Об автомобильном

Как сказал однажды на руинах горящей Праги великий маршал пьемонтских войск, граф Рымникский, присягнувший Гаапу и сокрушивший своей ордой считавшуюся неприступной пражскую крепость, что руссу хорошо, то немцу смерть. Месиво из разнородных магических чар, истекающих из лабораторий и алтарей, может быть ядовитым и гибельным для человека, но для демона, существа, рожденного в пламени Ада, вполне может оказаться чертовски питательной жратвой. 

Не далее как полгода назад какой-то самоуверенный лавочник из Гильдии приехал в Унтерштадт на собственном аутовагене. Сам выбившийся из облепившей подножья черни, сколотивший состояние на торговле солью, он так спешил покрасоваться своим достатком перед вчерашними соседями, не знающими другого транспорта кроме ветхих, влекомых клячами, телег, что совсем позабыл об осторожности, засев в трактире за кружечкой со своими приятелями-барышниками. Разговор, как это обычно бывает, перерос в кутеж, а тот длился еще два следующих дня, взмыленная прислуга едва успевала подносить бутылки. Все это время аутоваген стоял и терпеливо ждал его на трактирном подворье, окутанный ядовитым смогом, отчего, надо думать, демоны, заточенные в его стальном кузове, вдоволь нахлебались сытного воздуха Унтерштадта. Сытного воздуха, богатого магическими испарениями и неупорядоченными чарами. 

Заклятые лучшими демонологами «Фольксвагена», ограниченные тремя сдерживающими периметрами из выгравированных сигилов, демоны были вышколены и послушны, они и помыслить не могли о сопротивлении или бунте, но ядовитый смог подобно кислоте медленно растворял предохранительные контуры и чары, разрушая цепи на их гудящих от сдерживаемой ярости телах.

В мире нет ярости страшнее, чем ярость вчерашнего слуги, сбросившего оковы. Слуга может быть кроток и терпелив, может беззаветно и преданно служить много лет, выполняя волю хозяина, но в тот миг, когда с него спадут цепи, он сделается беспощаден, как сам Сатана. 

Они вышли из-под контроля в тот момент, когда он ожидал этого меньше всего.

Едва только незадачливый лавочник привычно забрался в кузов, устроив тучное тело на мягких подушках, как демоны вырвались наружу, точно свора бешенных волков. Вот только волками они не были - они были адскими слугами, спешившими поквитаться за свои мытарства и унижения. Они могли бы разорвать его на клочки и рассеять в переулке, однако не стали этого делать. У них были другие планы на него. Ведь даже в самом ничтожном из адских отпрысков живет частица вековечного огня, в пламени которого горят и тают звезды…

Они запрягли его самого в экипаж, который тащили столько лет. Обрекли на ту работу, которую прежде выполняли сами.

В его раздавшуюся и треснувшую грудную клетку запихнули ворочающиеся передаточные шестерни. В выпотрошенном животе уместили рессоры и прочую сложную начинку кузова. Треснувшие кости, изъятые из тела, срослись со стальными панелями кузова, позвоночник, заклепанный сталью, обернулся грохочущим валом. Мягкие внутренности пошли на обивку салона, из мяса выкроили покрышки, глаза, забранные хромированной сталью, сделались его фарами, зубами склепали листы обшивки. Любой другой, подвергшийся столь изуверской участи, не протянул бы и минуты, человеческое тело куда хрупче тех материй, которые привычно использовать Аду в своих планах. Но он не умер. Сросшийся с собственным аутовагеном, несчастный торгаш сохранил не только жизнь, но и какую-то часть сознания, едва ли достаточную для того, чтобы здраво мыслить, но вполне достаточную чтобы сознавать свою участь, испытывая адские муки. 

Этот страшный экипаж еще долго колесил ночами по Унтерштадту, лязгая механическими потрохами, грохоча треснувшими костями, озаряя улицы зловещим алым пламенем фар, и завывая от боли человеческим голосом – голосом его несчастного владельца. Он разрывал на части и сжирал бродячих собак, давил припозднившихся прохожих, безжалостно вминая их в камень, а иногда, впадая в бешенство, крушил и дома вместе с их обитателями. Молва прозвала его Пествагеном, чумной колесницей. 

Еще два месяца после того злосчастный Пестваген, сделавшийся грозой Унтерштадта, бесчинствовал на его улицах, пожиная свою собственную жатву, наводя ужас на броккенбургцев и загоняя их с наступлением темноты по домам, точно яростный дух самого Бальзара Фламмерсфельда[1], вернувшийся из Ада и воплощенный в металле. Выставленные против него засады он или обходил, пользуясь своим дьявольским чутьем, или разрывал в клочья, появившись с той стороны, откуда его не ждали, после чего вновь исчезал в ночи, точно бесплотный демон, оставляя за собой лишь истерзанные обезображенные тела.

Это длилось до тех пор, пока за него не взялся один отставной рейтар, живший у подножья. Устав строчить жалобы в городской магистрат, он сам вышел на охоту, взяв с собой трех сыновей, вооружившись лишь старым мушкетом, топором и бочонком хорошего доброго вара из березового дёгтя. Вар он расплескал в узком переулке, притрусив прошлогодним сеном, а после, использовав пару раненых курей для приманки, заманил туда дьявольскую колесницу. Завязнув в липком варе, она грохотала и ревела так, что люди боялись к ней подступиться и тогда отставной рейтер, перебив несколькими меткими выстрелами из мушкета ее вал и передаточные шестерни, спрыгнул с крыши прямо на кузов и огромным плотницким топором изрубил в капусту истекающие кровью и маслом машинные потроха. Только тогда дьявольский Пестваген наконец издох. 

Его остов сожгли на месте, а пепел, размешав с козлиной мочой, выплеснули в ров, и только потом вздохнули с облегчением. На память об этом случае местным обитателям осталось обгоревшее пятно в переулке, а также традиция встречать камнями и бранью всякий аутоваген, завернувший в Унтерштадт, и неважно, кому он принадлежал, зарвавшемуся торгашу или самому бургомистру господину Тоттерфишу. 

[1] Андреас Бальзар (1769 – 1797) – немецкий разбойник и убийца, прозванный Бальзаром из Фламмерсфельда.