К "любовным" флэшмобам

Итак, опять я со своими пятью копейками во флэшмобе. На сей раз -- в затеянном Александрой Лэнг вот здесь.

У меня в текстах вообще немного любовных признаний, и почему-то ни одно из них не окончилось счастливым "да" в ответ. Но это жизнь -- а фантастика, включая фэнтези (вот не знаю, насколько фэнтези то, что я пишу, а фантастика -- понятие более широкое), в отличие от адаптированных детских сказок, не обязана оканчиваться хэппи-эндом. Опять же, а что таковым считать?

Вот сначала я и покажу историю без хэппи-энда, но добрую, а потом -- вроде бы увенчавшуюся браком, но... в общем, еще менее счастливую.

Итак, рассказ Фрау залигэ. Случайное знакомство при довольно драматических обстоятельствах. Он -- юный студент. Она... Ну, в общем, ей идет уже шестая сотня лет, к тому же она замужем и вполне счастлива. Но героиня, несмотря на свою как бы "нечеловеческую расу", на поверку оказывается очень человечной. Ответного чувства от нее студент не дождется, но и жестоко растоптан или осмеян тоже не будет.

Итак, его прощальное письмо:

11-м июня 1251 Anno Domini

Достопочтенная фрау Этайн!

Должно быть, вам покажется странным мое исчезновение, однако смею вас уверить, что я не имею в виду обидеть вас и вашего замечательного сына, равно как и причинить вам что-либо дурное. Напротив, по трезвому размышлению я решил, что исчезнуть из вашей жизни — самое лучшее, что я могу сделать для вас. Дело в том, что я полюбил вас с того самого мгновения, как впервые услышал ваш голос — это случилось в ту ночь, когда вы нашли меня в самом беспомощном состоянии в этом ужасном ночном лесу. Двое суток я пытался безуспешно бороться с нахлынувшим на меня чувством, прекрасно понимая, насколько оно неуместно и даже оскорбительно для вас, почтенной матери семейства и, должно быть, верной супруги. Увы, все мои усилия оказались бесполезны, и даже странный по меркам нашей страны род ваших занятий не сумел его охладить. Должно быть, я никогда не решился бы признаться вам в своей любви. Но теперь, поскольку я навсегда покидаю вас, мне уже нечего терять. Прежняя моя жизнь, в которой я искренне был счастлив, живя не задумываясь, с легкостью постигая премудрости наук в университете, получая от жизни, подобно избалованному ребенку, лишь сладкие подарки и быстро забывая нанесенные ею легкие шлепки, увы, закончена, а в начинающейся новой своей жизни я вижу отныне лишь один смысл — хранить память о вас. Я всегда буду помнить вас, несравненная фрау Этайн, — за тот чудесный и необычайный мир, который вы мне, сами, должно быть, того не желая, подарили, однажды появившись в моей жизни. Я не могу назвать свое прежнее существование серым и лишенным радостей — но вы помогли мне взглянуть на окружающий мир по-новому, и он заиграл для меня совсем иными красками. Так, должно быть, чувствует себя слепой от рождения человек, когда Божественным чудом или же искусством врача он вдруг обретает зрение. Книги, которые вы мне столь любезно предоставили для чтения в тот тяжелый день, когда я оказался прикован к постели, оказались для меня поистине откровением, заставив иначе взглянуть и на живые создания, живущие возле нас и, увы, так редко удостаивающиеся нашего внимания, и на человеческую природу, которой, оказывается, свойственно иногда под маской смешного и уродливого скрывать возвышенное и прекрасное. И, конечно же, я искренне благодарен вам за ту помощь, которую вы оказывали мне все эти дни, равно как и за ваше истинно безграничное терпение.

С сердечнейшим приветом,

Петроний Молендинарий, кандидат в бакалавры.

А вот другая пара. Он -- бродяга-трикстер. Она -- молодая, но уже бывшая ведьма и бывшая воительница -- с обагренными кровью руками, с тяжелым ПТСР и в придачу с несчастной любовью, сохраненной в душе даже после гибели возлюбленного. Тот случай, когда ее "да" не принесет счастья ни ей, ни ему. Итак, роман Этайн, дочь Хранительницы -- вольное продолжение "Камбрийского" цикла В.Э. Коваленко (здесь это может быть важно, потому что оба персонажа заимствованы оттуда -- хотя, возможно, увидены и иначе).

А еще рассказывали, что на следующий же день после похорон появилась Мэйрион перед повстанцами — с коротко, по-вдовьи, обрезанными волосами, с черными тенями под ввалившимися красными глазами, непривычно бледная и суровая. Появилась — и объявила, что отныне берет на себя всё руководство восстанием. А потом призвала к себе клановых вождей — обсуждать большой поход на восток.

И на смену прежней легенде пришла новая. Раньше в Думнонии больше вспоминали короля Артура, теперь же заговорили о второй королеве Боудикке. А Мэйрион словно бы жила за двоих — за себя и за Проснувшегося. И успевала одна, казалось, столько же, сколько прежде с ним вместе.

А Робин впервые увидел Мэйрион только в Кер-Сиди, вскоре после победы. И получилась их встреча совсем неожиданной и совсем неправильной. Это потом уже узнал он, что́ произошло в тот день на праздничном пиру. Что Неметона спросила тогда у Мэйрион, какую награду она желала бы, а та в ответ потребовала вернуть ей Кэррадока. Что леди Хранительница развела руками и сказала, что не в ее власти возвращать к жизни погибших. Что белая как полотно Мэйрион крикнула Неметоне: «Погубительница!», что швырнула ей в лицо монетку с просверленной дырочкой — давнюю награду за заслуги в войне с Хвикке. Что к Мэйрион-озерной, к героине Думнонии, бросились охранники с обнаженными клинками. Что Неметона, вспыхнувшая лиловым, как вересковый цвет, остановила охрану, не допустила кровопролития, но велела вывести Мэйрион вон из зала...

А тогда Робин увидел лишь странно бледную девушку, с отрешенным лицом шедшую в сторону свинцово-серой, покрытой мелкой рябью волн Туи. Девушка добрела до берега — да так, как была, в нарядном праздничном платье, и ступила прямо в реку, и пошла дальше, забираясь всё глубже и глубже. В какой-то миг платье девушки вздулось пузырем, она неловко взмахнула руками... Тут-то Робин, наконец понявший происходившее, и бросился следом.

Когда он выволок девушку на берег, та была без сознания. А когда пришла в себя — недоуменно, даже разочарованно посмотрела на склонившегося над ней Робина и тут же отвернулась, устремила неподвижный взгляд куда-то вдаль.

А Робин рассматривал ее и удивлялся. Удивлялся и восхищался не виданной прежде красотой. Большие синие глаза, золотистый оттенок коротко остриженных светло-русых волос, чуть заостренные, хоть и человеческие, не как у Неметоны, уши — всё кричало Робину: у девушки в роду, как и у него у самого, был кто-то из волшебного народа! И сердце его сжималось и таяло от вспыхнувшей в нем непривычной нежности к загадочной, но явно очень несчастной незнакомке.

Потом девушка равнодушно соглашалась на всё, что бы Робин ей ни предлагал. Протянул ей удачно нашедшееся в суме яблоко — та покорно съела его, недоуменно повертела оставшийся огрызок в руках, словно впервые увидела — и отдала Робину. Взял за руку, повел в свое временное пристанище — безучастно поплелась за ним следом. И так же равнодушно кивнула, когда Робин, удивляясь себе, вдруг предложил ей стать его женой.