Всё по-другому

       Вот тогда Корецкая и просчитала, что Соболев в течение ближайших двадцати лет уже не будет востребован в этой стране как разработчик. Тут всё правильно, без ошибок. Чтобы сообразить, отчего Брагинский разбогател — опять же не надо быть семи пядей во лбу. Тут тоже она всё просчитала.
        А вот, что Соболев может оказаться востребованным в Германии — вот этого она не учла.
        Но она боец... Ещё не вечер, и за Соболева ещё можно побороться. Завтра же с утра она понесёт ему в СИЗО передачу. Как она раньше не сообразила? Всё-таки хорошая это штука — коньяк под "николашки"! Только где это СИЗО? И спросить не у кого... Может у того следователя, что чуть не посадил её саму? Страшно... А вдруг он что-то там передумал и опять захочет её посадить?
            В это время раздался звонок во входную дверь. Корецкая поставила фужер и подошла к двери.
            — Кто там? — спросила она.
            Из-за двери послышался голос:
            — Соболев.
            Корецкая открыла дверь. На пороге стоял Соболев. Похудевший, с разбитым носом и с треугольным осколком линзы в покорёженной оправе очков.
            — Миша? — ошеломлённо пробормотала Корецкая.
            Соболев прошёл мимо неё на кухню и сел за стол.
              — Где ты пропадал? Я вся извелась! — растерянно воскликнула Корецкая, доставая из шкафчика второй фужер. — Ты исчез... ничего не объяснил, где ты пропадал? Кто тебе очки разбил? Ты что — в таких шёл по улице? Разве так можно? Я всё-таки твоя жена! У тебя есть другая женщина? Я тебя так долго не видела...
            — Последний раз из окна квартиры Брагинского видела, — ухмыльнулся Соболев. — Знаешь Брагинского? В протоколе написано, что знаешь.
            "Упс, — что-то со звоном щёлкнуло в голове Корецкой, — Всё..."  
            — Ты где был? — неуверенно спросила она, чтобы хоть что-то сказать.  
            — На киче чалился, — Соболев пожал плечами.  
            — На киче?.. — округлив глаза, переспросила Корецкая. — На какой киче?  
            — Кто-то заложил меня, Ириша. Не знаешь, случайно, кто?
            — Что за чепуха? Что ты мелешь?
            — Бежал я, Ириша. Схорониться мне надо.
            Корецкая пристально всмотрелась в Соболева и вдруг поняла женским чутьём, что сейчас перед ней сидит мужик, которого уже не возьмёшь на кукенсваген, сняв перед ним трусы.
            — Брагинского, правда, порешить пришлось, — Соболев виновато развёл руками. — Ну, ничего, другого себе найдёшь.
            — Зачем мне другой, — механически пробормотала Корецкая. — У меня муж есть. Ты, вообще, в своём уме? Что ты сделал с Брагинским?
            Соболев устало махнул рукой:
            — Шабер в бочину, всего-то и делов...  
            На кухне повисла гнетущая тишина.  
            — Ладно, пошутил я, — усмехнувшись, сказал Соболев. — Живой твой Брагинский, не волнуйся ты так. А с тобой, Ириша, завтра в ЗАГС пойдём. Заявление на развод подавать. Прямо с утра, у меня времени нет, я уезжаю.
            — Развод? Это ещё зачем?! — едва слышно прошептала Корецкая.
            — Ты же умная женщина, сама не понимаешь, что ли, зачем? Порченая ты. Порченая баба. Ладно, засиделся я. Завтра в девять часов жду тебя около ЗАГСА. Возьми паспорт и свидетельство о браке. Не придёшь, я сам подам заявление. Только вот эти фотографии придётся отдать адвокату.
            Соболев бросил на стол пачку фотографий, полученных им от Розенблата.  
            — Зачем тебе светиться неглиже? — усмехнулся он. — Да ещё с таким красавцем, как твой возлюбленный. Может ещё придётся тебе невеститься, фата там, голубица непорочная... А где-то в суде будут лежать фотки с твоей голой жопой. Подумай, тебе это надо?  
            Корецкая взглянула на фотографии и, опустив голову, до боли закусила губу.
            Да... Соболев стал бойцом... Как-то всё вдруг стало по-другому...
            Но и она боец! А бойцы так просто не сдаются!
            — Миша, — в отчаянье крикнула Корецкая, — Зачем ты так? Зачем так жестоко?! Я виновата! Это чёрт... Чёрт меня попутал! Я всегда любила тебя! Понимаешь? Только тебя! Одного!!!
            Корецкая сорвала с крючка полотенце и уткнулась в него. Её плечи сотрясались от рыданий.
            — Я любила тебя с того дня, когда первый раз увидела тебя тогда, в лаборатории! — закричала она сквозь слёзы. — Я гордилась тобой! Брагинский... Эта мерзость... Мразь...
            В воздушном бою всегда наступает момент, когда боевой пилот включает форсаж. Ну, что ж, пора...
            — Господи, почему я такая несчастная?! — Корецкая отбросила полотенце и встала перед Соболевым на колени. — Прости меня, Миша! У нас ещё будет всё хорошо, вот увидишь! Мы всё начнём сначала! Мы попробуем! Это был дурной сон! И мы оставим его здесь, в этой дурной стране! Мы уедем, и там у нас будет всё по-другому! Я буду каждый вечер ждать тебя с работы... Я...
       — Ты всегда была умной женщиной, — перебил её Соболев. — Умной и порченой. Поэтому сейчас ты должна решить несложную задачу на оптимизацию. В ней не так много параметров и всего два решения. Первый — мы разводимся через суд, куда мой адвокат предаст фотографии ваших с Брагинским гигиенических процедур. Второй — мы разводимся тихо. Как говорил оперуполномоченный Шипунов — по-людски. Выбирай. А сейчас я пошёл. Надумаешь — завтра ровно в девять в ЗАГСе. 

            Когда за Соболевым закрылась дверь, Корецкая со всей силы ударила кулаком по крышке стола. Нетронутый фужер с коньяком, который она приготовила для Соболева, опрокинулся на стол. Некоторое время Корецкая как завороженная смотрела на расползающееся по скатерти мокрое пятно. Потом она схватила скатерть обеими руками и что есть силы рванула её на себя. Открытая бутылка коньяка упала на пол и медленно покатилась в угол, распространяя по кухне запах благородного напитка.
            — Сволочь!!! — закричала Корецкая. — Ненавижу!!!