Волшебные существа

Флешмоб 

Я в дороге, вся в растрепанных чувствах. И тут мне пришла в голову мысль о совершенно легком, праздничном флешмобе, где мы сможем показать волешбных существ из своих книг.

Пугие ундины и угрюмые феи

Эмиль лежал и злился на весь белый свет. На глупых людей, что устраивают по таким временам праздник, на деда, на брата, на короля, а больше всего на себя самого, на свое неумение легко радоваться простым вещам, поменьше думать и побольше делать...

Так он и уснул в стогу... под луною.

Во сне все время вертелся. Уставшая от долгой дороги спина была словно каменная, и болел копчик, как ни ляг — неудобно. Потом он, наконец, устроился и уснул крепко, но вскоре снова проснулся оттого, что по его рукам и животу бегали чьи-то лапки с острыми коготками. Десятки лапок, точно пауки или мыши. Он сразу сел, стряхивая с себя лесных мышей.

Но это оказались не мыши.

Колючие клубочки испуганно раскатились по сторонам и спрятались в траве. Пугие ундины. Надо же. И не одна. Дюжина, не меньше.

С этим лесным народцем Эмиль был знаком с детства и привык к их докучливому вниманию. Маленькие, меньше ладошки, девочки с ежиными спинками были пугливы, но любопытны. Оставь только рубашку у речки — сразу залезут шарить по карманам. Вытащат, к примеру, запасной поплавок или складной ножик и разглядывают кукольными глазками как какое-то дивное диво...

— Слушайте, — раздосадовано сказал Эмиль. — У меня есть хлеб. Но не уверен, что вы едите хлеб. Можете посмотреть в рюкзаке. А мне надо поспать. Лады?

Он снова улегся на плащ и укрылся курткой с головой, чтобы луна не светила в глаза и не проникала в разум. Но спать долго не вышло. Ундины вернулись и ужасно щекотно трогали его лапками. В итоге Эмиль рассердился. Грубо отмахнулся. Видимо, его жест обидел малышек, и они, наконец, оставили его в покое. Эмиль уснул, а когда снова проснулся, то понял, что проспал всего час. Полная луна висела над поляной, как яркая клякса белой краски, а одна смелая пугая ундина забралась ему на живот и дергала за пуговицу рубашки.

— Ну что ты хочешь? — сдался он и сел.

Ловко цепляясь коготками, малышка перебралась с его живота на плечо и свернулась там, не выпуская иголок. Тельце ее дрожало. И тогда Эмиль сообразил, что она боится, а потом услышал близкий перезвон бубенчиков и увидел угрюмых фей.

Сон слетел с него враз.

Угрюмые феи! Мало кто мог похвастаться, что видел их, да еще так близко — прямо под носом.

Феи были невесомые, в пол человеческого роста, в серых балахонах и длинных, спускающихся за спину колпачках с бубенчиками. У них были сморщенные лица, печально свесившиеся крупные носы, грустные стариковские глаза и поджатые губы. Одним словом, угрюмые.

Луг весь блестел, блестел ручей, блестели спины далеких стогов, блестела усталая спина Бубы и блестели бубенчики на шапочках угрюмых фей. Феи медленно кружили над поляной, посыпая ее пыльцой круговой обережни. Эмиль знал про эти круги из поникшей травы, остающиеся после луностояния на полях и лугах. Вот, значит, как они возникают... Скрюченными руками угрюмых фей. Сверкающая в лунном свете пыльца возникала как бы ниоткуда и образовывала серебряное кольцо, которое с каждым новым витком разгоралось все ярче, отчего Эмилю стало казаться, что теперь в мире две луны: малая — далеко наверху, и большая, близкая — на поляне.

А потом легкий перезвон бубенчиков смолк, феи замерли перед сияющим кругом, взялись за руки и запели...

Они запели, и весь ночной мир от далеких лесов до самого моря замер, слушая их нежные, на удивление юные голоса. Ничего земного, знакомого не было в этом восхитительно чистом и слаженном звучании, точно человеческая музыка была лишь бледным, жалким подобием этой песни космоса. Необъяснимые чувства взяли Эмиля за горло. Восхищение, смятение, потрясение, стыд — все разом охватило душу музыканта. Песня угрюмых фей, о которой он столько слышал, оказалась так прекрасна, что ему стало по-настоящему плохо. Да чем он вообще занимается? Что его визгливая железяка может по сравнению с этим небесным звуком, этой трелью, этой тоникой и доминантой... Черт побери! Ему захотелось выбросить к ведьмам свою флейту и никогда, никогда больше к ней не прикасаться. Так он и сделает! Едва вернется! Выбросит свою флейту к ведьмам, да...

Пот или слезы покатились по его лицу. И когда песня смолкла – не то чтобы кончилась, а утекла в туманные травы, украсив луг алмазной росой, – Эмиль еще долго слышал ее внутри себя, в своей голове — дивную, чарующую мелодию, не похожую ни на что...

Феи, не разнимая рук, ступили в кольцо обережни. Поднялись фонтаны лунного света, и Эмиль тотчас позабыл и о песне, и о музыке, и о своем обещании выбросить флейту. Рот его открылся шире прежнего, колючие мурашки побежали по усталой спине... И конечно, ни закрыть глаза, ни отвернуться он был не в силах.

В кольце обережни стояли уже не старушки-полурослики, а семь юных совершенно голых девушек.

Он видел каждую во всех прекрасных подробностях. Девушки были вполне живыми, вполне настоящими, у некоторых даже были веснушки и родинки. Они смеялись, и их белые зубы соблазнительно блестели в свете луны. Две темненькие, три светленькие, одна медная и одна черная, как сама ночь. Нигде и никогда Эмиль не встречал историй о такой удивительной способности угрюмых фей. Знал только, что, заслышав песни угрюмых фей, люди плачут или впадают в необъяснимую тоску...

А тут... Ну просто дриады! Даже лучше. Потому что дриады не умеют летать. А эти умели.

Феи взялись за руки и со смехом принялись кружиться, разглядывая друг друга, иногда касаясь волос или плеча подруги, они двигались плавно, под тихий перезвон вплетенных в волосы бубенчиков.

Какие они были прекрасные! Все до одной. Разглядывать их было совсем не то, что картинки в порнографической брошюре. Фантазии художника оживали и двигались. Феи танцевали, линии их великолепных тел неуловимо менялись. У одной темненькой были округлые бедра и ямочки на ягодицах, ее волосы напомнили Эмилю волосы Итты — длинные и тяжелые, они словно полог летали вслед за владелицей, то укрывая ей плечи, то ускользая за спину. Фея с медными волнистыми волосами — смуглая, крепкая, вся собранная из округлых форм, сверкала в свете луны роскошными грудями с черными большими сосками. Ее движения были сильными, пружинистыми, уверенными.

Светленькие феи все были разного роста. Волосы самой высокой спускались ниже округлых бедер, и она вполне могла завернуться в них, как в шаль. Средняя была роскошной пышкой с розовым всем – щеками, губами и сосками, но танцевала она, на вкус Эмиля, пластичней и легче всех, даже чернокожей.

Третья беленькая фея, самая маленькая, казалась моложе всех. Нежная, с пушистыми волосами, она была стройная, со скромными формами, но именно эти небольшие грудки, плавные покатые плечи и совершенно голая прелесть между изящных ножек приковали взгляд Эмиля.

Он поерзал, утер с раскрасневшегося лица пот. И глупая пугая ундина на его плече ревниво выпустила иголки.

— Ай! — от неожиданности Эмиль вскрикнул довольно громко.

Феи враз замерли, обратили к нему свои прекрасные лица. Шшшух! Они взлетели и оказались подле Эмиля.

— Смотрите-ка, кто тут прячется! — Медная фея встала, уперев руки в бока, перед сидящим с открытым ртом, покрасневшим мальчиком.

— Я не прячусь, — только и смог выдавить он из себя.

Фея выпучила глаза, нагнулась к нему и склонила голову набок, как сова, увидевшая в ночи мышку. Медная прядь ее волос при этом упала Эмилю на плечо.

— Мальчик! Ты что... нас видишь?! — И она помахала перед его носом ладошкой.

— Прекрасно вижу, — вспыхнул Эмиль и поднялся, выпрямился во весь рост. Не будет он так сидеть и краснеть, да и с чего вдруг дрожать... Просто голые феи.

— Ой, какой высокий! — радостно всплеснула руками медная.

Они закружили вокруг него по воздуху, точно это он был диковинкой, забредшей в их мир, а не наоборот.

— Хорошенький, — сказала маленькая беленькая, которая понравилась Эмилю больше прочих.

— Очень хорошенький! — прошептала медная. — И чистый, как луна!

— И, должно быть, с чистым, как родник, сердцем, — добавила черная, словно сама ночь.

— Наверняка! — горячо воскликнула темненькая с округлыми бедрами и длинными волосами. — Раз цветочные пуслята его облюбовали... Брысь! — прикрикнула она на жавшихся к ногам Эмиля пугих ундин, и те бросились врассыпную. Что-то царапнуло по плечу. Это скользнула в сено окончательно перепуганная и обиженная малышка.

— Хочешь с нами порезвиться, козленочек?! — прозвенела медная.

— Не всякому судьба нас увидеть! — нежно улыбнулась маленькая беленькая.

— Я не...

Но феи не дали ему договорить. Все семеро расхохотались, подхватили его за ноги и за руки, подняли в воздух и закружили.

— Поставьте меня сейчас же! — выпалил он совершенно сбитым с толку, глупым голосом.

Феи с хохотом опустили его на землю, не выпуская из своего хоровода, танцуя вокруг него, резвясь и трогая то за волосы, то за ухо, то за нос. Их яркие губы улыбались, прекрасные глаза блестели, волосы летали, и всякая норовила показать себя Эмилю со всех сторон. Он изо всех сил старался не смотреть феям ниже пупка, у него и так голова пошла кругом. То, что было для фей забавой, вызывало у Эмиля страшный стыд и одновременно легко объяснимое наслаждение. Как тогда в бане, когда Ричка со словами: «Хочешь посмотреть?» сняла лиф, и он впервые в жизни увидел женскую грудь. Но тогда у него хватило выдержки встать и выйти. Здесь деваться было некуда. Он стоял в заколдованном круге красный, как маринованная свекла и прикрывал руками штаны.

Чьи-то нежные крепкие ладони обняли его со спины за плечи.

— Не робей, — зашептали ему сзади в ухо. — Выбери кого-нибудь из нас. Или двоих? Ты бы справился с двумя?

....

(отрывок из 30ой главы "Белой Гильдии")