Дракон

Змей изрыгает пламя. Я улыбаюсь.

Пальцы лежат на пульте управления бомбометанием. А под ногами, в иллюминаторе — прикрытая нежной сахарной ватой облаков, похожая на кусок торта, на лакомую вкусняшку планета. Густой сироп океана с цукатами островов и сахарные кубики небоскрёбов на побережье.

Диэлли.

Наш орбитальный бомбардировщик настолько древний, что нет ни нейроинтефейса, ни экранов наружного наблюдения.

Впрочем, так даже лучше. Приятнее.

Перед глазами стоит лицо военного дознавателя... Жаль, я не умею воскрешать мёртвых, чтобы убить их ещё раз. Ещё и ещё. И ещё...

Ничего. Там, внизу, в столице Сахарного Королевства, таких миллионы. Нормальных людей с нормальными человеческими желаниями. Не такими, как у меня или Ленки.

Там, под сладкими облаками, среди сладких домов, разгуливают тысячи напыщенных слуг закона, сотни командиров, со своими постными рожами, и толпы отцов, наподобие моего.

Целый многомиллионный хлев нормальных людей!

Потом непременно пройдусь по разрушенным улицам. Взгляну в эти лица, в глаза, чтобы выяснить, достучался я до сердец или нет.

Жму клавишу с надписью «СБРОС!». По хищному телу бомбардировщика проходит волна экстатической дрожи. Тельце в штурманском кресле дёргается в ответ.

Ам! Я глотаю сахарный город.

Жаль, невозможно растянуть этот миг навсегда. Жизнь, к несчастью, состоит из никчёмных занятий: перелётов туда и обратно, ремонта и техобслуживания, бессмысленных тренировок, нелепых попоек.

Лишь изредка этот оргазм.

Стоит ли он того, чтобы терпеть остальное?

Нет! Конечно же нет! Потому этот сброс — последний. Армия мне не нужна, я жажду свободы.

Горькими семенами сыплются чёрные бомбы, и, ощутив свою инородность в этом чистеньком мире, прячутся под белые парашютики…

Под крылом уже проплывают поля, когда мир заливает ослепительный свет. И сахарный город вдали — тает, тает, тает...

У меня нет сомнений в том, что Союз отобьёт планету. Отстроят и город, и научные центры. Но до человеческих склок мне нет дела. Я даже не в курсе, что люди не поделили.

Думаю, они сами не знают.

Взмахнув перепончатыми чёрными крыльями, Дракон начинает снижаться, и сквозь туман — плотный кровавый туман, проступает разрушенная, изувеченная и униженная Диэлли.

И она. Девчонка, среди развалин раздающая флаеры редким туристам. Год назад ей было тринадцать.

Я приходил сюда каждый день. Просто смотрел. Я видел много, много девчонок, но такой ещё не встречал.

Идеальной.

Как странно вдруг обнаружить среди грязи и пошлости совершенство.

И остаться.

Люди тенями скользили мимо неё, кто-то кривился — они не видели чуда.

Через пару недель я решился узнать её имя и возраст. Впрочем, всё это не имело значения. Потом много месяцев просто смотрел, сидя на тёплых бетонных плитах, сваленных возле недоразделанных тушек танков.

На Катю.

На её резкие, непредсказуемые движения — будто бы ветер носит по улице рыжий осенний листок. На выгоревшую красненькую футболку, на джинсовые шортики, на кроссовки, на ровные загорелые ноги, на тонкие пальцы, на конопатый вздёрнутый носик, на пирсинг — крошечный камень в носу, на родинку на подбородке, на сияние огромных зелёных глаз и на алый улыбчивый рот. А когда уставал, поворачивался к облакам, зацепившимся за остатки домов, ржавым остовам кораблей в океане и разбросанным всюду обломкам андроидов.

Но не выдерживал даже минуты и снова смотрел.

Случалось, её забирал отец, а мне оставались только обломки. Тогда, закрывая глаза, я снова смотрел на неё.

Я видел, как ветер играл её волосами, а она без устали отбирала их у него. Как закусывала губу, а после тихонько облизывалась. Как маленький розовый язычок прилипал к двум верхним зубам, когда она говорила. Как, если прохожий ей нравился, зрачки рисовали полукруг снизу вверх. Вскидывание бровей, улыбка, и лишь после, взгляду вдогонку, поворот головы. Видел, как девочка выставляла плечо, пытаясь заслониться от очередного излишне назойливого мужчины...

Обычно в голове не было мыслей, но изредка приходила одна: «Как же мне повезло родиться мужчиной, иначе кем бы я восхищался?»

От Кати мне ничего не было нужно, лишь восхищал факт её бытия в этом мерзостном мире. Может, не столь он и мерзостный, раз порождает подобных существ? Может, вся эта жестокость оправдана, необходима — чтобы расчистить дорогу таким или более безупречным созданиям?

Впрочем, я и представить не мог что-то полнее и глубже порхающего передо мной совершенства.

Я никогда бы не подошёл, ведь готов был сидеть на затерявшейся во времени улице шесть миллиардов лет. Но девочка оказалась не столь терпеливой.

— Привет!

Я улыбнулся в ответ — предельно благожелательно, как только умел.

Она испугалась, однако желание пересилило страх. Я её понимал, мне тоже нечего было терять.

— Ты для чего тут сидишь?

— Есть предложения?

— Может быть...

— Дурацкий бордель? — я кивком указал на флаеры.

— Нет, интересней.

— Связанные с тобой?

— Может быть... — она наклонила голову и облизнулась.

— Уверена?

— Ну б**ть, я ж говорю: «может быть...» Ты тупой?

Взглянув на облака — попрощавшись, они больше не были мне интересны — я взял её тёплую грязную руку.

— Жизнь — это танец. Пойдём, покажешь мне свой.

Её лицо осветила улыбка, уже настоящая — она обожала танцы, и я говорил на её языке.

С другой стороны улицы наблюдал тот самый мужчина. Разумеется, это был не отец — перед смертью он мне в этом признался. Разумеется, девочка не была ни в чем виновата — это я сбросил бомбу, убившую её мать. Разумеется, всё это не имело значения.

Просто она стала первой.

Первой. Дальше мою реальность заполнил плотный кровавый туман.

Если бы в тот судьбоносный день небо над Диэлли не сияло пронзительной голубизной… Если бы облака были не столь белоснежными… Если бы ветер, гуляя среди развалин, несколько тише пел бы волшебные песни... Если бы Катя, с придыханием и грустью, не сказала бы: «б**ть»… Если бы в памяти не расцвели купола парашютов — в дешёвеньких бомбах, созданных для истребления девчонок, не используют гравитаторы…

 Если бы Катины ногти были покрыты гламурным перламутровым лаком или облезлым красным, как у каких-нибудь шлюх. Если бы они не были ногтями девчонки-подростка, с чёрной полоской земли и парящими над ней облачками от нехватки в пище белка…

Если бы ногти не отразили реальность: линию горизонта и небосвод. Больше у девочки ничего не осталось — я всё забрал, сбросив бомбы. Пять Катиных жизней на каждой руке…

Если бы не пришло запоздалое понимание... Если бы не уверенность: на эти машущие уходящему детству ладошки, на десять зеркальных миров, должна вылиться тёплая кровь.

Если бы я не понял, что жизнь — это смерть.