Шуша

Поддержу флешмоб про волшебные существа. Есть у меня, как у автора, один любимчик. Любава, что его приручила, назвала Шушей.

Встаю я раненько, так привыкла. И иду на кухню, а Серый за мной трусит. Знает, стервец, что как готовить начну, и ему что-то достанется. Ну и досталось! Нам обоим.

Засветила я каганок, а на столе чудо-юдо сидит. Маленькое, с кулачок. Ручки-ножки тоненькие, паучьи, оно ими горшок с кашей вчерашней обхватило, к пузу толстому прижало нежно и чавкает. С удовольствием так, аж уши длинные, острые шевелятся. Мордочка вытянутая, нос пятачком. На голове красный колпачок.

– Ах ты ж! 

 Оно на меня глаз лупастый скосило, язык длинный высунуло и в горшок запустило, вылизывает кашу со дна.

 – А ну брысь! – и полотенцем на него замахнулась. Да не из пугливых чудо оказалось. Как вызверилось, клыки острые выщерило! Зашипело. Горшок бросило, по столу прыгает, лепечет что-то злобно, плюётся.

 Попятилась я, о пса споткнулась, чуть на спину ему не села.

– Что ж ты, Серый? – говорю укоризненно. А пёс, вижу, хвост поджал, но честь свою ронять не хочет. Подскочил, передние лапы на стол поставил, зубами щёлкает. Только чудо уж больно вёрткое: прыгает, не поймать. Снова зашипело, застрекотало и псу в ухо клыками вцепилось. Заметался Серый по кухне – посуда, дрова, капуста квашеная в разные стороны полетели – лапами супостата с уха сбить пытается. Я веником ему помогла. Чудо крылышки стрекозиные на спине расправило и под потолок взлетело. Оттуда пуще прежнего бранится. Серый ко мне под подол голову сунуть норовит, под колени подбил. Так мы кубарем из кухни и выкатились. И дверку быстренько захлопнули. Я локоть потираю, Серый в руки мне тычется, пожалеть просит. И что с этой напастью делать? К Черномору я уже с крысами сходила. Пойду теперь, наверно, к Яге. Такую пакость только она усмирить может. Поглядим, у кого язык длинней!

Залетел он в славянскую сказку явно из более западных краев. Волшебник, который его в кувшин заточил, Черномор, мадьяр по происхождению, а уж Шуша так и вовсе откуда-то с туманных побережий и зеленых холмов. Что-то вроде

или

Художник Брайан Фрауд

То, что мы с утра в кухне натворили, – мелочи. Черномор чудо гонял всерьёз. Кухню они разнесли,  как княжье войско – Шарукана-собаку на Снове.  Камня на камне не оставили. Кое-как смахнула я черепки битые со стола, печку растопила, котелок с водой пристроила. Черномор молчит, чувствую его взгляд на спине. Чудо в бочонке буянит, посудина трясётся, того и гляди, перевернётся. Чтобы не молчать, рассказала колдуну, как мы с Серым чудо ловили. Хохочет, вижу, не злится уже, отходчивый. Только за щеку пораненную держится:

– Ох, матушка! Всё ей неймётся. Запретил же блюдечко брать – так без спросу полезла. Видать, зацепила крышку заговорённую – он и выскочил. Всё сплетнями от скуки интересуется. И что её за любопытство гложет?

Молчу я, но сдаётся, знаю, что ведьме так охота разузнать. Хотя что ей, чужинке, до моих горестей?

Нагрелась вода, я тряпицу чистую взяла. Руку его от раны отняла:

 – Покажи! 

Глубокая царапина, промываю. Черномор шипит, чуду кулаком грозит. Нечисть мелкая в ответ скалится, крылья развернуть пытается, банка ходуном ходит.

 – Шла баба по речке, вела быка на нитке: нитка порвалась, кровь унялась. Стану я на камень – кровь моя не капнет, стану на железо – кровь не полезет, стану на песок – кровь не течёт, –  говорю, как нянька моя старая приказывала над ссадинами. На рану его подула. Смотрит он на меня, словно в первый раз видит. В глазах его утонуть можно.

– Добрая ты, Любава. И имя тебе подходит. Неправ я был, – сказал тихо, за руку взял, хотел ещё что-то добавить, но тут чудо в бочонке в очередной раз подпрыгнуло, посудина перевернулась, покатилась по столу – и об пол, вдребезги. Чудо взмыло под потолок, победно заверещало, закружилось вокруг балки, нам на головы паутину и пучки сушёных трав стряхнуло.

– Всё! – рявкнул колдун и хватил кулаком по столу. Подскочил, словно подбросил его кто. И сорвался с его пальцев небольшой синенький шарик, молния колдовская. В чудо вёрткое он не попал – зато угодил в одну из трех цепей, что колесо со свечами под потолком удерживали. Гулко лязгнуло, посыпались свечные огарки, обрывки цепи. Запахло, как после грозы. Маленькая тварь в ответ плюнула и показала Черномору язык. Следующая молния разнесла недобитую бочку с капустой и подпалила кисточку у чуда на хвосте. Тварюшка приземлилась на потолочную балку, стала дуть на хвост и причитать горестно.

– А ну слезай! – велел колдун. – Или конец тебе.

 Чудо скривило ехидно морду и из пальцев фигуру неприличную скрутило. Тут-то я поняла, что Черномор сейчас попадёт в эту балку, что половину кухонного потолка держит. И я повисла у него на руке:

– Да ну его! Пускай сидит!

– Да ты знаешь, что он наделать может?

– Что, неужто ещё больше, чем ты уже натворил?

 Посмотрел он вокруг – действительно, больше вряд ли есть, что трощить, кроме стен. А я продолжаю:

– А давай я его сманю по-доброму?

– Как?!

– Ты иди за новой посудиной, а я – сманю. Иди-иди, – в спину подталкиваю.

– Да нет больше такого стеклянного сосуда!

– Ну, ты поищи там что-то другое, – говорю, – кто из нас колдун хитроумный!

Может, пока ходить будет, остынет немного. Как за дверь его выставила, начала чудо уговаривать:

– Не слезешь – развеет тебя Черномор. А слезешь – я тебя в рукаве спрячу. Меня колдун не тронет. Ути-ути! – как можно ласковей обещаю.

 Долго я там приплясывала. Лепешки вчерашние да крынку с мёдом в этом бедламе отыскала, сюсюкала, как дитяти малому, кусочки лепёшки в мёд макала. По шажочку подманила чудо. Забавное оно такое, чавкает умильно, лепёшку уписывая. Пальцы тоненькие старательно вылизывает, уши шевелятся от удовольствия. Я за ушком ему почесала – мурлычет, как кот.

Тут и Черномор появился, с каким-то кувшином узкогорлым:

– Ничего больше не нашёл.

– Да как же оно сквозь это горлышко пролезет?

– Ничего, – мстительно говорит Черномор, – пропихну!

Чудо, это услышав, в рукав мне и занырнуло, лапками за руку вцепилось. Только зенки лупоглазые из-под кружев поблескивают.

– Не надо, ему просто скучно и одиноко, вот оно и злобствует. А если его прикормить да погладить… 

Я вот думаю, что любого если "погладить да прикормить", можно сделать если не другом, то хоть союзником. Доброе слово и кошке приятно.

И для настроения 

- это для чуда-юда:

А сама Любава писалась под эту песню. И при чем там коса можете узнать сами.