Об отношении катарских верующих разных сословий к любви, браку и венчанию (13-14 вв)

(из книги Эммануэля Ле Руа Ладюри «Монтайо, окситанская деревня с 1294 по 1324 гг.»: Часть II, глава 9):

Обратите внимание:

- Первое  издание этого текста увидело свет в 1975 году (Montaillou, village  occitan), поэтому в нем можно встретить некоторые термины в отношении  катаризма, уже потерявшие на сегодняшний день актуальность:  "совершенный", "альбигойская секта".

- Речь  идет о деревне Монтайю в современном департамент на юге Франции (регион  Окситания), так называемой "деревни желтых крестов", где большинство  жителей были катарскими верующими. Населенный пункт существует по сей  день.

- Некоторые  упомянутые имена жителей Монтайю написаны на французский манер,  например: Гийеметта (в местной традиции Гильельма), Пьер (в местной  традиции Пейре).

-  катарские священники - Добрые Люди - при вступлении в сан давали обет безбрачия, но катарским верующим ничего не мешало создавать, в том числе, и очень многодетные, семьи. 

- упоминаемый в тексте Гийом Белибаст - последний катарский клирик, казненный в 1321 году.

***
"Философию брака, присущую верхней Арьежи и одской части Лангедока, мастерски резюмировал для еретиков из своего окружения Белибаст. Гийом Белибаст, сын почтенного кюбьерца, стал, по катарскому выражению, святым мужем из Морельи. Стало быть, у него не было никакого резона воспроизводить чисто католическую теологию, превозносящую институт брака. С другой стороны, он понимал тщетность надежд на то, что простые верующие катары смогут однажды воспринять идеал абсолютного целомудрия, теоретически проповедуемый альбигойской сектой. Он отвергает и то бессознательное ницшеанство, которое вслед за кюре Клергом исповедуют некоторые катары. На полпути между христианской ортодоксией и еретическим максимализмом Белибаст с его назиданиями о браке оказывается, так сказать, висящим в воздухе: он словно лишен почвы религиозных умозрений, на которой процветает обычно его рефлексия. В сущности, святой муж, который оказывается, как всегда, в самом центре дискуссии, должен довольствоваться мирскими  и прозаическими обоснованиями своей теории брака: в его родном краю ими  скрепляется повседневная рутина супружеской жизни. И Белибасту, пусть  только однажды, довелось внести вклад в наши этнографические построения  своей конкретно-социологической лекцией о брачном союзе. Никакой  разницы,— говорит он ,— и грех один, познаешь ты телесно свою  собственную супругу или сожительницу. Коли так, пусть лучше муж  прилепится к одной и единственной женщине, нежели урывает то там, то  тут, порхая меж бабами аки шмель мохнатый среди цветов: всего и  толку-то, что плодит бастардов. Кроме того, когда ходишь по женщинам,  каждая стремится урвать, получить свое, и скудеет муж, тратясь на всех  их враз. Пусть, напротив, прилепится муж к единственной и будет ему  женщина опорой в поддержании доброго осталя. Касательно скверны с  женщинами одной крови или сводного родства,— продолжает Белибаст,— то  это суть деяние непотребное и не мне вести о том речь с верующими...  Вот вы, двое, захотели жениться? Добро, если желание взаимно. Поручитесь  в верности друг другу, обещайте услужать взаимно во дни здравия и  болезни. Поцелуйтесь. Нарекаю вас сочетавшимися законным браком! И быть  по сему! Нет нужды идти в церковь!

Текст обстоятельный. Инцест  здесь исключается (в духе арьежской социологии) не только с кровными  родственницами, что само собой разумеется, но и со свойственницами.  Множественный конкубинат осуждается как предпосылка  материально-вещественного оскудения любовника. Моногамный союз, то  есть, в конечном счете, брак на основе обоюдной верности, поддержки и  взаимного желания, представлен Белибастом как ключ к укреплению и  процветанию осталя... [...]

Монтайонской свадьбе предшествует период обручения, во время которого молодой человек, желающий обольстить domus своей нареченной, не скупится (если достаточно обеспечен) на  подношения вином теще. Приглашение на свадьбу посторонних —  значительный акт. Принимают его или отказываются, но ответ всегда  исполнен большого смысла. Если нам доведется женить сына Жана на женщине, которую он полюбит, мы пошлем за вами с приглашением на свадьбу,— говорит Гийеметта Мори Белибасту. На что святой муж безапелляционно, как всегда, отвечает отказом  участвовать в мирских забавах. И обосновывает. Нет,— говорит он ,— я не  стану присутствовать на свадьбе у тех, кто глух к добру. Некоторые из  родных и друзей, присутствующих на свадьбе, приглашаются настойчивее  других. Это свидетели и поручители. Шесть женщин — сестры, теща,  подруги, жены друзей или служанки выступают в качестве свидетелей  Раймона Бело и Гийеметты Бене. Шесть дам, приглашенные  «свидетельствовать » , участвуют в обществе нной жизни женщин Айонского  края. Я еще вернусь к этому. Добавлю, что почетный гость на свадьбе  может выделяться и качествами танцора. Мы видели Гийома Отье, который  пришел танцевать по случаю первого брака Беатрисы де Планиссоль с  Беранже де Рокфором. Свадьба в окружении целого сонма свидетелей и  друзей является в высшей степени торжественным событием в биографии  монтайонских крестьянок. Они заботливо, до гробовой доски, сохраняют  свое свадебное платье. Убегая из мужнего дома, Гийеметта Пикье, сестра  Пьера Мори, уносит в узелке свой свадебный наряд и кусок ткани.

Свадьба в Монтайю, событие серьезное, общественно значимое и ко многому обязывающее, представляет собой дорогостоящую инвестицию. Предполагается, что позднее воздастся сторицей. Женитьба,  обзаведение детьми поначалу заключает в себе риск разорения. Эмерсанда  Марти без особых украшений излагает эту мысль Пьеру Мори. Сын мой,—  говорит она доброму пастырю, который моложе ее и еще холост,— у тебя нет  ни сына, ни дочери, и вообще никого на попечении, кроме тебя самого.  Стало быть, ты мог бы жить в здешних краях, не работая чрезмерно и не  переутомляясь. Пьер Мори, как мы уже отмечали, подтверждает эти слова (хотя в иные моменты называет  себя богатым, исходя из собственной, весьма личной системы оценки  богатства): Я не хочу жены, ибо мне не на что ее содержать и кормить... Я  не хочу супруги, поскольку у меня хватает забот и кроме заботы о своем  собственном существовании.

В высших классах тоже процветают браки по сговору: чувствуется, что  при заключении первых двух союзов Беатрисы де Планиссоль к сердцу дамы  прислушивались меньше, чем к мотивам знатности и происхождения. Само  существование в элите Памье плановых браков, предварительного знакомства  с суженой, подтверждается злоключением шевалье Бертрана де Тэ. Я был  очень разочарован своей супругой,— рассказывает он , — ибо думал, что  женюсь на дочери Понса Иссора, из Ларны, на деле же она оказалась  дочерью Мэтра Иссора, из Ларки. Ошибка была досадной: Иссора I из Ларки  был добрым католиком. Иссора II из Ларны симпатизировал ереси. Бертран  мог питать законные надежды, женившись на дочери Иссора II, отдаться занятию, которое любил больше всего на свете, а именно: заполнению долгих  зимних вечеров бесконечными беседами о катарстве, приверженцем которого  был. Понятно, что обманувшись в невесте, Бертран де Тэ был жестоко  разочарован. Принужденный вести совместную жизнь с женой римской веры,  дочерью Иссора I, он замкнулся в себе более чем на двадцать лет  супружества. В Монтайю же не могло быть ошибок такого рода, все семьи  находились в непосредственных контактах между собой и все знали каждого.  Тем не менее даже (и особенно) в этой деревне брак заключался скорее и в  большей степени с domus, нежели с брачным партнером. Поэтому жениться  по любви для молодых людей было далеко не всегда возможно. Просто это  было вполне мыслимо и случалось не так уж редко."

на иллюстрации - современное фото, таблички на въезде в Монтайю: