Чем пахнут ремёсла

Не сказать, чтобы в моей книжке было много описаний запахов - но совсем без них тоже нельзя.

Вот художник пишет портрет:

   Принц пошевелился. 

   - Теперь я понимаю, почему веранда. Жасмин в этом году особенно ароматен, но мой нос чует только запах красок. 

   Джеди рассмеялся. 

   - Пахнет лак, а не краски. Я потратил пять лет, чтобы найти подходящий. Смола одного колючего кустика из пустыни Сагерах. Она могла бы мне дорого обойтись - если бы не добрые варвары.

 А так пахнет в доме священника:

   Когда Фран проснулась, было светло. И на душе тоже стало светлее. Все вещи вокруг сияли незамутнённой утренней ясностью - такими она видела их в детстве, в этой же самой комнате. Здесь всегда было хорошо. Чисто и пусто и пахло травами и воском.

Таковы запахи старинной медицины:

 

   Ставни были затворены, горели свечи и лампы, умножаясь в драгоценных зеркалах, создающих ложные перспективы и смущающих внезапными движениями теней. Одуряюще дымили благовония. Старинные меры от повального мора, они сами создавали атмосферу бредовую и тревожную, вызывая в памяти Джеди видения пустыни. И сейчас он чувствовал приближение той самой горячечной галлюцинации, бывшей, по сути, его единственным и незабываемым духовным опытом, и галлюцинация овладевала им наяву. 

 А тут речь уже о войне:

   - Ты умеешь видеть будущее? 

   - Не умею. Я ничего не делаю, чтобы это случилось, чаще наоборот. Будущее само прорастает в моих глазах, в моих ушах, не спрашивая согласия. А иногда я слышу его запах. Хочешь знать, чем будет пахнуть это место? 

   - Домик у часовни? 

   - Домик, часовня, деревня, всё побережье, даже само море им провоняет. 

   - Им? 

   - Дымом. Тяжёлым жирным дымом, тошнотворнейшей гарью, в которую будет превращено всё живое на много дней пути вокруг. 

   Оба глаза Фран, серый и зелёный, были пусты и широко открыты. Потом она моргнула и добавила тише и глуше. 

   - Но я не представляю, когда и кем это будет сделано. Сегодня запах гари мерещится мне чаще обычного. А может, это моё проклятие и я заберу его с собой, отправившись на Восток. И всё же...

 Вот дорога к оружейным мастерским:

 

   Рассветные лучи насквозь прошивали стрельчатые окна галереи. Янтарные ломти света лежали на мозаике каменного пола, окрашивая квадратики плитки всеми оттенками мёда и хлеба. На древних вымпелах и штандартах, подвешенных под потолком, ярко и выпукло высветилась рябь цветных нитей, пронизанная зёрнами золотых искр. Солнечные блики на лезвиях копий, рогатин и алебард, снопами установленных в простенках, дымились и расплывались в дрогнувшем от напора холодного блеска взоре. Чёткие косые тени рассекали сияющий ковёр освещённого пространства. Из сумрачной глубины, пахнущей пылью, металлом, маслом и воском, шагнул вперёд Ченан, и лицо его было белым, как ночные цветы, а кудри горели огнём. 

А это город в трудные времена:

 А ведь и правда – в лучшей гостинице города постояльцев совсем не густо. Да и рынок был жидковат. Вот страхом от местных разило крепко – страхом, камфарой, уксусом, чесноком и прочей вонючей дрянью, отгоняющей мор. И хотя, по слухам, Чёрная смерть шла на спад, с востока надвигалась чума пострашнее – армия, что возникла из ниоткуда среди голой пустыни. Варварское войско приближалось, неотвратимое, как туча саранчи. Имперская Меда отказывалась верить в реальность этой напасти – но в каждом сердце теперь поселилась тревога.

И рыбацкая лодка:

 Сет сидел прямо на палубе большой рыбацкой лодки, подставив лицо солнцу. Море и воздух были холодными, но доски нагрелись и пахли смолой. Сильный ровный ветер гнал лодку на запад, в Оренхеладу.