Из неопубликованного
Автор: Белова Юлия РудольфовнаУвидела интересный литературный флэшмоб — фрагменты неопубликованного. Задумалась. А ведь у меня и правда много неопубликованного и временами даже непонятно, почему. Хотя кое-что я просто не могу найти — когда писала, у меня еще не было компьютера, строго говоря, персональных компьютеров тогда не было нигде, и тексты (это были пьесы) существовали исключительно на бумаге. Я примерно догадываюсь, где они лежат, но это ж надо разбирать завал.
Другие произведения в электронном виде есть, но почему-то тоже не публиковались. Почему? Это долгая история, но, наверное, это стоит как-то исправить.
Таким образом, флешмоб подвернулся кстати. Конечно, я не говорю, что вот прямо сейчас начну публиковать неопубликованное — что-то надо найти, что-то проверить на опечатки, возможно, подредактировать — но вот представить два фрагмента прямо сейчас вполне можно. Это фрагменты разных произведений, из разных эпох, но принадлежащих одному миру — параллельному.
Итак, сначала фрагмент вымышленной Энциклопедии собак. Затем фрагмент истории конца XIII века.
Легенды упоминают девять древних галльских пород крупных собак, но до нас дошли только три из них. С другой стороны, логично предположить, что число девять, упоминаемое в хрониках, является легендарным, как и связанные с этими породами истории.
Самой старой галльской породой является черный большеголов, известный со II века до Воплощения. По преданию черный большеголов происходит от некого сикамбрского вождя, совершившего набег на Галлию и в качестве наказания обращенного друидами в собаку, что должно свидетельствовать лишь о том, что, скорее всего, происхождение породы берет начало не в Галлии, а в Аллемании.
Черный большеголов собака уравновешенная, подвижная, смелая, неподкупная и верная хозяину. Она вынослива, неприхотлива, легко приспосабливается к различным условиям, легко дрессируется по всем видам службы.
Рост до 70 см. Вес от 35 до 45 кг. Окрас неизменно черный. Шерсть жесткая проволокообразная. Охранник и собака-компаньон, полицейская служебная собака, ищейка.
Вторая по древности порода — арвернская овчарка. Известна с начала I века до в.с. По преданию происходит от вождя гельветов Рига Кровавого, которого обратил в собаку вождь арвернов Кельтилл.
Арвернская овчарка имеет настойчивый, смелый и решительный характер. Недоверчива к посторонним. Отличительными чертами породы является отсутствие страха и злость. Очень важно показать собаке, что хозяин — это главный человек в её жизни, необходимо своевременно пресекать даже малейшие проявления агрессии. При должной дрессировке беззаветно верна хозяину.
Рост до 85 см. Вес от 70 до 100 кг. Окрас рыжий. Длинношерстные с густым подшерстком. Собака-охранник, возможно использование в качестве бойцовой собаки.
Самая молодая из легендарных галльских пород — альбус. Известен со второй половины I века до в.с. По преданию происходит от галльского военачальника и единственного царя всей Галлии (имя которого до нас не дошло, только имя его отца — вождя арвернов Кельтилла), обращенного в собаку Юлием Цезарем в качестве наказания за войну против Рима. В реальности первый и последний царь Галлии стал участником триумфа Цезаря, после чего был казнен. Известно, что после победы в Галльской войне Юлий Цезарь привез в Рим несколько галльских собак, в том числе и альбуса, который неоднократно спасал ему жизнь. К сожалению, во время заговора Брута, император явился в Сенат без собаки и был убит. Как утверждал Плутарх, альбус Цезаря умер от тоски по своему хозяину.
Сильная, гармонично сложенная собака крепкой конституции. Внешний вид оставляет впечатление мощи и элегантности одновременно. Отличается умом и сообразительностью — собака-интеллектуал, отлично поддается дрессировке, умеет оценивать ситуацию и принимать самостоятельные решения. Представители этой породы доброжелательно относятся к детям и домашним животным, беззаветно верны семье, в которой живут, обладают редким терпением. Строгие, но не злобные собаки. Науськивать их на человека бесполезно.
Рост до 80 см. Вес от 65 до 80 кг. Окрас белый. Длинношерстные с хорошим подшерстком. Связанные из шерсти альбуса вещи очень теплые. Глаза тёмно-карие, с особым — мягким, умным и задумчивым — выражением (так называемый «галльский взгляд»). Идеальные компаньоны, няньки (как для детей, так и для больных), а также спасатели.
«Энциклопедия собак», 2027 г.
И второй фрагмент:
В те вечерние часы, когда арвернское небо кажется особенно серым и низким, одинокий усталый путник пытался ускорить шаг, то и дело опасливо поднимая глаза туда, где стремительно собирались грозовые тучи. Он надеялся отыскать приют в ближайшем селении, а что селение на дороге есть, доказывала видная издали колокольня. Эту колокольню путник приметил уже давно, и лишь она поддерживала в нем силы и заставляла упрямо шагать по дороге, не пытаясь устроиться на ночлег под ближайшим кустом. И все же, как это часто случалось в пути, колокольня все время удалялась, словно бы дразнила его. Он уже выбился из сил, а она все маячила где-то вдали, недосягаемая, как звезда. Впрочем, за здешними тучами звезд было не видно…
Дождь со снегом ударили в лицо, и путник постарался плотнее запахнуть ветхий плащ. Ветер рвал старое сукно с плеч, руки стыли на ветру, от голода сводило утробу и путнику казалось, будто его живот уже давно прилип к хребту, но бродяга упорно шагал, хорошо помня, как опасно ночевать под открытым небом в лесу.
Наконец, темные деревья, угрожающе качавшиеся над головой, расступились, и путник вышел к селению. И сразу же понял свою ошибку. То, что он принял за колокольню, оказалось скалой, которая по-прежнему маячила где-то впереди, а здесь несколько десятков вилланских домов окружали низкую приземистую башню и такую же приземистую церквушку. Путник заторопился, выискивая дом, куда мог бы постучаться, не опасаясь угроз спустить на него собак или поднять на вилы. Он уже знал, что стучать в дома деревенских богатеев бесполезно, в дома бедняков тоже, но по другой причине, да и дом священника в убогой деревушке не всегда готов был открыть двери для путника. Однако ветер крепчал, дождь со снегом безжалостно бил по телу, так что измученный дорогой и холодом странник принялся стучать в первую попавшуюся дверь.
— Добрые люди, пустите обогреться! Ради Всевышнего…
— Кого несет?
— Паломник… по святым местам…
— Пшел вон, бродяга, пока я сыновей не позвал! — голос прозвучал хрипло и зло. — Они тебя палками согреют, отучишься побираться…
Путник со вздохом отступил от двери и побрел прочь.
Он привык, что его гнали, привык к брани и угрозам. За время пути он успел ко многому притерпеться и многому научиться. Привык к тяжким пешим переходам. Притерпелся к холоду и голоду. Научился кланяться, сдирать перед рыцарями шапку и стоять, обеими руками прижимая ее к груди в знак смирения перед благородными. Привык благодарить за черствые корки и рванье, говорить «Целую ваши ноги» рыцарям и «Да благословит вас Господь» простолюдинам.
Он ко многому привык и многому научился, но все же не всему. Он так и не смог, склоняясь перед рыцарями, изгибать спину дугой. Не научился втягивать голову в плечи, смотреть на рыцарей с боязнью и трепетом, хотя — видит Бог! — и правда стал их опасаться, особенно юнцов, едва получивших рыцарские шпоры и не знавших ни милосердия, ни сострадания, ни совести.
За посадку головы и прямой взгляд ему частенько доставалось — ударами плетей и палок, позорным столбом или же колодками. А однажды он почти на месяц угодил в подвал нищего рыцаря, раздраженного его высоким ростом. Бродяга законная добыча для всех. Сотни глаз готовы следить за бедняком — там ли он ходит, там ли сидит, не слишком ли хорошо ест, не слишком ли дерзко смотрит и говорит. Бедняку вообще лучше говорить как можно меньше, а если и открывать рот, то только для молитвы, да восхваления редких милостей богачей…
Путник вздохнул и попытался отыскать глазами дом, куда мог бы безбоязненно постучать, но непривычная для южанина снежная круговерть заставила его шагнуть к ближайшему.
— Во имя Всевышнего! Пустите обогреться…
Он уже собирался уйти, не надеясь на ответ, как дверь приоткрылась.
— Ладно, заходи…
Не веря себе, бродяга шагнул в открывшийся проход и почти сразу зажмурился от показавшегося слишком яркого света. Впрочем, это ему только казалось.
Он сделал шаг от порога, щурясь и почти ничего не видя, когда впустивший его мужик недовольно проворчал:
— Куда прешь, оборванец?! Садись там, у порога, рядом с жаровней.
Путник послушно шагнул назад, примостившись на полу у порога, и протянул озябшие руки поближе к углям жаровни. Тепло ласкало руки, и путнику казалось, будто из него волнами выходит холод. Через некоторое время его глаза привыкли к свету, оказавшемуся довольно скудным, и он понял, что каким-то чудом получил приют в очень богатом доме.
Это было непривычно, странно и сбивало с толку. Надежная крыша над головой, тепло и… сводящий с ума запах еды.
Семейство вилланов собиралось трапезничать, и путник заставил себя отвернуться. Кажется, у него еще осталось немного черствых корок. Немного — это было сильное преувеличение. Последняя корка и колючие крошки на дне сумы, но путник тщательно собрал их все, подержал во рту, пытаясь немного смочить слюной, чтобы, наконец, проглотить. Скудный ужин, но это лучше, чем ничего.
Половина большого пирога упала ему на колени, и он поднял голову, не веря самому себе.
— Жри давай, — грубо проговорил виллан, и путник растерянно уставился на хозяина дома.
— Это… мне? — изумленно пробормотал он.
— Завтра отработаешь, — недовольно буркнул пахарь.
— Да, добрый человек, — проговорил путник, бережно поднимая пирог. Ему хотелось немедленно запихать его в рот, но он подавил это желание. Осторожно переломил пирог пополам, бережно завернул половину в тряпицу и спрятал в суме — кто знает, когда ему еще придется поесть.
Виллан усмехнулся и вернулся к столу. А путник осторожно, словно опасаясь подвоха, откусил кусок пирога, тщательно пережевал пищу и медленно, стараясь не уронить ни крошки, принялся поглощать доставшийся кусок. Это было божественно вкусно. Это было на удивление сытно. Он давно не испытывал этого чувства — сытости, и теперь в тепле и сытости начал дремать, разморенный полузабытыми ощущениями. И сразу же проснулся от жесткого пинка в бок.
— Дрыхнуть будешь не здесь, — недовольно проговорил виллан. — Мне в доме бродяги не нужны.
Он хотел извиниться, но второй пинок оборвал его речь.
— А ну, шевелись, лежебока, твое место в хлеву.
Путник устало поднялся и поплелся за хозяином дома. Все же это был очень богатый дом, потому что в большом хлеву было не только тепло, но за загородкой для работников была предусмотрена лежанка.