К флэшмобу "Разговоры с богами". Но есть нюанс

Разговоры с языческими (а может, и не только с языческими) богами - это, конечно, замечательно. Что вот только делать, если в мире, где происходит действие, такие разговоры не очень предусмотрены "по техническим причинам"? Если это не фэнтези и не мистика, а нечто иное, например?

Вообще-то есть три варианта. Первый: за бога принимают того, кто таковым не является. Второй: диалог с богом происходит в одурманенном или нездоровом мозгу персонажа. Третий вариант: это не диалог, а монолог - молитва или заклинание.

Итак, пример из моей "Этайн, дочери Хранительницы", вольного продолжения "Кембрийского периода" В.Э. Коваленко. Ну а какой это вариант - думаю, вы легко поймете сами :)

Преодолев терновые заросли, молодой пикт немного постоял, осмотрелся вокруг, затем шагнул в черный провал меж поросших низкими деревцами остатков каменной стены. Ненароком зацепил лицом ветку молодого ясеня. Поморщился, дотронулся рукой до щеки, обезображенной свежей, еще не до конца затянувшейся раной. И медленно двинулся вперед по темному, едва освещенному пробивающимся через дыры в стенах дневным светом залу.
Внезапно он остановился и настороженно замер. Повертел головой, прислушиваясь. Затем потянулся к рукояти меча.
— Остановись, воин, — раздался вдруг хрипловатый старческий голос. — Ты ведь пришел к Нуаде Среброрукому, не так ли?
Неведомый старик заговорил по-гаэльски, не по-пиктски. Однако юноша сразу понял обращенные к нему слова. Растерянно кивнув, он разжал пальцы. Меч так и остался в ножнах.
— Что привело тебя в обитель Марса Ноденса, альбидос? Ты ведь христианин, не так ли? — продолжил голос.
— Клятва, — глухо ответил пикт тоже по-гаэльски. — Не моя. Дядя дал клятву принести на алтарь Нуады золотое кольцо. Но он тяжело ранен в бою, и я пришел за него.
Голос вдруг хмыкнул.
— Ну и как, трудно христианину идти на поклон к старому богу?
Воцарилось молчание. Потом голос раздался вновь — чуть насмешливый и вроде бы даже удивленный:
— Да была ли тебе, альбидос, нужда идти к Среброрукому через саксонские земли? В Гвенте, в Энис-и-Ллуде, уцелел его храм — это примерно на полпути от Кер-Леона до Кер-Глоуи.
Пикт вдруг выпрямился, расправил плечи.
— Воины Одор-ко-Домельх не боятся саксов, — гордо произнес он. — Я сделал как должно. Как велела Мать Лигах из ветви Монгфинд, слышащая Донна.
— Что ж, — голос снова хмыкнул. — Мать Лигах, слышащая Донна, — это звучит внушительно. Тогда клади кольцо на алтарь.
Пикт напрягся. Щурясь, огляделся вокруг — но так никого и не увидел. Вымолвил наконец презрительно:
— Я принес кольцо для Среброрукого, а не для его служителей.
— Ну, значит, брось его в трещину в полу, — насмешливо откликнулся голос. — Не бойся, трещина глубокая, люди оттуда его уже не достанут. Только не забудь сначала передать Среброрукому дядину просьбу. Он ведь написал ее, не так ли?
Пикт растерянно помотал головой. Спросил удивленно:
— Разве старые боги понимают письменную речь?
Голос вдруг тихо рассмеялся.
— Кто же, по-твоему, придумал огам, как не медоустый Огма, сын доброго Дагды? А римляне когда-то оставляли здесь Марсу Ноденсу посвящения, высеченные их буквами на мраморе.
— Нет, — смущенно пробормотал пикт. — Дядя просил передать всё на словах. Он ранен, а я не владею искусством письма.
Послышался печальный вздох:
— Что ж, тогда говори.
И тогда пикт начал свой рассказ:
— Мой дядя — Талорк, младший сын нашего короля...

<...>
Морлео закончил рассказ, устало опустил голову. Потом извлек из-за ворота висевшее на шнурке кольцо. Сняв через голову шнурок, положил кольцо себе на ладонь — в пробившемся сквозь проломленный свод солнечном луче оно полыхнуло желтым. Задумчиво посмотрев на кольцо, Морлео вздохнул, затем потянулся к рукояти меча...
И тогда снова раздался голос невидимого старика:
— Эй, обожди! Оставь его при себе — еще пригодится. Нет здесь Среброрукого. Ушел он. Давно. С тех пор как саксы разорили храм. Странно, что твоя Мать Лигах об этом не знала!
А потом наверху вдруг вспыхнул свет — странный, ярко-желтый, точь-в-точь такой, как был в орденском госпитале.
Морлео вздрогнул, вскинул голову. Увидел выглядывающее из дыры в потолке старческое лицо с выбритым лбом — то ли друида, то ли монаха — а рядом с ним, чуть ли не у самого подбородка, — ярко пылающий волшебный сидовский светильник. В следующий же миг он резким движением выхватил из ножен меч, свою верную Сувуслан.
— Эй, ты кто? Ты не Нуада!
Старик хмыкнул.
— Я не Нуада, но я его служитель. Правда, не здешний. Я приехал сюда, чтобы спасти древние реликвии — то, что осталось от храма и неминуемо погибнет без присмотра. Приехал из Глентуи, из Кер-Сиди — слыхал про такой город?
Морлео не задумываясь кивнул.
— Конечно, знаю: там Немайн и Университет.
Старик радостно заулыбался:
— Ишь ты, он даже Университет знает! Вот я как раз оттуда и есть.
Совсем растерявшийся Морлео молча стоял, задрав голову, с обнаженным клинком в руке. Глаза его болели от яркого света, перед ним, закрывая обзор, плавало большое темно-фиолетовое пятно. Но все равно, пересиливая себя, он упорно продолжал смотреть на странного старика — и никак не мог решить, как поступить дальше.
А старик вдруг сделался серьезным, даже суровым.
— То, что ты поведал мне, — медленно произнес он, — это действительно очень важно. И лучшее, что ты можешь сделать, — это рассказать обо всём дочери Нуады, леди Хранительнице. Но решать, конечно, тебе.