Отрывок из 25ой главы. Против природы

Летняя ночь светла и щедра. Она начинается далеко за полночь, примерно тогда, когда дама, ведущая в столице тайную жизнь, возвращается домой. Пусть даже это временный дом. Пусть даже это апартаменты, из которых вскорости следует съехать. Но раз ключи все еще при ней, сие именуется домом.

Она бросила черные перчатки на изящный столик в коридоре и прошла в гостиную, устало расстегивая бесчисленные пуговки на длинном приталенном платье. Вдова знала, что в квартире кто-то есть, еще до того, как вошла. Отвратительный запах печеных бобов тянулся из-под двери.

— Явился? — Прислонившись плечом к дверному косяку, она продолжила расстегивать платье. — Твоя два раза приходила. Искала тебя.

Он сидел на диване Дроша, вольготно облокотившись на стол, и пальцами доставал из горшка бобы, смачно засовывая их по одному в рот. На нем был только небрежно запахнутый халат. Все те же концертная жилетка и грязные штаны были перекинуты через спинку дивана. Разбитые в хлам ботинки со здоровенными дырами на носках валялись под столом.

— Знаешь как круто, когда у тебя есть пальцы? — Он поднял лицо, широко улыбнулся, достал большую горошину боба и, манерно оттопырив мизинец, сунул ее в рот. Томатный соус при этом тек у него по локтю.

— Трудно недооценивать пальцы, — улыбнулась вдова. — Откуда ты свалился?

— Да вот не поверишь, — хитро сощурился он. — С неба. Прямо на твой балкон. Будешь? — Он подвинул вдове горшок с бобами. — К сожалению, больше ничего нет.

Вдова сняла шляпку с вуалью, отрицательно покачала головой и тут вдруг поймала себя на мысли, что она рада видеть этого наглого пацаненка. Да и пацаненком его как-то уже не назовешь. В каждом его движении угадывалось новое, только обретенное мужское чувство себя, исключающее необходимость кому-то что-то доказывать, свободное не ради бравады, а по самой сути свободы — по самодостаточности.

— Как хочешь, — пожал он плечами. — А я поем. Ты сама-то откуда? Нашла себе богатого мальчика? Нет?

— Пока передумала.

— Молодец. Так, глядишь, пойдешь работать, станешь приличной дамой, нарожаешь себе кучу симпатичных черненьких детишек. — Он неспешно выбрался из-за стола и, вытирая о халат руку, подошел к керосиновой плитке. — Давай хоть чаю попьем. Сушняк замучил.

Вдова ушла к себе, но быстро вернулась уже босая и в халате. Уютно села к столу.

— А что с твоими ботинками?

— Был бой. — Эрик чиркнул спичкой и принялся возиться с чайником. — И бой был славный. Но ботинки пали смертью храбрых. Да что ботинки? Я, того, лютню профукал. И это прям беда. 

Он достал из буфета бумажный пакет с заваркой и две чистые чашки, высыпал в каждую по большой чайной ложке.

— Эм говорит, температура кипения воды типа соточка. А Тиг говорит, нельзя заваривать кипящей, надо остудить. Иначе все волшебство сварится, и чай — не чай.

Вдова слушала, и мягкая улыбка не сходила с ее яркого, слегка грустного лица.

Они пили чай молча, как давние друзья, которые и без слов все понимают: у каждого своя тайна, и тайнам не суждено прозвучать вслух. От этой недосказанности в воздухе дрожало приятное напряжение. Два одиноких путника оказались ночью в чужих апартаментах, чтобы отдохнуть и зализать раны, а наутро продолжить путь и больше никогда не свидеться или — очень нескоро и совсем в других ролях.

Она следила за его руками, за живым, подвижным лицом, по которому можно было читать многое, кроме главного. Но и того, что она видела, было достаточно, чтобы впервые в жизни ей внезапно, остро и явно захотелось мужчину.

Даже на расстоянии она чувствовала, как от него тянутся дурманные запахи ванильного табака, пота странствий, юной горячей крови и дивный, особый запах кожи, уникальный, как отпечатки пальцев, как взгляд, как улыбка.

Чернокожая поставила чашку и подсела на диван. К нему.

— Знаешь, петухи омерзительно трахаются, — с улыбкой сказал он, обнимая ее за талию.

Она перенесла колено через его ногу, мягко обвила его голову руками. Втянула крупными ноздрями его запах.

— Ты пахнешь любовью, мальчик, — снимая с его плеча халат, сказала она. — Любовью вообще, понимаешь?

— Понимаю. — Он запустил пальцы в ее смоляные кудри, а потом осторожно и очень-очень нежно поцеловал большие губы. На вкус они тоже были как шоколадное пирожное.

— Пойдем к тебе. На моей кровати мужчины не спят... — шепнула она ему в ухо так бархатно и так мягко, точно захотела сразу отлюбить его голосом. И не ошиблась. Обычно мужчины не склонны любить ушами, но ей с первой попытки попался искушенный ценитель звуков.

Он послушно поднялся, и черная ведьма повела его в спальню. Там потянула за руку, буквально бросила под себя, прильнула и потекла по всему его длинному, тощему телу касаниями и поцелуями. Точно река, горячая от долгой жары и черная от смотрящегося в ее глубь ночного неба.