Бонус от победителя ставок по циклу "Король решает всё" – Двейн 3

Отдаю долги по ставкам, чтобы в новый год без долгов) Бонус про Двейна от Кудряшовой Марии. 

***

Кан Двейн Старший жарил мясо. Самая маленькая сковородка, которая нашлась у Булата, была больше любой другой, которую он видел в своей жизни, так что было непривычно. С кастрюлями на кухне отдела вообще была беда, поэтому кашу он сварил в мерном ковше, как раз получилось на двоих.

«А больше никому и не надо.»

За спиной открылась дверь, так тихо и осторожно, как будто на ней могла стоять ловушка, Двейн усмехнулся — он бы не удивился. Когда-то это место было чуть ли не самым безопасным в столице, а потом кое-кто сделал из него то, что есть.

Двейн обернулся и кивнул Шену, куда более бледному и мятому, чем он ожидал, это уже начинало пугать. Он надеялся, что ему будет плохо, он этого даже злорадно хотел, но когда это случилось, это выглядело пугающе и вызывало ощущение уплывающей из-под ног земли.

«Как будто наконец-то снёс гнилую колонну, которая всем мешала, и понял, что она была несущая.»

Шен сел за дальний угловой стол, за которым Булат раньше смешивал специи, провёл пальцами по столешнице, посмотрел на пыль, как будто сам поверить не мог в то, что случилось. Двейн отвернулся, выключил плиту, стал искать тарелку, но никак не мог найти — полки были либо пустые, либо там стояло не то. Шен хрипло спросил:

— Почему ты здесь?

— А где мне ещё быть? — предельно ровно ответил Двейн, нашёл что-то похожее на тарелку и пошёл её мыть. Шен ответил:

— Там же, где и все, кто хочет оказаться от меня подальше.

— Я не знаю, где это.

Шен долго молчал, потом сказал:

— У кого где.

Двейн тоже долго молчал, потом спросил с большим намёком:

— Каждый вернулся к своей семье?

— Да, примерно.

— М.

Двейн стоял с тарелкой и смотрел на него, ожидая, когда же он поднимет глаза и тоже на него посмотрит. Не дождался. Поставил тарелку перед Шеном, приложив море усилий для того, чтобы просто спокойно поставить, положил рядом вилку и ушёл в дальний край кухни, чтобы не видеть его, терпение было на пределе. Шен громко сказал с лёгкой иронией:

— Спасибо.

— Обращайся.

Он взял свою порцию, немного посмотрел на неё, но понял, что его стошнит, если он попробует впихнуть в себя хоть ложку, пошёл мыть посуду. Шен спросил:

— Ты не будешь есть?

— Я уже поел.

Он домыл посуду, вытер руки и развернулся к Шену, Шен смотрел на него, похоже, всё это время. Спросил серьёзно:

— Почему ты не ушёл?

— А почему я должен был?

Шен окинул взглядом кухню без повара, пустую столовую за раздаточным окном, пожал плечами:

— Все же ушли.

— Я не все.

Шен отвёл глаза, Двейн добавил:

— Мне некуда идти. Я твой наследник. У меня есть только дом Кан, и больше ничего. Куда бы я ни пошёл, я возьму его с собой. И тебя вместе с ним.

Шен молчал, Двейн жалел, что вообще заговорил с ним, а не ушёл сразу — это было ошибкой, теперь ему хотелось очень много чего сказать, а не нужно было. Он подождал ещё немного и не выдержал, сказал зло:

— Зачем ты это спрашиваешь? Ты это всё знаешь. Тебе так хочется это услышать?

Шен медленно пожал плечами и не ответил, потом с ненатуральным восхищением спросил:

— Как тебе это удаётся?

— Что?

— Сохранять спокойствие. Находиться здесь, рядом со мной. Не убивать меня. Даже не говорить мне, как я неправ.

Двейн закрыл глаза, медленно глубоко вдохнул и ровно ответил:

— Я представляю, что ты болен. Что ты не отвечаешь за то, что говоришь и что делаешь. Как будто ты в этом не виноват, а виновата болезнь. И что ты тоже с ней борешься в меру сил, у тебя не получается, но ты стараешься. Где-то в глубине, где я не вижу. Но я верю, что это происходит. Просто пока безрезультатно. Но однажды, когда твой врач подберёт правильную терапию, и ты сможешь наконец-то взять контроль над тем, что происходит с твоей жизнью, ты станешь опять нормальным и сможешь трезво оценить свои поступки за время болезни. И прийти в ужас. И что-то может быть даже исправить. Я надеюсь, что ты что-нибудь придумаешь, найдёшь способ это сделать, потому что я на данный момент такого способа придумать не могу. Возможно, у меня не хватает ума. Я надеюсь, что у тебя ума будет больше на тот момент и поэтому ты справишься. А пока я делаю что могу. Я не врач. Но я могу готовить еду. И я готовлю еду. И жду, когда врачи что-то придумают.

— Ты ещё надеешься?

— Нет. Надежда — самый истязающий грех. Я ни на что не надеюсь, я проживаю каждый день как единственный. Утром встаю и говорю себе — всё как обычно, ничего сложного, я так уже вчера делал, я справлюсь. Вечером ложусь и говорю себе — вот и ещё один день прожит, ничего страшного не случилось, всё в пределах нормы, можно спасть спокойно. И так каждый день. От меня ничего не зависит, поэтому я ни к чему не стремлюсь. Делаю своё дело и всё. А ты делаешь своё, я надеюсь. Но проверить я не могу, поэтому не думаю об этом.

Повисла тишина, никто ни на кого не смотрел, потом Двейн всё-таки посмотрел на Шена и спросил:

— Ты делаешь?

Шен не смотрел на него, Двейн повторил громче:

— Делаешь или нет?!

Он не пошевелился, Двейн бросил полотенце на стол и сказал:

— Доешь — убери за собой. Хотя бы на это ты способен?

— Да.

— Я рад. Спокойной ночи.

Он вышел, закрыл дверь, остановился и медленно глубоко вдохнул несколько раз, потом сел на пол возле двери и приготовился ждать. Через несколько минут его ожидания оправдались — раздался грохот, потом ещё и ещё, звон разбитого чего-то, что ещё могло биться, металлический скрежет чего-то, что могло мяться и ломаться в руках, которые могли бы строить государства, а вместо этого занимаются саморазрушением.

От этого даже становилось легче, парадоксальное наслаждение чужим срывом казалось чем-то плохим, но он себя не винил, он и так был очень хорошим мальчиком, очень-очень долго, госпоже бы понравилось.

Когда шум стих, он встал и открыл дверь, посмотрел на Шена, стоящего в центре бардака и разрухи как единственная несущая колонна, которая выстояла после землетрясения, чтобы жить с осознанием, что она не справилась и держать здесь больше нечего.

Двейн посмотрел на стекающую по его рукам кровь, ровно поинтересовался:

— Полегчало?

Шен не отреагировал, Двейн открыл дверь шире:

— Выходи.

Шен вышел, Двейн закрыл дверь на ключ, спрятал его в карман, опять сел на пол и приготовился ждать. Шен посмотрел на него, сел рядом и стал смотреть на свои руки, поворачивая ладонь так, чтобы капли крови текли каждый раз новыми путями. Потом кровь засохла и перестала течь, Шен опустил руку и сказал:

— Мне надо в храм.

Двейн кивнул:

— Ну надо так надо. Сейчас?

— Нет, это неприлично. Я должен вымыться и переодеться.

— Ты справишься с этим сам?

— Да.

Двейн кивнул и остался сидеть. Шен просидел неподвижно ещё какое-то время, потом встал и пошёл в сторону своего кабинета. Двейн нажал на кнопку в наушнике и сказал:

— Док, он пошёл к себе. Сказал, хочет в храм.

— Понял, — ровно ответил Док и отключился. Двейн закрыл глаза. Через время в наушнике раздался голос Дока: — Двейн, он в ванной, бритву найти не может, начинает психовать.

— Понял, сейчас приду.

Он встал и пошёл в личную душевую главы отдела, потом перешёл на бег, на всякий случай. Нашёл главу отдела спокойным и чистым, в процессе обыска собственной душевой, он обернулся и возмущённо спросил:

— Ты спрятал бритву?

— Она тебе нужна?

— Да.

— Возьми мою, — он достал и подал, Шен взял, Двейн вышел, сел на пол за дверью и сказал в наушник: — Док, готовность минута.

— Понял.

Через время Шен вышел гладко выбритым и одетым в приличный костюм, Двейн встал и протянул руку:

— Бритву, будь любезен.

— Кем ты меня считаешь?

— Я считаю тебя человеком, который где-то посеял свою бритву, взял мою и не хочет отдавать.

Шен вернулся в душевую, взял бритву с полки и отдал Двейну, Двейн убрал её в карман, Шен достал из-за пазухи амулеты, стал их перебирать, но никак не мог найти тот, который нужен. Нахмурился и посмотрел на Двейна:

— Ты снял с меня амулеты?

— Ты сам их снял. Что тебе нужно?

— Мне нужен телепорт к храму.

Двейн нажал кнопку и сказал в наушник:

— Док, нужен телепорт.

— Иду, — врач появился рядом с ними, быстро осмотрел обоих и спросил: — Кого телепортировать?

Двейн кивнул на Шена, тот сказал:

— Меня, в храм Золотого.

— Готов?

— Да.

Док построил телепорт, Шен исчез, Док с виноватым сочувствием посмотрел на Двейна и спросил:

— Ты в порядке?

— Нет.

— Хочешь чего-нибудь? Снотворного, обезболивающего, успокоительного?

Он медленно покачал головой и прошептал:

— Я в первый раз с девяносто какого-то года хочу поехать к шлюхам и пить всю ночь. А они пусть танцуют, смеются и говорят ерунду. А я буду смотреть на них, молчать и пить.

— Езжай. Тут всё спокойно, а надо будет — мы вызовем. Возьми охрану, если переживаешь.

— Да, так и сделаю. Скажи всем, я взял выходной.

— Хорошо.

Двейн достал амулет, поменял «маяк» и телепортировался в южную ночь.

На него обрушился горячий влажный воздух с запахом соли, море грохотало прибоем совсем рядом, он сел на большой камень, под который недавно спрятал вторую половину «маяка», немного посидел, приходя в себя, потом встал и полез вверх по каменистому склону, пока не поднялся на уровень стены, а потом забрался ещё выше, чтобы видеть весь дворец. Он выглядел бледно. Раньше он светился весь, как минимум вся стена была освещена хорошо, а теперь чаши с маслом стояли пустые, горели только дешёвые факелы у главных ворот, внутри дома вообще ничего не горело, только солдаты ходили с фонарями.

«Чтобы ворам их было лучше видно, видимо. Идиоты.»

Он спустился на стену, пропустил мимо одну группу стражи, отметил для себя, где находятся остальные, и спрыгнул на крышу Дворца Знаний, неслышно пробежался до стены Дворца Главы, перепрыгнул на неё и заглянул внутрь — там светились только окна гарема, ярко, оттуда доносилась музыка. Он прошёлся вдоль стены, убедился, что охраны внутри нет, спустился на крышу гарема и удобно устроился на балке под потолком, оттуда было прекрасно видно весь центральный зал. Там горели все свечи и магические светильники, шумел разноцветный фонтан, рядом с ним лежал на подушках пьяный глава Кан, положив голову на колени наложнице, которая кормила его виноградом с рук и гладила по голове. Ещё одна наложница массировала ему ноги, ещё одна танцевала в центре комнаты практически голая, остальные играли на музыкальных инструментах и пели.

«Правитель Кан Ри Фэй — тоже несущая колонна. И тоже гнилая. Но у Шена есть я, а у Кан Ри Фэя — нихрена. Ну, так говорят. Нужно проверить.»

Он лёг на спину и закрыл глаза, болтая свисающей с балки ногой и слушая песни наложниц. Это было приятно какое-то время, потом надоело и стало раздражать, он тихо выбрался обратно на крышу и побежал в сторону Аллеи Духов, немного посидел на арке над входом, изучая маршруты стражников с фонарями, потом спустился и поклонился крайнему пустому постаменту, оставил на нём конфету, поклонился следующему. Дошёл до Белого Дракона, который стоял первым в ряду и был покровителем главы дома, в очередной раз подумал, что это единственный дух, которому кланяться не хочется, но поклонился. В жертвенной чаше Золотого на центральном алтаре было пусто, он постеснялся бросать туда конфету, просто поклонился и полез на крышу прямо по алтарю — он не испытывал перед ним особого раболепия, и точно знал, что Золотому Дракону оно и не нужно, он отличается от остальных духов.

С крыши храма перебрался на внешнюю стену, потом оттуда на стену вокруг Женского дворца, по ней было неудобно бегать из-за волнистой формы, поэтому он сразу спрыгнул вниз и пошёл по маршруту, по которому ходил тысячи раз, но в последние годы всегда ночью.

Двери не запирались, а какие запирались, он знал, как открыть. Ящики тоже не запирались, кроме одного, но он тоже знал, как его открыть, потому что это был его ящик, там лежало то, что припрятали для него. Сейчас там лежало печенье, оставшееся после праздника, он сразу же сунул одно в рот и захрустел, и услышал в соседней комнате скрип двери и шаги, женский голос сказал шёпотом:

— Кто там шуршит? Кому спать надоело?

Женщина вошла в комнату, прищурилась и заулыбалась:

— Двейн!

Он поклонился, улыбаясь с набитыми щеками, женщина подошла ближе, зажгла свечу и погладила его по голове, с шутливым возмущением шепча:

— Что это за непорядок, я не пойму? Ладно я старая, ты-то чего седой?

— Жизнь у меня тяжёлая, в ней мало печенек, — пробурчал он с набитым ртом, она захихикала и пошла рыться в шкафу, зажгла маленькую печь, поставила чайник, стала доставать его личную чашку и свою праздничную тарелку с конфетами. Он в этот момент прятал на своей личной полке свёрток с подарком, нарочно изображая крадущего бандита, который творит свои запретные дела, чтобы она поняла, что там происходит что-то незаконное, и обязательно проверила. Потом сделал вид, что ничего не делал, и сел ровно, весь приличный, глядя на неё честными глазами. Она сделала вид, что поверила, и спросила:

— Ты так и не женился?

— А вы мне уже нашли невесту, матушка? — изобразил удивление он, она захихикала и вздохнула:

— Я бы с радостью, малыш. Здесь подрастают каждый год такие девушки, как молодые ивушки, да всех забирают. Совсем крохами забирают, я бы их ещё года три не отдавала, да кто меня спросит... Надо тебе хорошую сваху, профессиональную, я не справляюсь. Где бы её взять... Ты голодный?

— Да.

— Сейчас чай закипит. А пока у меня вот есть, на случай праздника припрятанное, — она полезла на свою секретную полку, достала завёрнутый в бумагу кусок рыбного пирога, протянула: — С праздником.

— Спасибо, — он откусил и опять заулыбался с набитым ртом, он знал, что она это обожает. Матушка захихикала, полезла на его полку, достала тоже кое-что, завёрнутое в бумагу, и изобразила удивление:

— Ой, что это? Кто это положил?

Он пожал плечами:

— Кто же это мог быть? Признавайтесь, поклонникам головы морочите, а замуж не идёте?

— Да кому я нужна, — рассмеялась старушка, осторожно разворачивая бумагу, он ответил:

— Да вот кому-то, видимо, нужна, раз подарки носят.

Она хихикала и разворачивала бумагу, аккуратно сложила её и спрятала на свою полку, стала рассматривать деревянный расписной гребень, гладить лакированную поверхность, вздыхать. Потом закипел чайник, она принесла маленький стол и стала заваривать, Двейн как раз доел, принял из её рук чашку и сказал:

— Ну рассказывайте, как у вас тут?

— Да у нас потихоньку. Хозяин, говорят, помешался.

Двейн поднял брови, матушка кивнула с тяжким вздохом:

— Ага. То чертей гоняет, как напьётся, то девкам блудливым матушкины драгоценности даром раздаёт. Что-то у него помутилось после Фестиваля Клёнов, как зачастили к нему высокие гости, так у него вечно всё то в шум, то в гам, то в слёзы. Никому покоя нет. И матушка его тоже... Ой, ладно, ну их, больных обсуждать, тьфу на них. Давай я тебе лучше расскажу, как у нас поросёнок сбежал, такая хохма.

— С кухни?

— А то! Привезли его, болезного, в мешке, хозяин ждал высоких гостей, сказал — всё должно быть чин чином, чтобы всё свежайшее. Но денег-то тю-тю, сказал искать других поставщиков, хозяйка нашла, кочевников бывших, они дикие, но мясо продают нормальное, есть можно. Привезли, купили, принесли того поросёнка бедного, мешок развязали, а он оттуда — нырь! И в дверь, и бежит как дикий конь, галопом, по клумбам, верещит, как будто режут его. Наши же привыкли, что местные поросятам ноги связывают, а дикари не связывают, мы не знали. А хозяин уже в воротах, гостей встречает. И тут поросёнок ему под ноги, хозяин подлетел, аж ноги выше головы, упал, встаёт, говорит — похоже, нам привезли жареного поросёнка. А гости говорят — похоже, он чуть-чуть недожаренный.

Двейн рассмеялся, спросил:

— А кто приезжал?

— Соседи, тонговские. Женщины в основном, чуть-чуть мужиков, но то так, для вида. У них мужиков уже самим мало, чтобы куда-то ещё возить.

— А куда они их дели?

— Там, получается, смотри, — она стала загибать пальцы: — Старший ещё в конце лета преставился, говорили, с коня упал. Прям на сыночка своего нож, ага, два раза, прям горлом. Наследника его Призванная тем же ножом по тому же горлу приголубила. Второго в море пираты нашли, тоже дело ясное, что дело тёмное — никого больше не нашли, только его одного. Третий пацан совсем, он и хозяину не родной, взятый из милости, потому что умный, он где-то учился в столице. Его вызвали, он поехал, в дороге бандюки напали, чуть не помер, приполз домой кое-как, сейчас лежит, не жужжит. Как проклял кто эту семейку. Да ну их к чёрту, тьфу на них. Женщины приезжали, искали, видимо, кого усыновить, а то совсем дом пустой.

— Нашли?

— Не, наш хозяин не дал. У него самого второй сын уехал, ты знаешь, нет? Совсем уехал, всё бросил, только жену забрал и один сундук вещей, сказал — не надо мне вашего плесневелого, вы меня не любили никогда, и жену мою не любили. А как дворец женский горел, а? Вот это диво, точно проклял кто! Мигом, было-было тихо, потом — раз! — и от низа до крыши в огне, пламя столбом, и сразу падать начало, брёвна покатились, как игрушечные. Точно кого-то обидела наша хозяйка, не бывает так, чтобы всё одно к одному, беда за бедой. Чует моё сердце, опять война будет. И будем мы опять непонятно чьи. Чё делать — кто б знал. Надо зерна запасти побольше, и конфет. Девкам лица попортить, что ли? Знаешь, как раньше делали — ножом по щекам раз, раз, с двух сторон. Потом приезжают смотрят — говорят, поганая, порченая, и не берут её. Хоть с поганым лицом, а дома остаётся, никто не увозит.

Двейн поднял брови:

— Так правда делали?

— Делали-делали! А как же. И мне делали. Я потому и замуж не вышла.

— Где? Серьёзно? Почему я не видел?

— Да вот же, вот тут, — она нащупала на щеке шрам и показала пальцем, взяла со стола свечу, подняла к лицу. Он наклонился ближе и поднял брови ещё сильнее:

— Я не замечал.

— Ой, ладно тебе! — она захихикала и отставила свечу подальше, он сказал:

— Правда не замечал.

— Так видно же, как не заметить?

— Ну и что? Полоса и полоса, я не думал, откуда она взялась, есть и ладно. У кого-то родинки, у кого-то веснушки, у кого-то полоса.

— Ой ладно, балабол!

— Ну правда.

— Чай пей, скоро уже встанут все, надо будет бежать. А я гребешок хоть порассматриваю, — она опять взяла гребень и поднесла к свече, стала гладить и улыбаться: — Красивый. У нас так не рисуют. Будут спрашивать, где взяла.

— Скажете, под подушкой нашли.

— Ага, под чьей?

— Там ваше имя написано.

— Правда? Где? — она перевернула гребень и нашла иероглифы, — точно, ты смотри! Какой хитрый.

— Я такой, — заулыбался Двейн. Из соседней комнаты раздался шорох одеяла и детский голос:

— Матушка, кто пришёл?

Она испуганно дёрнулась и спрятала гребень:

— Никто не пришёл, это я котов гоняю!

Двейн идеально изобразил кошачье мяуканье, старушка захихикала и наигранно прошипела:

— Куда полез? Брысь, блохастый!

Он опять мяукнул и допил чай, поставил чашку, поклонился и остался так и сидеть с опущенной головой. Матушка погладила его по голове и прошептала:

— Котовский ты таковский... Иди, а то поймают, будет нам обоим.

— Спасибо.

— Приходи ещё.

— Приду.

Он достал амулет, поменял «маяки», ещё раз поклонился и телепортировался обратно на базу, применять новую информацию по назначению.

***

Книга здесь → https://author.today/work/series/18719

Полный список бонусов здесь → https://author.today/post/316667

PS На Новый Год будет короткий СЛР с ежедневными продами и вот этим вот всем, что вы так любите, приходите ;)