"Один за всех и каждый за себя". Часть вторая. Глава 15

Палитра крестоносного времени - это цвета истинной веры и борьбы за неё. Один цвет перекрывает другой, один оттенок делает гамму тревожной, драматической и крайне трагичной. Гуго не выполнил поручение епископа Германа и наказан за это - теперь он опальный начальник и направлен на неминуемую гибель:

Собственная судьба – жизнь или смерть развёртывались на глазах Гуго, он всё видел и слышал. Сам остался жив и невредим, но за это не был благодарен ни одной стороне. Каждый хотел использовать его вину в личных, корыстных целях. Но вина Гуго так и осталась виной для него самого. А жизнь теперь представлялась поводом и преддверием для будущей смерти. Живым, здоровым и довольным собственной долей он не нужен был никому из них. Каждый требовал от Гуго безусловной, но непререкаемой жертвы: никого не волновало, что они, возможно, видят Ранке в последний раз – с новгородцами шутки плохи, рано или поздно они прийдут и потребуют своё, возьмут силой оружия, не гляда на потери и жертвы с обеих сторон.

- Ступай к своим обязанностям, главный сержант, сегодня ты ещё в моей власти, - распорядился епископ Герман, при этом его взгляд источал особое пренебрежение. Судьба Гуго в Плескове была решена бесповоротно – здесь ему не место. – И передай моим людям, чтобы попа схизматиков взяли под усиленную стражу, до моего личного распряжения. Он мне непременно понадобится. Живым и в скором времени.

А потом добавил уже в сторону магистра:

- Сын мой, не забывайте, что у крестосного воинства, и вас в том числе, сегодня особый день, ради котого мы все пришли сюда. Благоволи Господь умножить их число.

Для них это особый день, а для православных, пожелавших таковыми остаться, день испытания духа - издевательства, пыток, сожжения на кострах - смерть за веру и убийство христиан христианами:

Кнехты подвели к нему группу русов, союзников Ордена, приветствующих западный уклад жизни и веры. Среди них находились Твердила Иванкович, Евстафий Тучин, окружённые десятком верных людей, тех, кто отворили ворота осаждённого Плескова. Все они вызвались переводить речи крестоносцев, обращённые к стоящим на коленях варварам. Вчерашние сограждане пленников встали вдоль их рядов и приготовились исполнить своё дело.

- На небе один Господь! Во всём Христовом мире только один светоч веры и его наместник на земле, одно Солнце, освещающее Вселенную – его святейшество папа Григорий IX! –слова епископа камнями падали на головы коленопреклоненных пленников: они склонялись всё ниже и оттого горбились, ведь связанными руками ушей не заткнуть. – Те, кто отринут этот свет обречены сгинуть во тьме. Встаньте же признающие единый крест и единый язык Божий. Встаньте и примите моё благословение! Приклоните колена перед святым распятием в знак искреннего раскаяния. Я отпущу вам грех схизмы. Покайтесь в еретичестве, и мы вместе будет молить Господа о спасении ваших заблудших душ!

Православные не шелохнулись, они находились под стенами своего храма, чьи золотистые купола ловили солнечные лучи и, отражая их, освещали напряжённые позы страдальцев. Униженные и истерзанные русы не видели крестов на куполах, но спинами чувствовали их свет и тепло - немую поддержку, надежду на защиту. Встать и шагнуть сейчас на встречу предлагаемой жизни и свободе означало бы одно – вероотступничество, святотатство, предательство, смертный грех на глазах у всех сограждан. Со стороны могло показаться, что эти люди вдруг, в одно мгновение сошли с ума: их головы начали двигаться в одном, неистовом и слаженном ритме - так связанные пытались креститься.

- Свят… Свят… Свят! – слетело с губ пленных русов. Их голоса прозвучали, как последняя мольба о пощаде, но обращённая не к крестоносцам, а к своему Богу. 

 - Всё, что непокорно Риму, должно быть умерщвлено! – терпение епископа иссякло, а слова его, похоже, канули в пустоту – варвары не сдвинулись с места и не проронили ни слова. Тогда он, возмущённо вскинув золотое распятие, прищуренно глянул на фон Грюнингена. Тогда ландмайтер отдал приказ, которого ждали орденские кнехты: 

 - Во славу Господа! Сжечь еретиков! Огонь очищает от всякой скверны!

 И запылали костры, красно-оранжевым светом наполняя громаду площади. Дым, в самом начале безлико-серый постепенно становился смолянисто-чёрным. Жирная копоть оседала повсюду: на плащи и шлемы крестоносцев, на их щиты и оружие, лезла в глаза, поганила рты, чернила ладони и обувь. Крупными хлопьями она опускалась на стены варварского храма, на камни самой площади. Больше не было чистого воздуха, синего неба, солнечного дня - теперь все цвета бытия смешались в один грязный поток уничтожения.

Теперь христианский канон "не убий ближнего своего" извратился захватчиками, они уничтожали сотни христиан - людей , возлюбивших одного и того же Христа, но под другим крестом и под другим языком. Опять Восток и Запад сошлись в кровавом противостоянии.

По трое-четверо варваров вздымали на костровые столбы и крепко вязали. Обречённые молили о быстрой смерти от стали, но кнехты не понимали языка русов и безучастно бросали факела под основания будущих костров. Единый, дикийзвук человеческой боли, страха и страданий поглотил округу. В какой-то момент в этой какофонии смерти палачи перестали слышать и друг друга, отупев от зрелища нескончаемого убийства.

По греху и кара. Вирилад лишил жизни своих односельчан, принимая свои дейстаия за смертный грех, расплата за который  - смерть. Вирилад готов к такой смерти. А его мучители готовы ли к расплате и Божьей каре,  ведь они убивают христиан?

И вот наступила очередь священника русов, его привели в сопровождении двух кнехтов и поставили на колени перед епископом Германом, тут же брезгливо скосившегося на тевтонского магистра. Тот властно повёл рукой – и подвели переводчика, Твердилу Иванковича.

 - Еретический поп! Ты – трижды преступник: убийца, схизматик и клятвоотступник. Ты – исчадие Ада, своими руками лишившее жизни два десятка человек. Сколько же христианских заповедей ты нарушил, носящий крест злоумышленник? Ни один христианин так бы не поступил. Снимите с него святые одежды и знак Христа. Теперь перед нами простой убийца, преступник далёкий от церкви и веры. Смерть убийце христиан! - возмущённый, шипящийголос епископа выделял каждое сказанное слово. Ошеломление, вызванное историей священника русов, медленно перерастало в ненависть и злобу к этому еретику, ко всему его народу.

Воспользовавшись возникшей паузой, рус заговорил, а Твердила Иванкович не посмел задержаться с переводом:

 - Мы, я и ты, латинянин – крестоносители. Ты – настоящий, а я теперь - бывший. Но, единожды взявши символ Божий, все обязаны нести его до конца. Свой конец я вижу, а ты, ты… свой ведаешь ли? Паства моя сейчас пред Господом – каждый отвечает за себя, за своё решение так уйти из этого мира, за все земные пригрешения, но не за грех самоумерщвления или клятвоотступничества, пренебрежения Божьим даром жизни и веры. Ты не сможешь больше их сломить или сломать пыткой – плоть их уже мертва, но чистые души достойны Рая. И даже это не освобождает меня от ответа перед Господом за свершённое преступление. Смерть – вот избавление от мук моего греха. И я с радостью её приму, потому что жить дальше не смогу. Очень скоро сполна отвечу за себя перед Богом. Не тяни, латинянин, веди на костёр!

 Кнехты уже тащили священника варваров на казнь, но тот извернулся и крикнул в лицо епископу Герману:

 - Во имя и ради Христа умереть можно, но убивать с его именем нельзя. Я убил не для того, чтобы уничтожить, а лишь для того, чтобы освободить. По греху моему и кара... А ты скольких православных изничтожил от имени Господа, бискуп? Помни, немчин! Никаким крестом не прикрыться от правды и крови христиан, которую ты здесь пролил! Рано или поздно она настигнет тебя. Тебя и всё твоё поганое воинство. Господь милосерден и терпелив, но и его терпению когда-нибудь приходит конец. Каждому воздасться не по вере, а по делам и грехам его. И никого не минет чаша сия. Слепой, не видящий красок мира и не познавший святости их, обречён сгинуть во тьме своей душевной слепоты.

Изрядно уставшие за день казни, крестоносцы не спешили волочь бородатого варвара на очередной костёр, просто вели под руки. А рус, зная, что времени больше не будет: огонь и дым - боль и удушье не дадут прочитать ни одной покаянной молитвы, громко и, не таясь, заговорил:

 - Господи Иисусе Христе, Сыне Бога живаго, Творче неба и земли, Спасителю мира! Се аз недостойный и паче всех грешнейший иерей Вирилад, смиренно колена сердца моего пред славою величества Твоего Креста преклоняя, воспеваю и величаю безмерное страдание Твое, и благодарение Тебе Царю всех и Богу приношу, яко благоизволил еси снити с небеснаго Престола Твоего и воплотитися от Пречистыя Девы Марии, ради спасения рода человеческаго. Грешен я, Господи, и готов к земной каре…

Вирилад признал свой грех и принял наказание - законную кару душегубу. А загубившие пять сотен христианских душ католические крестоносцы помышляли ли о подобной каре? Посчитали ли действия свои смертоубийством-душегубством? Каялись ли они перед Богом и людьми? Нет! И значит расплата за святотатсво впереди, и она непременно настигнет святотатцев - каждого из них. Вера должна быть верой, а не инструментом подавления окружающих. Смерть  - не мирило христианских ценностей, а переход души в Царствие небесное из грешных тел. Вирилад принял наказание-кару за свой смертный грех. Божий суд псевдо-любителей Христа впереди. И не минет их чаша сия. Каждый ответит за свой грех:

Ночь прошла без сна, как только Гуго смыкал уставшие веки, перед глазами снова возникала картина казни, а в нос лезли запахи дыма, гари и горящей человеческой плоти. До самого утра Ранке искал ответ на самый простой вопрос: мог ли он поступить так, кук священник варваров, наказавший себя за смертнве грехи костром, или те русы, которые приняли мучительную смерть, но от своей веры не отказались. Вопрос оказался не таким простым, потому что ответа у Гуго не нашлось. Но ночное бдение дало Ранке отчётливо понять, что против таких людей ему и дальше придётся воевать, а в результате он был не уверен.