"Было-стало". Продолжение
Автор: Ирина ЯкимоваХотела сделать про Юля, но пока морально не готова. Поэтому обратимся к близнецам. Есть в "Горниле" два брата-акробата, которые нравятся большинству читателей. Внешне они одинаковые (ну, почти), а по поведению и роли в сюжете максимально разные. Старший весь такой положительный, мамина радость и папина гордость, а младший - позор семьи: и одевается не так, и хаер хипповский отрастил. К тому же анархист, наркоман, вуайерист и бывший зэк. А позже еще и непонятную хтоническую зверушку домой притащил в качестве домашнего любимца... И спутался с дамой намного старше себя: бомжихой, драгдиллершей и устроительницей массовых оргий!
Роль в сюжете у братьев тоже разная, два отдельных пути, два развития характера - и две головные боли для автора, которому все это описывать. Ладно, 1,5 головные боли. Потому что старший Гиас, который положительный, получился персонажем очень ясным, понятным и автора, как и родителей, в основном радовал. Работалось с ним легко и итоговый результат меня удовлетворил.
Бытует мнение, что положительные герои - скучны. Потому что все такие "правильные", и не подкопаешься. А еще пафосные и преисполнившиеся благодати от сознания того, что творят добро. И путь таких героев скучно писать, потому что они в плохую сторону они не меняются, а в хорошую идти дальше некуда уже. Даже искушать тьмой их скучно, тк кончается все одинаково: они тьму побеждают и читают ей нудную мораль.
Но мне Гиаса писать было нескучно. В "Горниле" слишком много плохого и вредного творилось, чтобы гнобить единственного положительного персонажа, который старался хоть что-то полезное сделать, и у него получалось) А на его пафос находилось противодействие в лице скептичного брата и ироничной землянки, которые репликами-подколами градус пафоса снижали.
Кроме того, была в образе здоровенная такая ложка дегтя: Гиас тот еще расист, поначалу очень высокомерно относился ко всем иномирным расам. Впрочем, не по лчиным убеждениям, а по воспитанию: у аонийцев весь мир такой.. расистский. Постепенно герой учился думать своим мозгом, и отношение к соратникам-иномирянам менялось)
"Маневр с отпечатками сработал: тот же коридор, ведущий за стены Города, открылся перед ними. Тут Гиас немного перевел дух. Отряд вышел из боя почти без потерь. Убит оказался один сонзианин – расходный материал. Не аониец."
"Гиас назначил местом встречи отрядов скалы предгорья. Все ждали его - серьезные, решительные, хотя у некоторых блестели слезы на щеках. Гиас оглядел их и понял, что перестал различать своих и иномирян. Все были «свои»."
А ближе к финалу, он даже сумел признать, что иногда его великий аонийский народ - то еще сборище идиотов)
"- Арата выбрал для развития дурные, а не добрые стороны Власти. И все же он Власть. Ему подчинялись девять тысяч лет не потому, что были идиотами, хотя и это тоже. Но, главное, потому, что чуяли в нем силу сути."
ну.. ладно! Почти признал, завуалированно! Не требуйте от гордого бессмертного невыполнимого)
К Аде изменение тоже показательное и... классическое. От ненависти до любви)
"Ады Шейфер лишь устало закатила глаза. Сдалась. Злость Гиаса улетучилась, вся сгорела в нелепом поединке. Он тяжело опустился рядом.
- Я слышал ваш разговор с Прыгуном. Сначала я думал, ты как леса Лиама в самом начале весны. Он кажется неживым, замершим, деревья еще голы, но под снегом бегут весенние ручьи. Я думал, нужно легонько подтолкнуть тебя, осветить солнцем, - Гиас кивнул на Юля, - и ты проснешься. Я ошибся. Ты не предвесенний лес, ты… - краткая заминка: он позабыл английский термин, закончил на аонийском, - …элтэн.
- Что?
- Болото, - подсказал Линце.
- Точно. Топь, нет опоры. Снаружи картина хороша: все зеленое, густое, ясное, а под этим жидкая грязь. С такими, как ты опаснее всего вести дела: ступишь и завязнешь. Таких никому не спасти: сама не выкарабкаешься и спасителя потопишь.
Наконец, задел. Землянка вскочила. Миг – и лезвие ножа у его шеи.
- Вот ты и проиграл!
Гиас отвел дрожащее в ее неуверенных руках лезвие. Все с Адой Шейфер ясно. И хуже всего, что презрение следует адресовать не ей, а Прыгуну, зачем-то выбравшему слабую.
- Да, точно. Такие как ты ударяют исподтишка. Но, по крайней мере, я узнал твою манеру боя."
"- Я называл тебя слабой, но я ошибался. Ты сильная. И даёшь силу другим. Мне. Не бойся моей любви, она не обожжет тебя и не сделает слабым и жалким меня. Ты моя сила."
Начал этот герой, как верный соратник Юля, его исполнитель. Но постепенно пришел к своему пониманию, как надо спасать миры и во 2 томе действовал уже сам по себе. Его восприятие Юля также меняется. Начинается с пылкого и нерассуждающего преклонения перед странным богом. Следом разочарование в боге и восприятие Юля как слегка странного и запутавшегося друга, уже не божественного. А в финале, когда они оба значительно эволюционировали от себя изначальных, возвращается почтение к богу, но уже на совсем ином уровне.
К богам своего мира изменения отношения также показательное
"Гиас проследовал за стражем из города на плато. Насколько хватало взора, вокруг расстилалась каменистая пустошь, залитая серебристым светом. Лишь одна тень лежала на ней – тень горы Деон. Великая гора высилась вдали, острием заслоняя слабое утреннее солнце. Склоны ее были изрезаны не ветром и не временем – камень сплошь покрывали искусно выточенные барельефы. Золотой город на вершине сиял ярче солнца. При виде твердыни богов помимо воли к горлу подступили слезы восторга. Невозможно было не поклониться богам, увидев их гору."
"На фоне древних машин третьего бога Науки аонийская знать, пришедшая на встречу в нарядных церемониальных одеждах, не выглядела чужеродно, как выглядела бы где-нибудь в Первом мире у подобных сооружений. Еще год назад Гиас бы радовался картине. А сейчас внутри сидело глухое раздражение, как от ненастоящих чудовищ, охраняющих врата горы богов, и ненастоящего звездного водоворота над ней. Как от сверкающего доспеха Верховного и его хитроумного оружия. Четыре мира сплавляются, Ао никогда не будет прежним, но аонийская знать всё еще играет в старые сказки."
... ну а потом он ваще стал одним из аонийских богов! Тут и сказке конец)
Уф, дофига уже написала, а еще целый Линце впереди. Ну, почти целый, за вычетом глаз))) Персонаж, подаривший мне все 1,5 головные боли, и все - в финальном томе.
В 1 томе это единственный из главных персонажей, который никак не меняется, просто тупо гнёт свою линию, расходящуюся как с линией злодеев, так и с линией условного добра. Если брат еще нескоро придет к идее быть самому по себе, то этот изначально для читателя "сам по себе" и этой независимостью и нравится, несмотря даже на его зависимость от некоего наркотика.
А еще в 1 томе подробно дано флешбеками, почему и как он до своей нетривиальной для аонийцев точки зрения дошел. И это тоже нравится, потому что нескучно и близко живущим в другой чем аонийцы парадигме (пока, по крайней мере) цивилизованным землянам.
Ну, в общем, антигероев пресыщенные серой моралью читатели любят, о да)
И всё было хорошо, в финале 1 тома с Линце прощались и он оставался такой яркой статичной картинкой и легким сожалением: "ну почему так рано!"
А что было потом, упрячу под спойлер целиком. Для читавших только 1-й или 1 и 2-й том все по этой линии вполне гармонично заканчивается и не требует доп. пояснений.
Когда я села писать 3-й том, столкнулась с тем, что мне Линце придется так или иначе снова вводить в сюжет. Я пробовала, просчитывала разные варианты и в итоге склонилась к тому, который возвращал Линце обратно в компанию героев и вполне себе живого. Другие, правда, были хуже или даже... сильно хуже. Но такой ход сразу же подчеркивал главный недостаток этого персонажа, тот самый, за который его в 1 томе полюбили читатели - его статичность.
"Любовь близких только мешает, - с горечью думает Линце. Она - оковы. Нужно отринуть ее: так легче идти по выбранному пути.
Богиня Безумия смеется вслед – поощряюще. Все верно, отныне он вступил на ее тропу, встал в ряды Любимцев Исы: отчаянных, смелых, недолго живущих. Впрочем, терять теперь совсем уж нечего. Только обретать."
Да, в 1 томе он бунтарь-одиночка, весь такой по жизни ничей в натуре одинокий волк. Проблема в том, что за время 2-го тома очень многое поменялось на фоне истории, в мирах и сильно преобразились основные герои. Бунтовать в новой компании, противопоставлять себя ей было бы уже тупо. Если в 1 томе отмеченные Юля были сборищем наивных идиотов и никто толком не понимал, зачем и куда ведет их бог, то теперь это уже слаженная группа бойцов и всякие там критические комментарии от Линце будут вызывать уже не восхищение: "единственный разумный человек!", а раздражение: "не мешай людям работу работать!"
В 1 томе она также бунтовал против богов Ао, и это тоже смотрелось круто. Такая отчаянная смелость, когда один маленький человек борется с гигантской махиной, и ведь почти побеждает. Но только вот во 2 томе плохих богов без участия Линце победили, так что в 3-ем томе ему и эту карту было не разыграть.
В общем, созданный в 1 томе образ рушился: или задвигать Линце на дальний план статистом или уж совсем не возвращать. Но последнее было не вариант. Я поняла, что в 3-ем томе этому герою придется меняться и, скорее всего, это отвратит от него читателей, запомнивших иную яркую картинку.
Но реализмус превыше всего! Я обратилась к другим, скрываемым и подавляемым вначале чертам его характера. Ведь то, каким он предстал в 1 томе, действительно было маской, которую он привык носить в тех обстоятельствах.
в 3-ем томе, наконец-то предоставленный сам себе в самой безжизненной локации "Горнила", Линце обнаруживает, что без друзей и брата так-то фигово.
"Любовь-оковы – всегда утверждал Линце, и верить в это было легко, пока любовь и забота были страхующей сеткой под его ногами. Они поддерживали всякий раз, когда он вновь срывался в пропасть. Линце так к ним привык, что там, наверху, принимал как должное. А здесь, на дне, они стали долгожданным сокровищем."
В 1 томе он избегал дружеских контактов и даже Аду толком не смог в печальный момент поддержать. Но, видимо, когда его точно никто не видит, он вполне может быть милым и сопереживающим)
Издали доносятся шаги. Кто пробрался в заблокированный зал, как? Юль говорил, зал не откроется, пока он жив! Пока жив...
Боже, нет.
- Ада, вставай, - кто-то касается плеча. Линце.
- Боже, нет! Ему можно помочь? Ведь можно же, Линце?! Ты же должен видеть! Нам надо скорее переместиться в больницу! Конечно, СБ рада не будет, но хоть первую помощь окажут! Или...
- Ада, - Линце опускается рядом, разворачивает к себе, держа за плечи. Я от одного этого расчетливого, вовсе не ласкового жеста понимаю, что он сейчас скажет. Боже, нет...
- Ада, Юль мертв.
- Не-ет!!!
Он скованно улыбается, видимо, в желании поддержать.
- Ты не так уж виновата.
- Юль не мертв! Он бывал серьезно ранен и выздоравливал! Он же бог!
- Возможно, боги Пятого мира воскресают после пули в сердце в упор, но сейчас его тело на всех уровнях материи выглядит, как мертвое.
- Что-о?! Нет!
- Я сказал, ты не так уж виновата, просто перенервничала. Гиас не знает и не узнает, пока сама не захочешь сказать. Он сюда не придет. Но тут скоро будет Верховный Бог Ао. Пока он в Эскамаре, нам нужно успеть...
- Перенервничала?! - теперь меня разбирает истерический смех.
"Линце попытался улыбнуться. Получилось плохо: лицо слишком долго было искажено гримасой страдания и закостенело в ней.
- Я понял, кто ты, - зашептал он. Ее лицо было близко, силы, оставшейся в здоровой руке, хватило, чтобы коснуться ее лба. Он повел кончиками пальцев к виску – пульс не бился под тонкой кожей – потом вниз, осторожно очерчивая овал. Со скулы пальцы сорвались в пропасть. Дальше лица не было: провал. Ещё ниже пальцы Линце уперлись в холодную гладкость металла, в который была закована нижняя челюсть целительницы.
- Эдола, - прошептал он.
Наверное, до Линце она не слышала свое имя тысячелетия. И слышать его Эдоле было больно. Богиня затряслась, будто ее ударили шокером. В груди заворочался беззвучный вой.
- Ты права. Безымянным не больно, - тихо заметил Линце. – Зовись тенью, если хочешь. Но я не могу.
Эдола замерла, а потом робко, удивленно потянулась к нему. Ткнулась ненормально тяжелой из-за массы металла головой ему в грудь. Эдола хотела, чтобы ее утешили, и он осторожно, чтобы не причинить боль ранам богини, которые не мог видеть, обнял ее. "
Он аж до жертвенности во имя других дошел. Надо-то было всего лишь временно изолировать, шоб подумал над своим поведением!
"- За что тебя приговорили? Ты украл? Или убил?!
Что сказать этой земной девочке, в чьей крови уже забурлила колючая смесь ужаса и недоверия? Линце развел руками.
- Я всего лишь хотел свергнуть наших богов, - признался он. Дорогу перегородили оранжевые кусты, Линце обрубил ножом самые большие листья.
- И сейчас не хочешь оставить эту идею, верно? А миры когда спасать будем?
- Спроси у Юля. Я понятия не имею о его замысле, вот и прокладываю хотя бы свою линию в этом хаосе."\
"- Чему ты смеешься? - продолжил брат. - Миры гибнут, даже бог не знает, как спасать их. Он сказал отрядам ждать... но чего? Конца света?
Линце смягчился. Все же Гиас не меньше его достоин подняться на гору богов, хоть и медлит, ослабляет себя клятвами.
- Конец света не завтра. Еще успеется что-то исправить или, во всяком случае, спастись самим. План Прыгуна рухнул, но мой нет. Я все еще могу подняться на гору Деон, стать одним из богов."
"Смятение давит грудь, будто камнем. Линце подозревал, что оазису повредит бурный разлив потока Тенты, и все же такого не хотел. Это неправильно! Здесь всё неправильно! Эта сила страшнее слияния миров и голоднее Эскамара. Линце в жажде скорее подняться на гору, чтобы помочь брату и расквитаться с богами, сделал Тенту еще сильнее и ненасытнее. Подняв ее наверх, он станет не Смертью богов – Смертью всего.
- Иди ко мне! – тогда кричит Линце, распахивая Тенте руки, и ждет ее, как энкар. Отголосок собственного безумного смеха из того дня – дня первой смерти звенит в ушах. Поток вздрагивает – услышал! – и бросается к нему из выси. Но не пронзает – льнет верным зверем к ногам. Силе пещер нужна его воля – воля владыки.
Поток наполняет каждую клеточку и зажигает ее. Каждая теперь дышащий белым жаром уголек в негасимом костре Тенты. Здесь Линце всемогущ, но не может воспользоваться своей силой. Потому что единственный действительно важный сердцу и духу приказ: всплеснуться и вынести его на поверхность, отдавать нельзя… Нельзя! Как сейчас сжигает его, так Тента сожжет весь верхний мир. Только он, чуткий к подземной силе, способен сгорать в ее яром огне вечно и не сгореть, а другие сгорят быстро, будто сделаны из бумаги. "
Однако, облагораживающий эффект казни сработал не со всем. Так отношение Линце к Юлю никак не поменялось: псих и псих. Да и идея скинуть с горы оставшихся аонийских богов все еще кажется очень соблазнительной. Ну и да:
Гиас отпустил его, встряхнув с пустой злостью. Линце был прав: Прыгун так и не явился.
- Ты не знаешь его замысел, - бросил он.
- А ты знаешь? Хватит подчиняться ему с пустой покорностью! Ты пошел против богов Ао из-за меня. Я думал, ты наконец освободился от оков нелепых клятв.
- Я не сражался против богов Ао, когда помогал тебе бежать из их тюрьмы. Изгнание из родного мира - достаточное наказание для нас обоих.
- Ты так решил. Не они. А сейчас Прыгун...
- Я не предам его недоверием.
Линце развел руки ладонями к нему, точно сдавался, но и в такой жест ухитрился вложить усмешку.
- Ты был очень внимателен к землянке, - заметил Гиас.
- Это похвала?
- Это удивление.
Линце облизнулся как от волнения.
- Это простая вежливость.
- Чтобы ты заговорил первым, это должен быть очень нужный тебе человек. Кое-что в тебе не меняется.
У костра, в компании Линце оттаял. Поверил, что мы не сон и не безумие, внушенное Тентой. Повернувшись к нам, он усмехается по-доброму. Странно и печально замечать, он теперь не лицам собеседников улыбается, а пространству, где те в общем должны находиться.
- Зачем? Это было не лучшее время в моей жизни!
- В моей тоже, представляешь, - спокойно замечает Гиас. Линце замирает с виноватым и одновременно дерзким видом, а потом, сообразив, что это шутка, ухмыляется.
- Зато ты не представляешь муки того, над кем читали прощальный гимн Любимцев Исы! Гиас! Это самая отвратительная и безнадёжная песня на свете! Нужно было выжить, хотя бы чтоб сказать тебе это!
- Ну, в следующий раз выбери прощальную песню заранее и скажи мне, - вода в котле закипела, Гиас выгружает в нее заправу для супа, а глаза смеются. Он наслаждается обществом брата и их вечными пикировками. Что скрывать, я тоже.
- …А случай пропеть ее ты мне ещё не раз представишь, верно? – помолчав, добивает Гиас. – Ладно уж, рассказывай.
Всё меняется, переплавляется в "Горниле", но пикировки близнецов вечны!
уффф, неужели я дописала этот мегапост. Очень сомневаюсь, что его кто-либо кроме автора, прочитает целиком, но пусть будет)