А у меня детишечек мочат... (к флешмобу 18+)
Автор: Fenix AntureasИ мало того. Зачастую "детишечки" мочат детишечек. 
Поучаствую, пожалуй, во флешмобе от Александра Нетылева:
https://author.today/post/327442. Предупреждаю сразу: кристаллизованная жестокость, никакого порно 
.
На сей день у меня есть две книги строго 18+, только одна из которых выложена на АТ. И это - вторая часть основного романа "Эльксарим. Дети-киборги. 2". В отличие от первой части, где всё в основном ещё детское, во второй разворачивается террор и геноцид Великой Андрии во всей красе. И конечно, я не мог не продемонстрировать зверства генерала, позволив читателю прочувствовать, какой рагнарёк можно устроить, если отдавать эльксаримам приказы на "полное уничтожение" направо и налево.
Для тех, кто незнаком ещё с этой расой (эльксаримы, или органокиборги): они обладают инстинктом подчинения хозяину, и не подвергают критическому анализу его приказы, испытывая искреннее блаженство от их выполнения (исключение - первый психологический барьер, или инстинкт элкьса-единства, который не позволяет эльксаримам причинять вред своим собратьям по расе). Хозяином же становится тот, кто создал эльксарима, подарив ему возможность чувствования абсолютной Гармонии мироздания. На беду, первым хозяином эльксаримов на Земле стал одержимый жаждой власти и разрушений социопат. Отсюда есть пошла Великая Андрия... Благо, она плохо кончила.
Наиболее жестокой сценой в романе, несомненно, является сцена уничтожения острова Крон:
Едва они успели вскочить, как встретились взглядами с маленькой девочкой. Малышка со светлыми, словно выжженными солнцем, волосами и густыми песочного оттенка бровями, едва видневшимися на фоне кожи. Серые, ясные глазки её глядели с любопытством. На девочке был только купальник с юбочкой оборками, в руках она держала ведёрко, из которого торчала ручка пластмассового совка. Малышка вскинула свои светлые бровки и приветливо улыбнулась эльксаримам.
— Здравствуйте. Меня зовут Петра, – прозвенел её хрустальный голосок. – Правда, сегодня хорошая погода? Только горелым пахнет почему-то…
Похоже, девочка оказалась разговорчивой и открытой. Тем более жаль, что хрустальный голосок её не прозвенит больше никогда. И улыбка не озарит симпатичное нежное личико. Маленькая Петра никогда не вырастет. Никогда не выйдет замуж. Не станет ни мамой, ни бабушкой… Она осталась лежать в багровой траве с рассечённым надвое лицом. Миссией эльксаримов на Кроне было полное истребление.
— Петра! Ты здесь, малышка? Я же говорила, не уходи далеко! Мы с бабушкой волнуемся!
Кудрявая женщина в купальнике перелезла кое-как через ствол поваленного дерева.
— Ну конечно, мама переживай за неё, лазай тут по бурелому! А девчонке хоть кол на голове чеши! И куда она только убежала? Ещё дым этот со стороны военных, – пробормотала она себе под нос. – А что как оборона не справится, и враги прорвутся сюда?! Ох, божечки…
Оказавшись на более-менее свободном месте, она подняла наконец глаза – и сразу увидела лежащее в огромной луже крови маленькое тельце. Кровь резко отлила от лица женщины, дыхание замерло, и всё тело оцепенело, словно глыба льда. Ей показалось, что сознание вот-вот покинет её – но всё же, она усилием воли заставила себя устоять на ногах, и через мгновение уже бросилась к дочери. А вдруг малышка ещё жива, вдруг можно вызвать доктора, и он поможет…
— Петра! – вырвался из горла изломанный крик.
Собрав остатки рассудка, мать подбежала, присела рядом с телом дочери на траву. Голова девочки была повёрнута лицом вниз, и ничего не было видно, кроме обагрившихся кровью волос у неё на затылке. Женщина протянула дрожащие руки и приподняла тело, положив себе на колени. Она собиралась окликнуть дочь, всё ещё надеясь на чудо – но голос застрял у неё в горле. Черепная коробка трупа вдруг вскрылась, и вместе с половиной лица соскользнула на землю по ровной линии разреза. Тёмная, ещё тёплая кровь и мозговое вещество вытекли на траву и колени женщины. Издав ещё один истошный, нечеловеческий вопль, она откинулась в бок и замерла. Теперь уже не только рассудок, но и сознание изменило ей.
Дети сгрудились толпой у дальней стены, тряслись от страха и громко плакали, а учительница закрывала их собою, широко раскинув руки – словно бы хотела обнять ими всю толпу за раз, укрыть птенцов от грядущей опасности, точно заботливая наседка. Ещё несколько женщин с младенцами собрались тут же.
— Уходи! – отчаянно крикнула учительница. – Здесь только дети! Здесь нет никаких военных, и учёных тоже нет! Мы ничего не знаем! Совсем ничего!
Взгляд эльксарима был направлен в никуда, и люди никак не могли бы понять, на кого из них она смотрит. Линия рта – совершенно пряма. Эви не стала активировать своё плазменное оружие в третий раз, вместо этого она достала из-за пояса два пистолета.
— Ах ты, чудовище!
Учительница в отчаянном порыве бешенства кинулась на киборга – но, разумеется, она не успела. Визг, безумные вопли, крики и плач наполнили бункер, за душераздирающими стенаниями практически не было слышно выстрелов. Большинство детей оцепенели от ужаса, но некоторые забегали, попытались прорваться наружу и упали замертво к ногам своей убийцы. Эви перезарядила пистолеты. Очень скоро бойня закончилась. Переступив через несколько трупов, плазменница прошла по кровавому месиву туда, откуда доносился заливистый плач. Вытянула руку и застрелила в голову барахтавшегося на полу у трупа своей матери младенца. Пелёнки малыша уже пропитались её кровью. Его тоненький визгливый голосок был последним из затихших навсегда. Отзвук огнестрельного выстрела долго ещё отражался от металлических стен подземелья. Но постепенно заглох и он. Остекленевшие маленькие глазки остались распахнуты в потолок.
Эльксарим отошла. Вновь инициировала плазменную индукцию. И, отправив разряд в кучу трупов, без промедления покинула пылающий склеп.
Замечу, что убийства произведены максимально гуманно: дети не успели даже почувствовать боли, это мгновенная смерть. Эви намеренно не стала использовать для этого плазму, а просто перестреляла своих жертв из пистолетов. Эльксарим никогда не наслаждается мучениями жертв, в отличие от естественного маньяка, каким является генерал. Для них "убить" - значит, убить, а не помучить.
Этот момент прослеживается и в не менее жестоком рассказе "Тихая убийца", где эльксарим-созидатель Зара убивает ставшего невольной жертвой её операции арабского мальчика Абу, чтобы прекратить его страдание от лучевой болезни. К слову, на тот момент мальчик уже обречён:
Из крайнего шатра, опираясь на костыль, выбирается Абу. Он сразу видит свою тихую убийцу, но лишь ребёнок – он всё ещё не понимает.
— За́ра… ты почему голая? – лихорадочно бормочет мальчик. Голос его слаб, а лицо похоже на кусок недожаренного мяса. – На нас напал Шайтан! Все заболели и умерли! За́ра… а ты тоже болеешь? – наверное, он заметил кровь на её теле. – Что это у тебя на голове?
— Прости, Абу. Я Шайтан.
Скрывать больше не имеет смысла. По крайней мере, этому обречённому мальчику почему-то хочется сказать правду. Скулы Абу подрагивают. Даже несмотря на мясо видно, как он обескуражен.
— Как?.. Разве ты не сирота из деревни?..
— Я из Америки, – пожимает плечами За́ра.
— Американка?!
Он устаёт держаться и падает – но от удара о землю его спасают руки элькса́рима. За́ра задвинула обратно свои смертоносные ножи, хотя смертоносный радиационный шлейф всё ещё с ней. Уложив Абу себе на колени, девочка убрала руки, чтобы прикосновения к повреждённым, кровоточащим тканям не причиняли ему лишнюю боль.
— Это не Шайтан, – проговорила она. – Это называется радиация.
— Это ты сделала?
— Да.
— Но почему?..
— По приказу.
— Американские военные… придумали это?
— Да.
— Но ты же… девочка!
— Я элькса́рим.
— Эльк-са… кто?
— Киборг-мутант.
— Это военные… превратили тебя в чудище? – с подозрением бормочет мальчик.
— Нет. Я родилась такой.
По щекам Абу стекают слёзы. Они солёные, должно быть, это больно. Хотя впрочем, он и так должен испытывать адские муки сейчас.
— Я знал, что американцы – не люди! – отчаянно шепчет он.
Зарина неудовлетворённо морщится.
— Американцы не все такие. Нас очень мало. Элькса́римов. А таких, как я, – ещё меньше, – произносит она.
— Сколько вас?..
— Я не знаю точно. Двадцать, – она имеет в виду касту созидателей.
— Двадцать… тысяч?!
— Двадцать единиц.
— Арджака́ды вас победят! – собрав последние силы, восклицает мальчик.
— Ни шанса.
Абу только обиженно всхлипывает в ответ. В горле у него бурлит, он начинает захлёбываться, кашлять… но всё ещё продолжает дышать.
— У тебя… есть попить? – просит тут он.
Шарит рукой по коленям девочки, залезает в её сумку и выуживает оттуда бутыль, полную какой-то жёлтой жидкости.
— Не надо это пить, – За́ра сразу забирает сосуд из его слабых рук.
— Что это?
— Моча.
— Фу, какая гадость! Зачем ты бутылку мочи с собой носишь? – с отвращением морщится мальчик.
— Она радиоактивная, я не могу её вылить.
Внезапно лицо Абу вытягивается и бледнеет: должно быть, от потери крови.
— За́ра! Я ведь попаду на небо к Аллаху и Пророку?! Где мои мама и папа, ведь так?! – изломанно выплёвывает он. – Я ведь погиб… как настоящий а́рджа?!
— Настоящий а́рджа, Абу.
— А-а-а, За́ра, как больно! Я хочу умереть! Я хочу к маме, на небо!.. О, Аллах!.. Убей меня скорее, За́ра, я больше не могу!..
Мальчик снова захлёбывается кровью, дрожит и царапает землю разлезающимися от этого руками. Задумавшись, элькса́рим-созидатель поглаживает его по голове. Клочок чёрных, курчавых волос остаётся в её руке. Эту руку За́ра сжимает в кулак. Из фаланги среднего пальца её вновь выдвигается острый клинок.
— Окей.
Ужас от происходящего усиливается тем, что Заре на момент операции всего восемь лет. Но она - органокиборг, и в силу своей изменённой природы хладнокровна. Бессмысленная жестокость чужда эльксаримам. Её адепты - естественные люди, которые ими управляют...
Напоследок, чтобы отдохнуть от несчастных детей, - банальные пытки от генерала
:
Помещение, куда генерал привёл Лихтенберга, захватив с собой псионика Энтина, того самого, который стал свидетелем ночного визита подполковника в его спальню, располагалось на самом нижнем этаже базы, недалеко от жилых комнат эльксаримов. Под потолком горела яркая светодиодная лампа, напоминающая хирургическую. Передвижной стол с металлическими инструментами в лотке, микроволновая печь – видимо, её использовали для их стерилизации, кресло, снабжённое ремнями, крутящийся стул, видеокамера на штативе, какие-то приборы у стены, назначение которых было непонятно неискушённому свидетелю – Лихтенберг, однако, имел о них представление. Как и о прочих элементах интерьера. При входе в это помещение его непроизвольно передёрнуло. Пыточная. Кабинет для допросов с пристрастием. Как бы не оказаться самому на месте обнажённого человека, который висел сейчас в позе распятия, привязанный за запястья к деревянной балке, протянутой от одной стены и до противоположной, и ещё одной верёвкой подмышки, а также за щиколотки ног – к доске, идущей от пола до потолка. Почему не просто к стене? Интересный вопрос. Кто же поймёт его извращённые пристрастия. Под ноги его был заранее выставлен поддон, видимо, с целью минимизировать пачканье биологическими субстанциями белого кафеля пола. Во рту у несчастной жертвы не было никакого кляпа, и как только вошёл генерал, он сразу же начал умолять о пощаде, дёргаясь всем телом, как агонизирующий червяк.
— Отпустите меня! Пожалуйста, я больше не буду! Хотите – увольте меня! Я никому не стану жаловаться, я забуду обо всём, я уеду, я забуду о вас! Пожалуйста, нет!!!
Генерал с игривой улыбкой оглянулся на подполковника, а потом приблизился к лицу жертвы, вдохнув аромат его страха, и выдохнул ему в лицо, любовно похлопав по торсу.
— Не бойся ты так, я тебя не убью…
— Лучше убейте!
Игривая улыбка генерала превратилась в маниакальный оскал. Он обратил взор красноватых, горящих нездоровым огнём глаз на стоявшего позади эльксарима и приказал, кивнув ему на распятого солдата:
— Энтин, псионическая атака. Нежно.
Человек зажмурил глаза и до упора отвернул голову, чтобы избежать визуального контакта – но псионик подошёл и, взяв за подбородок, повернул его голову силой, а потом силой же раздвинул ему веки. Моментально оба глаза молодого мужчины распахнулись, уставившись в глаза псионика загипнотизированным взглядом, всё тело содрогнулось, и душераздирающий, нечеловеческий крик вырвался из горла. «Это, значит, псионическая атака…» – подумал Лихтенберг. Ноги его приросли к полу, пока глаза наблюдали за страданиями солдата.
— Достаточно!
Приказ генерала, и эльксарим отвёл глаза. Тело страдальца обмякло, но продолжало конвульсивно вздрагивать. Несчастный слабо постанывал, и Лихтенберг увидел, как по щекам его скатились ручейки слёз. Псионик обернулся, с неизменно прямой осанкой и ровным спокойствием на лице. Он словно хотел уточнить у генерала, достаточно ли это было «нежно». Но вслух ничего не спросил. Понял без слов, наверное… Рука генерала плотно касалась обнажённой поверхности тела солдата: вероятно, ему нравилось ощущать конвульсии его мышц.
— Ч-то я с-делал… – прерывисто пробормотал бедняга, оправившись немного от атаки. – Разве не все… их бьют? Разве… не все? Они ведь железные! Им ведь ничего не будет!!! За что?!
— На тебя донесли, – пожал плечами военачальник, и задорно подмигнул Лихтенбергу. – Да, Юнг? Вот поэтому ты здесь.
Как будто липкая гадость разлилась изнутри по телу подполковника. Ему сделалось тошно. И тут генерал взял с поддона скальпель…
— Смирно… – прошептал он на ухо жертве, – а то порежу тебе что-нибудь лишнее.
Он провёл лезвием по коже живота, рассекая её поверхностно, словно расстёгивал молнию, и вслушиваясь в крики жертвы. А потом обернулся вновь к Лихтенбергу и протянул тому скальпель. Лицо его казалось в тот момент просветлённым и блаженным, как у праведника.
— Попробуй. Юнг. Тебе понравится.
Вроде ещё минуту назад его тошнило. Но вдруг звериный оскал исказил лицо Лихтенберга, рука поднялась и приняла инструмент из рук генерала.
— Давай, вот здесь надрежь, чтоб симметрично.
«Папа. Я сделаю всё ради тебя».
— Вы правы, это прекрасно, – с лицом демона прошептал Лихтенберг.
Полные радостного изумления, глаза генерала засияли. Он возликовал, как восторженный юнец!
— Ну ты потерпи ещё немножко, – ласково обратился он к жертве. – Сейчас ток пропустим – и всё. Калечить не станем. Всё у тебя заживёт. Как и у Рона.
— Их… двое… Маньяков двое! Не-е-ет! – истошно завопил несчастный солдат.
— Ну что ты, право. Мы же чуть-чуть.
Генерал удовлетворённо оскалился.
И Лихтенберг тоже.
Помимо извращённых наклонностей генерала, здесь показано неповторимое мастерство суперагента Лихтенберга, позволившее ему ПРИТВОРИТЬСЯ маньяком, дабы втереться в доверие к опасному врагу. Именно это доверие сделало генерала уязвимым и привело в конечном итоге к падению Андрии. По злой иронии, генерал потерпел поражение не в силу своей бесчеловечности, а как раз проявив напоследок человеческое чувство.