Или зачем пишем?)
Автор: Анна АлмазнаяЗабавно, но так бывает. Череда мелких неприятностей приводит к чему-то неожиданному, и в голове перемыкает. Ты видишь иначе, чувствуешь иначе, ты что-то понимаешь… что-то для тебя важное.
Например, недавно я решила прогуглить свои романы в сети. И частично уже об этом писала. Прогуглила, нашла на пиратском сайте, «порадовалась» милым комментариям, но… все это исчезло в один миг… потому что я увидела свои старые рассказы.
Начала читать и поняла… одну важную вещь. Которую я когда-то очень хорошо знала, но о которой, к несчастью своему, забыла… или зачем на самом деле я начала писать?
Этот вопрос мне задавали часто. Или при мне его обсуждали. Обычно в последнее время от людей слышится простой ответ «чтобы заработать». Люди пишут, чтобы заработать деньги. Потому пишут под аудиторию, в популярных жанрах, стараются с обложками, корректурой и красивой оберткой. И такой подход я понимаю. Много кто понимает – хотя бы мои близкие, которые временами, в периоды раздражения, спрашивают «ну и где деньги с твоей писанины»?
Только это не мой ответ. Помню как в недавнем разговоре слегка с презрением отзывались о тех, кто «считает свою писанину литературой». Не-а, я не считаю. Ни шедевром, ни литературой. Я даже местами удивляюсь людям, которые это читают.
Зачем же пишу?
Раньше всегда говорили, что человек должен писать, когда ему есть, что сказать миру… не знаю, хочу ли я что-то сказать. Просто… я люблю стоять в тени и наблюдать.
Я слушаю обрывки разговоров, анализирую, делаю выводы… и мне… мне сложно держать эти выводы в себе, потому я выплескиваю их на бумагу. Наблюдения о вещах, которые меня мимолетно задевают. Это может быть случайно брошенная фраза, пусть даже и в сети в шуточном разговоре, слезы в глазах идущей навстречу девушки, это может быть подслушанная история или плач боли ребенка в очереди к врачу. Это может быть просто интерес, а что будет, если ситуацию переиграть? А что, если это закончилось бы иначе? А как на это посмотрела бы другая сторона? Это впилось в меня занозой и вытянуть эту занозу можно только одним путем…
А потом пишу текст и понимаю, что занозы нет… боль ушла. И ситуация проиграна. Я о ней забываю. Перечитываю давний текст и улыбаюсь… я знаю, откуда ноги растут. Очень часто знаю. Читатель – нет. Да и надо ли ему знать?
– Мне не за что тебя презирать, – выдохнул Арман.
Пока не за что.
– Может и так, – Этан побледнел еще больше и опустил голову, скрыв лицо под светлыми волосами. Таким серьезным Арман его не видел никогда. – Когда я был маленьким, я увидел, как двое мальчишек избивают третьего.
Зачем ты мне это рассказываешь?
– Знаешь, в чем этот третий был виноват? – Этан хмыкнул и вдруг заглянул Арману в глаза, и от взгляда этого по душе растекся неприятный холодок тревоги. – Его семья не была так богата, как прежде. Я отогнал мальчишек, и спасенный посмотрел на меня так странно… до сих пор помню его глаза. Мольба и надежда. Он так просил… говорил, что он никому не скажет, что я не должен буду его стыдиться, только позволить меня хотя бы тайно, про себя, называть своим… другом.
Этан сглотнул, и в глазах его отразилась тоска вместе с какой-то странной отчаянностью. Усмехнувшись едва слышно, он спросил:
– Вымаливать дружбу как последнюю милостыню. Смешно, правда?
Арману смешно не было, но и отвечать он не стал. Не мог, не хотел, кто его знает. Просто казалось, что тишину нарушать нельзя, нельзя разрушать то доверие, которым ни с того ни с сего окатил его гость.
– А когда я пришел домой… – продолжил Этан, и голос его хрипел от непонятной Арману боли, – оказалось, что родители мальчиков пожаловались моему отцу. И меня выпороли, единственный раз в жизни, представляешь? За то, что вмешался не в свое дело. За то, что чуть не поссорил своих с влиятельной семьей. И когда меня растянули на той проклятой лавке, а розги вспороли мою спину, знаешь, о чем я думал? О том что бедность для нас – преступление. Что того мальчика могут избить до полусмерти, и никто не вмешается, потому что золото родителей все окупит. Кто беден, тот во всем виноват. И знаешь, что я еще тогда понял? Что со мной такого никогда не случится. Я сделаю все, чтобы не случилось.
– И не случилось, – оборвал поток Арман.
– Потому что… – Этан вновь опустил голову, скрывая лихорадочный взгляд. – Я. Сделал. Все.
Он вдруг засмеялся едва слышно и спросил неожиданно:
– Скажи, Арман, а что ты думаешь о… дружбе? Можно ли ее вымолить, дать как милостыню?
– Нельзя, – ответил Арман, – ни вымолить, ни купить, ни выбить… это слегка не те чувства, ты же знаешь. Миранис, хоть и непростой человек, а другом тебя считает искренне. И ты его.
– Знаю, – ответил Этан, и Арману почему-то почудился вопрос в этом коротком слове.