Ко флэшмобу о всяческой нечисти

Найдем и такое.
Но с оговорками.
Нет у меня магии, а "нечисть" и "нежить" существует только в воображении героев - ну либо таковыми мистическими созданиями на самом деле не является. Так что...

Касательно вампиров. Пожалуй, их нет у меня даже в упоминаниях. Гурах-и-рибин и банши - это все-таки нечто другое. Так что не будет.

С оборотнями чуть получше. Ну или с оборотничеством: это все-таки понятие пошире. Скажем, когда в "Сильмариллионе" Лютиэн оборачивалась летучей мышью и превращала Берена в волка - было ли это оборотничество? Для Берена - однозначно нечто другое: он же не сам превращался. А вот сама Лютиэн - не знаю. Не оборотень, конечно, но где-то рядом.

Итого.

В общем, в первой своей книжке (Этайн, дочь Хранительницы) я нашел один сон с оборотничеством (и прямыми сознательными отсылками к Толкину. Более того, там еще и пасхалка есть) и одну галлюцинацию с жутковатыми призраками. А во второй, пишущейся сейчас, нашелся кусочек воспоминаний о детских страхах с упоминанием оборотней.

Итак, поехали!

1. Сон Таньки из "Этайн".
Громадная, неотвратимая волна надвигалась с моря, накатывалась на землю. Была глубокая ночь, усыпанное звездами серебро неба освещало мирно спящий город, так похожий на родной Кер-Сиди. Потом волна обрушилась на дома, погребла под собой и людей, может быть, вовсе и не повинных в том, что их соотечественники дерзнули пойти войной на страну вечной юности, и домашних животных, наверное, даже не подозревавших ни о старости, ни о смерти, а просто живших рядом с человеком, верно служа ему из века в век. А когда море успокоилось, на месте цветущего края ничего и никого не было — одна бескрайняя свинцово-серая рябь.
Этайн, как Лютиэн, летучей мышью носилась над волнами, тщетно стараясь найти кого-нибудь живого, выплывшего — а потом вдруг поняла, что в обличье крошечного зверька у нее не хватит сил помочь даже маленькому ребенку. И тогда она, позабыв обо всем, обернулась собой настоящей — и, бескрылая, рухнула в равнодушно колыхавшуюся под ней воду...

Ну что, пасхалку отыскали? Нет, это не упоминание Лютиэн.

2. Галлюцинация Мэйрион из "Этайн"
Имеются отсылки к рассказу В. Э. Коваленко "Последний рыцарь". Буду рад, если кто-то их заметит.

Словно откликнувшись на ветер, фургон покачнулся. Еще через мгновение полог позади облучка шевельнулся — и из-под него появилась девушка в светлом платье. Хотя фонарь светил совсем тускло, Ллиувелла все-таки смогла разглядеть правильный овал лица девушки, большие глаза — и свежий, недавно затянувшийся шрам на щеке. Но даже не шрам заставил Ллиувеллу отшатнуться.
На голове у девушки не было волос! В мерцающем свете фонаря матово поблескивала гладкая поверхность ее темени, безо всякой видимой границы переходящего в высокий выпуклый лоб. А в следующий миг девушка выпрямилась — и ее глаза разом погасли, обернувшись темными провалами, а зубы сверкнули зловещим оскалом. Вздрогнув, Ллиувелла качнула фонарем, пламя в нем затрепетало, и тут же безволосый висок девушки блеснул желтым отсветом, словно за какое-то мгновение на нем успела истаять вся плоть, обнажив голую кость.
— Вы ведь к мужу пришли? — медленно произнесла девушка чистым звонким голосом, чуть искажая звуки и совсем по-саксонски разрубая фразу на отдельные слова.
О, как же знаком был этот голос Ллиувелле! Зря тешила она себя тем, что могла обознаться, что могла запамятовать его за столько лет! Конечно же, это была эрлова невеста, замученная когда-то по ее приказу. Со странным, никогда прежде не свойственным ей трепетом смотрела Ллиувелла на свою давнюю жертву, тщетно пытаясь понять, что́ вызвало ту из страны мертвых обратно в мир людей и почему та явилась именно к ней. Ведь Ллиувелла даже не дотронулась тогда до нее, всё сделали ее воины! Неужели после смерти человеку становится ведомо то, что при жизни было скрыто от его глаз и ушей?
В глубине фургона вдруг лязгнуло железо — и тут же закружились-заклубились в полумраке за спиной невесты смутные тени. Призрачное войско! Как же называл его монашек Галван — слуа, что ли?
— Арр-ранс! — снова закричала в Брановой роще ворона. И, вторя ей, невеста воскликнула:
— Помогите ему, пожалуйста!
Ее голос прозвучал теперь иначе, он стал совсем хриплым, словно бы его когда-то сорвали в громком, не щадящем связки крике. Как раз так — отчаянно, по-звериному — кричала невеста, когда билась в руках крепко державшего ее дюжего молодца-бритта.
Ллиувелла попятилась. А призрачные тени уже вовсю кружились над ней, нашептывали в уши непонятные, неразборчивые слова — то ли просили о чем-то, то ли угрожали. Шелест дождя перебивал шепот призраков, смешивался с ним, заглушал его. Вдруг сами собой предательски задрожали колени — такого с Ллиувеллой прежде еще не случалось!
Но настоящий храбрец — это не тот, кто не ведает страха, это тот, кто умеет его вовремя преодолеть. Ллиувелла до сих пор такой и была — храброй по-настоящему.
Усилием воли она подавила дрожь в коленях. Распрямила ссутулившуюся спину, уверенно шагнула вперед. А потом громко выкрикнула, не отводя взгляда от костяного лица невесты, от темных провалов ее пустых глазниц:
— Уходи! Именем Арауна, короля мертвых, повелеваю: возвращайся в свою страну!
Невеста и правда отшатнулась, отступила назад. Однако легче от того Ллиувелле если и стало, то ненадолго.
Дождь вдруг разом прекратился, словно его и не было. Стих шум падавших с неба капель, смолкли их гулкие удары по крыше фургона — а вместе с ними так же внезапно оборвался зловещий шепот мертвого войска. Но в наступившей тишине вдруг отчетливо послышался заливистый собачий лай. Сначала вроде бы негромкий, он всё набирал и набирал силу, доносясь прямо с неба, с северной, камбрийской, стороны, словно там среди темных ночных облаков неслась огромная гончая свора.
«Гвин ап Ллуд, король Аннона, вышел на охоту со своими псами», — испуганно прошептал бы, едва заслышав эти звуки, трусливый суеверный фермер. «Это всего лишь дикие гуси летят на зимовку с северных островов», — хмыкнув, пожал бы плечами бывалый охотник. Раньше Ллиувелла уж точно не стала бы спорить ни с тем, ни с другим. Пусть фермеры по старой памяти трепещут перед грозным королем Аннона: зачем им знать, что в Анноне давным-давно уже нет ни самого Гвина, ни его белых красноухих псов? А охотники — те, конечно же, правы — да только много ли кто поверит их правде!
Однако сейчас Ллиувелла уже не была так уверена в правоте охотников. Зловещие потусторонние звуки, несшиеся с высоты, казались ей именно лаем, вовсе не птичьими голосами. И то, что Гвин лишился силы и оставил Придайн, этому никак не противоречило. Это жители городов и ферм равно почитали и Гвина, и Арауна королями Аннона, даже путали одного с другим. В самом же Анноне всегда знали твердо: их король — никакой не Араун, а Гвин, сын Среброрукого Ллуда. Ну а Араун... Те из камбрийцев, кто продолжал поклоняться старым богам, верили, что после смерти переселятся в королевство Гвина — однако в Анноне они почему-то не объявлялись никогда. Более того, сами жители Аннона были смертны, и их души тоже ведь куда-то уходили! Вот и гуляли по аннонской общине слухи об иной обители мертвых, о покрытом яблонями чудесном Авалоне, потаенном острове, будто бы лежащем где-то к западу от берегов Придайна. И по всему выходило, что как раз Араун-то и был королем той страны.
Ллиувелла задрала голову и на мгновение замерла, с трепетом вслушиваясь в лай небесных псов. Фонарь выпал из ее руки и погас, но сейчас это показалось пустяком, не сто́ящим внимания. По-настоящему ее занимало совсем другое. Зачем примчалась сюда охотничья свора грозного повелителя мертвецов? Чтобы покарать Ллиувеллу за дерзость? Или же, наоборот, это был знак, что Араун принял молитву, смилостивился над несчастной? Ответа она для себя не нашла. Впрочем, в обоих случаях следовало поступать одинаково. И Ллиувелла рухнула ниц прямо в мокрую траву, на острые камни.
Сколько она пролежала, Ллиувелла так и не поняла. А опомнилась оттого, что кто-то дотронулся до ее плеча.
— Мэйрион, что с тобой? — совсем рядом, возле самого уха, раздался встревоженный голос Гвен.

3. Немножко хоррора из впроцессника. Не совсем "зловещая долина", но где-то рядом
Битый час Танька лежала в кровати, тщетно пытаясь погрузиться в положенный послеобеденный сон. Из-за стенки смутно, с трудом пробиваясь сквозь скрип корабельных снастей, доносились девичьи голоса и мелодичные переборы струн: Илет и ее подруги опять устроили посиделки. Звуки, впрочем, были совсем тихими, так что сон не приходил к Таньке совсем по другой причине. Очень уж бурные чувства переполняли ее сейчас.
С одной стороны, Танька искренне радовалась новому знакомству. Мало того, что мэтр Кай оказался отличным врачом и славным человеком, он еще и помнил дедушку Эмриса, даже когда-то был его учеником – это было так неожиданно и так замечательно!
А с другой стороны, из ее головы никак не выходили «воины Брана» – пугающий образ мертвой, косной силы, притворяющейся живой и даже разумной. Как ни странно, страх перед ними оказался Таньке знако́м: он отыскался в ее детских воспоминаниях.
Нет, машин Танька не боялась никогда. Но вот, казалось бы, самая обычная деревянная кукла однажды напугала ее до полусмерти. И кукла та была вовсе не механической! Она не умела ни самостоятельно двигаться, ни закрывать глаза, ни плакать – разве что руки и ноги у куклы были на шарнирах, так что ей можно было придавать разные позы. Впрочем, как раз шарниры-то Таньке страшными и не показались. Наоборот, стоило только стянуть с куклы одежду, обнажив их, как наваждение сразу же отступило.
Потом кукла еще долго пылилась в самом дальнем ящике с игрушками: играть в нее Танька не желала, хотя больше и не боялась. Но, похоже, только сейчас, спустя много лет, ей стало понятно, что́ именно было не так в той игрушке. Лицо! Правильное, соразмерное во всех чертах, оно было искусно вырезано из дерева согласно канонам римской красоты. В довершение всего мастер тщательно его раскрасил, сумев передать и естественный блеск губ, и живой румянец щек. А ярче всего запомнились глаза куклы: сделанные из думнонского фарфора и гленского цветного стекла, они казались совсем настоящими, но странно, неправдоподобно одинаковыми. И, судя по всему, вот эта-то чрезмерная правильность кукольного лица и внушила когда-то ей ужас – пожалуй, даже больший, чем мертвая неподвижность стеклянных глаз.
Случай с куклой, так и не забывшись до конца, со временем отступил в глубины памяти. Однако похожие ощущения, пусть и не такие яркие, Таньке несколько раз доводилось испытывать и позже. Правда, теперь они были связаны уже не с мертвыми предметами, а с живыми существами. Спустя пару лет она повстречала на улице большую белую собаку со странными голубыми, совсем человеческими глазами – и эти глаза потом долго преследовали ее воображение, заставляя вспоминать страшные сказки об оборотнях и заколдованных рыцарях. А уже в Университете после одного из лабораторных занятий перед Танькиным взором несколько дней стояла зловещая беличья лапка с длинными тонкими пальцами, внезапно напомнившими ей человеческие.