагар, осевший на края раны; ясно, что выстрел был произведен в упор. Старший врач хотел задержать К. до моего распоряжения, но он самовольно, без перевязочного свидетельства, ушел в тыл. Я распорядился об уничтожении его представления к Георгию, находившемуся в штабе дивизии, и о предании его суду за бегство с поля сражения и за самострельство. Прапорщики, товарищи К., дали уничтожающие показания. По нескольким пунктам военных законов К. должен был подвергнуться высшей мере наказания. Но у него оказались связи, полк переходил из одной армии в другую, и соответственно передавалось и судебное дело о нем, тянувшееся почти полтора года.

Однажды, проходя с полком через какой-то этап, офицеры увидели в окно К., устроившегося временно в этапном батальоне. Я послал дозор арестовать его, чтобы расстрелять на месте и тем закончить затянувшееся следствие. Но длинные ноги и сильное сердце К. и тут ему не изменили — он удрал от дозора быстрее лани. Когда я лежал в тылу раненый, К. приходил просить меня о прощении его вины. Я отказал. Наконец, когда я уже покинул полк, К. судили, приговорили к смертной казни. Но понятие государственного интереса уже ослабело в развалившейся России — Брусилов заменял все расстрелы вечной каторгой. Когда наступила революция, К. оказался в числе жертв царского режима, был освобожден и восстановлен в звании прапорщика.

Я его встретил в 1920 г. на улице Москвы близ Ревсовета; он был штабным работником Красной армии…».

Может, тот «прапорщик К.» и подвёл Александра Андреевича к расстрельному приговору в 1937 году?

Не исключено, а стало быть вполне возможно…

Читаем ещё более вопиющий пример, уже из истории Великой Отечественной Войны. 

Решетников Василий: «Что было – то было. На бомбардировщике сквозь зенитный огонь».

«Командиру полка никак не удавалось вытолкнуть на боевое задание старшего лейтенанта Клотаря. В лучшем случае взлетит – и сейчас же вернется. Летчик-то он опытный, другим ни в чем не уступал, но за линию фронта – ни на шаг. Несмотря на уже гулявшую репутацию трусоватого пилота, Клотарь не терял своей внешней значительности в манере держаться, в категоричности суждений и требований. Даже капризничал с достоинством. Как-никак – командир эскадрильи, хотя в этом полку он такой же рядовой, как и большинство других. То не нравится ему штурман, то машина. Но вот отдали ему прекрасного штурмана, капитана Мельника, подобрали боевых стрелков-радистов…

В тот день он долго сидел в кабине – качал рулями, щелкал тумблерами, вслушивался в гул моторов. В этом усердии постепенно распалялся, нервничал, долго не мог приладить парашютные лямки. Наконец вслед за другими порулил на старт. Широкая, плотно укатанная снежная полоса лежала впереди до самого, казалось, горизонта. Моторы выведены на полный режим, отпущены тормоза. Машина ринулась вперед. Но вдруг все больше и больше стала забирать вправо, сошла с утрамбованного наста и вздымая целый смерч свежего снега, пропахивая белую целину, зарылась по самый фюзеляж в сугробы. Двигатели, надрываясь в реве, больше не тянут, винты рубят снег, шасси не выдерживают, и самолет, ломая подкосы, тяжело оседает на живот.

Из пилотской кабины, не торопясь, выходит Клотарь. Деловым взглядом осматривает машину, переговаривается с экипажем. Выпрыгнули через пулеметную турель стрелки, открыл верхний люк штурман, но выходить не торопится. Замешкался.

Неожиданно из-под моторных капотов показался огонь.

– Выходи! – командует Клотарь штурману, но тот по-прежнему копошится в кабине. К самолету бегут люди. За ними мчит полуторка с пожарными баллонами, но пробиться к огню даже по пропаханному самолетом следу не может. Огонь еще больше набирает силу, уже лижет крыло полное бензина, охватывает фюзеляж. Там в люках на всех замках – бомбы.

Люди набрасываются на пламя, но оно с гулом растет и уже угрожает всем, кто вступил с ним в единоборство.

– Выходи, выходи! – кричат Мельнику, хотя уже все знают, что от деформации штурманской кабины в гармошках металла зажата в пятке его нога, и все попытки вырвать ее безуспешны. Теперь к нему не пробиться. Мельник видит, как огонь, охвативший весь самолет, вот-вот взорвет баки и бомбы, и сам во все горло кричит на тех, кто мечется вокруг огня, пытаясь его унять:

– От самолета! Все вон от самолета! Сейчас будут рваться бомбы!

Да, больше оставаться рядом с огнем нельзя. Взрыв неминуем в любой ближайший миг. Назревала гибель десятков людей. Теперь от самолета всех торопили и командиры. Люди отступают. Но кто-то медлит, и майор Тихонов стреляет в воздух, гоня их от самолета, и сам бежит последним, постоянно оглядываясь.

Мельник встал во весь рост. За языками пламени из верхнего люка была видна его голова в шлемофоне и плечи. Он поднял меховой воротник комбинезона, скрестил высоко на груди руки и ждал. Ждал смерти. Эти секунды были непереносимы. Можно было сойти с ума.

Взрыв! Ударная волна резко толкнула в грудь, пошатнула назад. Тихонов и два-три еще бежавших с ним были настигнуты ударом в спину, сбиты с ног. Упали, поднялись, на минуту оцепенели, пришли в себя и снова бросились к самолету. Мельник был выброшен далеко вперед. Лежал убитым. Нога осталась в кабине…

Среди застывших вокруг страшного зрелища вдруг засуетился Клотарь, стал на виду у всех вытаскивать из кобуры пистолет, примерять на себе, куда бы посподручнее направить ствол. К нему бросились, но кто-то из командиров крикнул зло и твердо:

– Ну-ка, прекрати ты, мать твою…

Окрика оказалось достаточно, чтобы он снова запихнул свой «ТТ» на место. Этот «подвиг» не для него. Он очень хотел жить. Гораздо больше других. Любой ценой. Лукавят мудрецы идейно-воспитательного фронта, ревностные носители безоблачных судеб и бестрессовых общественных забот, будто самоубийство – удел трусливых и слабовольных. Нужны немалое мужество, огромная воля и духовная сила, чтобы суметь в минуту роковую защитить свою честь пулей в собственное сердце. Клотарю это ни с какой стороны не грозило, да и нужды в том не было. Последнее больше других понимал сам Клотарь…».

Конечно же эксперты по Сталинской эпохе тут же скажут:

- А сейчас его в Особый отдел, а затем через трибунал в штрафбат!

Не угадали…

Хреновато мы с вами «Сталинскую эпоху» знаем, дарагие рассияне.

…Потеряв всякую надежду вытолкнуть его на боевое задание, а может, надеясь со временем подавить в нем страх перед противником, командир полка поручил ему облетывать машины после ремонта и замены моторов. Полк работал с большим напряжением, боевые летчики уставали, и у них просто не хватало времени на облет своих самолетов. И тут Клотарь пригодился как нельзя лучше. Но преодолеть себя он не мог, да, видно, и не хотел, а страх, как ползучая болезнь, перешел и на обыкновенные полеты. Каждый полет доставлял ему великие муки, был завоеванием всех, кто выпускал его в воздух. Взлетал-то он сносно, в воздухе кое-как держался, но очень скверно садился: то грохнет несчастную машину с высокого выравнивания, то ткнет ее в землю на скорости. А двумя днями раньше он был командирован в подмосковный городок Монино для перегонки на наш аэродром отремонтированной там машины.

И вдруг – звонок начальника ремонтного завода: на разбеге Клотарь отклонился в сторону, налетел на трактор, убил тракториста. Изрядно пострадал и самолет.

Не знаю, какое предписание выдал командир полка, но вскоре Клотарь тихо и незаметно исчез. Скитания ему не грозили. Начальник штаба Цоглин, под руками у которого тот больше всего любил околачиваться, восхищая своего покровителя каллиграфическим почерком, добился для него нового назначения и снабдил самыми лестными характеристиками.

Многие годы о Клотаре никто ничего не знал, но потом события прояснились. Быстро остыв от фронтовых потрясений, он сначала оказался на должности начальника штаба полка фронтовой авиации, затем приподнялся повыше. Видимо, там он и добрался до своего личного дела и, наведя в нем «новый порядок», заставил его работать на себя. Спустя год с должности старшего помощника начальника авиаотдела армии Клотарь был зачислен на учебу в Военно-воздушную академию. Мы закончили войну, он – академию. Через несколько лет – вторую. В чинах рос стремительно, поскольку за его «фронтовые подвиги» звания шли досрочно и без задержки. В личном деле оказались записи о многих – под сотню! – успешно выполненных боевых заданиях. За наградными листами потянулись ордена. Нагрудные планки внушали почтение и тем, кто был на фронте, и старшим начальникам, с кем он работал. В манере держаться у Клотаря уже прочно закрепились самоуверенность, горделивость, в суждениях – резкость и безапелляционность. Он окончательно поверил в свою новую незакатную звезду, шел напролом, вздымаясь по крутым военно-административным ступеням, и, казалось, ничто не могло стать преградой на его пути…

…Теперь в большом и красивом южном городе он ведет, говорят, активную работу по «военно-патриотическому воспитанию подрастающего поколения», впадая в эйфорию воспоминаний о «былых воздушных сражениях».

Кстати не единственный случай…

Примерно про такого же «сталинского сокола» я читал у Мариинского «Я дрался на «Аэрокобре», да и в сборнике у Драбкина – нет, нет – да попадались.

А сколько было других «героев», затаившихся и особо не выпячивающихся?

Отслужил особо не напрягаясь положенный срок, дожил до незаслуженной пенсии – ну и, да ладно.

Имя им – Легион!

В общем-то понятно, да? Думаю, понятно как Божий день.

Одно не понятно: а где истоки?

Почему так получилось?

Почему мы дошли до жизни такой, дарагие рассияне?

Ведь «были ж люди в наше время – могучее, лихое племя»…

В июне 1807 года в Кенигсберге тридцатитысячным французским корпусом Бельяра был окружен пятитысячный отряд генерала Каменского. Сей генерал имел наглость лично явился в крепость и предложить русским почетную сдачу. 

Каменский ответствовал: 

«Удивляюсь вам, генерал. Вы видите на мне русский мундир и смеете предлагать сдачу!». 

Русские пошли на прорыв и штыками добыли себе свободу, прорвавшись сквозь ряды вшестеро превосходящего неприятеля. 

…Увы, «богатыри не вы».

***

А началось всё с российского императора Пётра III, который разрешил служилому сословию (дворянам) не служить, а бездельничать по своим поместьям занимаясь там со скуки всяческими безобразиями. Один тунеядец порождает целый сонм себе подобных и вот уже возле паразитирующих бар стали толпами толпиться образованные холуи – крепостные актёры, поэты, художники… После отмены крепостного права, эти холуи стали так называемыми «разночинцами», позже самоназвавшись по западной терминологии - «интеллигенцией». Однако по существу своему: как были они быдлом - так таковым и остались.

Вот сравнить к примеру Лермонтова и Шевченко… 

Вроде бы оба – поэты, да?

Однако, первый - буквально нарвался на пулю, а второй – убил себя водкой и триппером.

Тем временем, к началу «века-зверя» - как служивое сословие в целом, так и аристократия в частности – разложилась полностью. Воспеваемые в псевдо-белоэмигрантских песнях потомки князей Голицыных и Оболенских, предпочитали не служить Отчеству поручиками и корнетами - а прожигать жизнь и дедовские состояния весело и, желательно за пределами онного…

Но «свято место пусто не бывает» и, в Русскую императорскую армию и флот – не говоря уже про «штатскую» гослужбу, стали брать выходцев из разночинцев. 

И это стало началом конца.

Ибо, будучи плотью от плоти класса-паразита, среднестатистический интеллигент рождён - не служить России, а прислуживать её власть имущим!

В мирное время они интриговали, писали доносы, тянули ножки на параде и всячески ублажали начальство, делая себе карьеру. Но чтобы хорошо воевать, надо прежде всего «иметь честь» - остальное всё приложится, а таковое было выше их понимания. 

И сто тысяч пятьсот миллионов раз был прав русский философ Василий Васильевич Розанов: 

«Пока не передавят интеллигенцию — России нельзя жить. Её надо просто передавить. Убить».