Музыка в жизни героев

Присоединяюсь к замечательному флэшмобу Александры Лэнг про музыку в жизни наших героев, как определяющую их характера: https://author.today/post/323093

Про музыку в раскрытии характеров героев у меня много - я люблю музыку, - но сейчас я хочу остановиться на внешней стороне воздействия исполнения на персонажей.

Гиллис вздохнул с облегчением, когда они вернулись в центральную залу. Но зачем банкиру понадобилось уводить его отсюда? Хотел поговорить наедине и узнать его поближе, а какая-то неведомая картина была просто предлогом? Или же все это было нелепым, бессмысленным фарсом? И так ли опасен Голденберг, как он думал?

Гиллиса несколько удивило, что барон не вернулся к судье с супругой и его «племяннице», что было бы логично, а подвел его почти к самой сцене. Играли действительно Баха — «Ариозо» в исполнении флейты и клавесина.

— Держите, — протянул ему бокал с лимончелло Голденберг.

Гиллис молча кивнул ему в знак благодарности и сделал глоток. Ликер был слишком сладким, зато приятно холодным, что не могло не радовать: в наполненной гостями зале было душно.

Находясь вблизи, можно было рассмотреть оркестр внимательнее. В отличие от фальшивящих и сбивающихся детей, музыканты играли превосходно. Больше всего на себя обращала внимание девушка, играющая на флейте. Гиллис и раньше уже отметил ее, но теперь, стоя всего в нескольких шагах от сцены и слушая не заглушаемое скрипками соло, смог оценить ее внешность и талант по достоинству.

— Вам нравится исполнение?

— Да, она играет превосходно, — пригубил бокал Гиллис, не отрывая взгляда от очаровательной флейтистки. Чистые звуки серебряного инструмента вплетались в негромкий гомон залы, служа лишь приятным фоном, но завораживали, если обратить на них внимание и прислушаться. А если уж внимательнее присмотреться к исполнительнице…

«Ариозо» Баха, которое она сейчас играла — вот с чем можно было ее сравнить. Юная дева с упругой грудью и тонкой талией, нежная, словно лебяжий пух, трепетная, как дрожащие на длинных тонких ножках листья осины. И в то же время скрывалось за ее плавными, изящными жестами что-то дерзкое, дразнящее и будоражащее, скрываемое до поры, до времени, а если судить по мягко обрисовывающему ее фигуру полупрозрачному муслиновому платью, под ним у нее ничего не было. И барон был прекрасно осведомлен об этом.

Сделав еще глоток, Гиллис мельком окинул взглядом тех, кто стоял ближе всего. Занятые беседой, они не обращали внимания на исполнителей, ведь музыка была не более чем фон, украшение вечера, а музыканты — та же прислуга, не более. И это было нормально, он и сам их так воспринимал поначалу, пока барон не подвел его ближе. Хотел похвастаться талантливой девочкой? Или намекал на нечто большее?

Последние ноты растворились в ни на миг не замолкающих голосах. Гиллис вновь взглянул на очаровательную флейтистку. Едва заметный быстрый вздох — и зазвучали первые ноты «Шутки» Баха. Свободно и легко порхая пальцами по клавишам, она играла, вкладывая в свою игру всю душу. Но, неожиданно поймав взгляд девушки, Гиллис усомнился в наличии у нее души, как и в ее человеческой природе — тело ее в этот момент излучало столько силы и желания, дикой энергии и грации, что она больше была похожа на лесной дух, заманивающий запоздалых путников в лесную чащу, а вовсе не на человека. Огненно-рыжая ведьма с белоснежной кожей и очаровательными веснушками — порождение суеверных страхов и порочных фантазий.

— Моя гордость, моя Анаэль, — произнес Голденберг, привлекая внимание Гиллиса легким пожатием запястья и с восхищением глядя на флейтистку. — Она дивная, дивная…

— Дивная, — машинально повторил Гиллис и мысленно закончил: «И у нее глаза блудницы».

С такой можно не церемониться, как с его маленькой девочкой…