Флешмоб. Военные люди

Предлагаю флешмоб отрывков о военных. Их портеты, поступки, решение сложных ситуаций.

После боя...

Воняло кровью, железом, гарью и предрассветным туманом. Воняло смертью, да так, что никакой нашатырный спирт не помог капитану Лацгусу собраться с силами и отдать последний неизбежный приказ - отступать...

Горделивые усики его были отлично видны даже из леса. Наверняка морриганки оставили разведчиков. И хорошо. Даже отлично. Пусть смотрят. Это я вам накрутил хвост, девочки… Да, именно я.

Он привалился спиной к колесу телеги, притянул к коленям свой верный окровавленный палаш и замер, стараясь шевелиться как можно меньше.

Трехгранный наконечник стрелы вошел командиру в бок глубоко под ребра и поселился там, видимо, навсегда. Ни вздохнуть, ни охнуть, ни жить с этой паскудной ситуацией.

Капитан Лацгус прекрасно осознавал, что сидеть вот так перед всеми умирающим пугалом победы - его последняя боевая задача.

И он сидел.

А город горел.

Хотя какой, к лешему, город. Хутор... Большой старый хутор на возвышенности. Лет двести, наверное, уже ему. Разросся за это время. Но построили хутор на совесть. Те ребята понимали - рано или поздно отмахиваться придется любому. Самому сильному, самому слабому, самому хитрому... Не на честь, а на жизнь… Должно быть, им тоже приходилось, а теперь пришел черед и этих бедняг.

«Твою ж ведьму...» - подумал капитан, оглядывая мутным взором собравшихся перед голубятней выживших горожан. Обычно благочестивые, чистенькие, как и всякая вольная, не отягощенная барщиной фронтирная жизнь, теперь эти люди были растерзаны и черны от своей и чужой крови, перемотаны лоскутами ткани, изувечены ранами. Дым пожарищ, лениво уползающий вниз по холму, служил этой толпе зловещим фоном. Кто-то там в отдалении пытался что-то тушить, но остальное, видимо, сгорало уже бесхозным.

Не помешало бы подсчитать трупы, прикинуть статистику. Ведь что-то они все-таки навоевали, ничтожной горсткой профессиональной пехоты и толпой деревенщины, умеющей драться только на кулаках. Мда... Дорогому Мулинариусу, старому штабному мухомору из Королевского колледжа, понравилось бы такое... Сюда бы его, в его тапочках с золотыми пряжками…

- Конандин! Конандин! - капрал, тот, с заячьей губой, один из семи, оставшихся в живых и один из троих, способных стоять на ногах из его отряда, разлепил ему веки. - Нто данше? Денать нто?

- Эва… Эва… эвакуируйте всех… нахрен, капрал! - выплюнул Лацгус и снова прикрыл глаза.

Видимо, он сказал громко. Перекрыл своим утробным хрипом вой овдоведших женщин, стенание стариков и старух над павшими чадами, перекрыл он и немой вопрос всех оставшихся в живых после боя, заданный не то чтобы ему, но в общем ему: "Что делать?" Ирод! Угробил наших мужей, сыновей, дочерей… И что теперь?!!!"

И началось наперебой: «Куда? Зачем? Почему раньше не ушли?” Кто-то заорал про трусость, про стариков. Мол, не довезем, не выдюжим. Мол, зачем тогда воевали.

Дурачье! Как коротко и внятно объяснить этой деревенщине, что если ушли бы раньше – их бы догнали на дороге и даже не порубили бы, а просто порвали волколачьими пастями и когтями безответно, как на охоте. Как втолковать простофилям, если у тебя пробитое легкое, полное крови, и каждая буква – ведьмово море боли? Эх, бабы- бабоньки, просто заткнитесь, юбки - в руки и бегом за скарбом…

Капитан попытался гаркнуть, но вместо этого чихнул кровью и перекосился от боли. Он удержался вертикально, сохранил неподвижность, - то ли мертвый, то ли спит... веки тяжело опущены… словно этими веками пытается удержать последние силы. Держит, как может. Глазами. Скупыми движениями. Этой вот позой каменного изваяния...

Не разлепляя век, капитан Лацгус запрокинул голову и, открыв шире рот, потому что так было удобнее рожать слова, проплакал-пролаял:

- Дуры! Гребаные дуры! У вас дети живы! Вам что, мало?!!

Снова ропот, угрозы, вой. Нажитое, родное, наличники новые, забор покрасили, теленок народился…

Капитан сжал зубы, а заодно палаш. Не было сил говорить. А говорить требовалось.

Фельдшер… Ему помог бы фельдшер, но фельдшер лежит где-то здесь… среди мертвых тел, и даже может порублен кусками... Весь двор как мясницкая...

Он собрал силы и чуть воздуха под связки. Все ждали, что он скажет. Как бы не ярились несчастные чучане, больше слушать им было некого. Староста тоже погиб.

- Они могут вернуться... - капитан переждал приступ кровавого кашля. - За вашими детьми. Могут… Вернуться… Они знают, что людей у вас не осталось. Ничего не поделаешь… надо… бежать. К герцогу… в замок Флевинда… за крепкую стену.

Бабы вновь закричали. Как же… надо похоронить убитых.. своих... По всем правилам… обрядам…

Больше капитан не миндальничал.

- Час на сборы! - прохрипел капитан последнее. - Раненые едут в госпиталь… Во Фьюн-гавань… Это… приказ. Остальные - либо с нами. Либо - идут нахрен!

И он снова закрыл глаза.

Возмущенные крики еще какое-то время доносились до его ушей. Ругань. Споры. Голоса крестьян, горожан, гвардейцев. Его ребят осталось семеро, и только трое… могли стоять на ногах..

И девушка, эта бойкая, самая боевая девушка с короткими осенними какими-то волосами, в желтой юбке … она тоже осталась лежать во дворе гончарни. С отрезанной рукой и стрелой в девичьей красивой груди. А он-то, дурак, хотел к ней подкатить после боя… пообщаться, может поцеловать за сараем…

Не было больше сил подкатывать, хотя капитан Лацгус был еще очень молод - тридцать один в сентябре.

Эх... Девушку, эту девушку, Лису, кажется, да, Лису… ее было безумно жаль…