Боярин 3 Западный улус

Писатель Андрей Посняков представляет:

Нереально-фантастическая и авантюрно-историческая

серия «Боярин»

13 век! Монголы и прочие…

Книга третья:

«Западный улус»

https://author.today/work/238290

 Выполнив важную миссию в Риме, смоленский боярин Павел Ремезов возвратился в свою вотчину, полный самых радужных планов на дальнейшую жизнь, увы, оказавшихся мало совместимых с реальностью. Подлый и гнусный сосед – боярин Телятников – так и не оставил своих коварных планов завладеть землями Ремезова, и ради этого не останавливается ни перед чем, так же интригуют и родственники. Мало того, сам старый смоленский князь Всеволод Мстиславич вдруг решает расправиться с Павлом и его беременной супругой – они слишком много знают. 

 Ремезову приходиться приложить немало усилий, чтоб вырваться из лап интриганов и найти себя нового покровителя, ибо в этом мире в одиночку просто не выжить, о чем Павел, наш современник, в результате слишком удачного эксперимента оказавшийся в теле двадцатилетнего боярина, жителя середины тринадцатого века, очень хорошо осведомлен – не раз имел возможность убедиться.

 Нуждающийся в верных людях старый приятель Ремезова монгол Ирчембе-оглан предлагает Павлу стать его вассалом, взяв под свою руку часть земель в Западном улусе. Боярин с радостью соглашается, еще не представляя того, что своим решением перешел дорожку вздорному и могущественному шаману… 

Отрывки:

- Э-эй! – выбравшись из кустов, громко выкрикнул Павел. – Люди добрые, коня мово тут не видали? Хороший такой конь, пегий.

 Свистнула, пролетела мимо уха стрела. Почуяв чужих, заржала, взвилась на дыбы лошадь. Чья-то тень шарахнулась в сторону, кто-то выругался, а кто-то истошно закричал:

- Держи-и-и-и!!!

- Ах ты, сука! Выдала! 

 Злобно ощерив зубы, Салтан бросился на Маше с кинжалом:

- Так умри!

Боярин не успел добежать. И знал, что не успеет. Поэтому даже не торопился – просо метнул нож на голос… и, судя по слабому вскрику, попал!

 Вот теперь и бежать можно.

- Маша, ты как? Маша-а-а!

Что-то просвистело в воздухе. Кто-то пронесся вскачь темной стремительной тенью.

- Уйдут! – поднявшись из травы, закричала девушка. – Уйдут же!

- Никуда не денутся.

Ремезов поднес к губам висевший на груди рог, затрубил, протяжно и утробно. Наверное, как-то похоже когда-то ревели мамонты. Или динозавры, кто знает?

- Маша, ты не…

- Нет. Руку только чуть-чуть оцарапал, я же настороже была, знала, с кем связалась.

- Молодец ты, Машенька. О! Слышишь, скачут?

 Судя по раздавшимся звукам, к реке несся целый эскадрон, скакали ничуть не таясь – с посвистом, с боевым кличем. Как видно, загоняли, оттесняли вражин к реке. Так ведь те и через реку переплыть могут. Уйдут!

 Павел повернул голову:

- Парни-и-и! Вы где?

- Я тут, - откликнулся чуть погодя чей-то голос.

- Кто ты-то?

- Уброк. А Кармаль ранен.

Тьфу ты, этого еще не хватало! Ладно, разберемся… сейчас, главное, злодеев не упустить. Да не должны бы…

 Приложив руку к шее упавшего в траву слуги – точно, готов! – боярин махнул рукой Маше и, бросившись к трофейной лошади – увы, только одной – прыгнул в седло.

- Эге-й! – орали в степи. – Эге-не-гей! 

Хлестнув коня по крупу, Павел понесся на крик, рискуя в любую минуту сломать себе шею.

Сон пришел. Но, несколько из другой оперы, вернее – из другого времени. 

Точно так же сияло в приглушенно-голубом небе солнце, только уже другое, вечернее, оранжевыми зайчиками искрящееся в окнах и причудливых изгибах крыш – парижское солнце семидесятых. Влюбленные – Марсель и Полетт – сидели на за столиком на террасе небольшого кафе на горе Святой Женевьевы, неподалеку от храма Сен-Этьен-дю-Мон,

 и вот уже часа полтора разговаривали, глазея на прогуливающихся мимо людей и неспешно потягивая бордо. Болтали просто так, ни о чем, занятия в Сорбонне уже давно закончились, а домой идти не хотелось – после хмурого дождливого дня наступил безумно чудесный вечер, тихий и теплый; над хорошо видимым с террасы шпилем Нотр-Дама золотились облака,

 сверкали жемчугом брызги питьевых фонтанчиков, малиновыми и белыми гроздьями цвели каштаны и одуряюще пахла сирень. 

- А эта дура Фелисия, представляешь, мне и говорит… а я ей… а она…

Народу в кафе становилось все больше – жители окрестных домов, студенты, туристы – вот, о чем-то громко споря, зашли англичане. Или американцы… Нет, все таки – англичане, Марсель, как филолог, это определил точно.

- А ее новый ами, этот курчавый араб из Туниса! Фелисия вся в восторге и тако-о-е рассказывает! Э-эй, ты меня, вообще, слушаешь, дорогой?

- Слушаю, - взяв подружку за руку, рассеянно отозвался молодой человек.

Девушка капризно надула губки: 

- А вот и нет! Я же вижу – ты о чем-то своем думаешь. Или – о ком-то. Признавайся, тебя нравиться Фелисия, ведь так? Она ведь красивая, да… И на тебя тоже глаз положила.

- Да ну тебя! 

 Марсель отмахнулся, закуривая крепкий «Житан», потом снова щелкнул зажигалкой – Полетт предпочитала сигареты помягче – «Голуаз». 

- Нет, твоя подруга Фелисия, конечно, девушка красивая, но, я сейчас вовсе не о ней думал…

- Так я и знала! О Люси ты думал, вот о ком! – девушка нервно выпустила дым, взглянув на собеседника с явной обидой – будто он только что сделал невесть что! – Да-да. О Люси. Ты не равнодушен к блондинкам, да?

Молодой человек уж не знал, что и ответить:

- Вообще-то мне всегда брюнетки нравились. Вот ты, например.

- Я - например?!!! – взорвалась Полетт, нервно туша в пепельнице окурок. – А кто у тебя еще «например»? Люси с Фелисией?

Пытаясь успокоиться, Марсель потряс головой; от таких разговоров он и сам уже был на взводе и хорошо себе представлял, чем все сегодня закончится – конечно же, ссорой. И – буквально на пустом месте!

- Я что-то не пойму, из-за чего мы с тобой все время ругаемся?

- Ха! Он не поймет!

- И не думал я ни о каких твоих подружках и вообще…

Молодой человек снова замолк, и Павел решил, что пора уж и попытаться хоть что-нибудь подсказать. Так, в порядке эксперимента.

- И вообще, я об учебе думал! 

Полетт поперхнулась вином:

- О че-ом?!

- Об учебе, - вытянув руку, Марсель поспешно похлопал подружку по спине. – Случайно, не помнишь, библиотека – ну та, в Сорбонне - сегодня до которого часа?

- Закрыта уже давно, чудо! – покрутив пальцем у виска, девушка с подозрением посмотрела на своего воздыхателя. – Вечером – в библиотеку. Совсем ума сбрендил?

- Да я вообще-то завтра хотел, - молодой человек улыбнулся широко и открыто, той самой улыбкою, которая – и он это хорошо знал – так ему шла и так нравилась девушкам. 

Улыбнулся и, неожиданно подмигнув, предложил: 

- А давай завтра завалимся куда-нибудь за город, в Аржантей или Фонтенбло! Погуляем, дворцы посмотрим, вот чувствую – погода завтра будет отличная.

- Ты ж, вроде, в библиотеку собрался? – недоверчиво прищурилась Полетт, не хуже Марселя знавшая его улыбку… и все то, что за ней потом следовало.

- Так в библиотеку я с утра, а ты пока поспишь, понежишься…

Девушка всплеснула руками, пушистые ресницы ее дернулись, а в глазах засверкал жемчуг:

- Оп-па! Так ты меня к себе приглашаешь?

- Ну да… Если ты не будешь дуться, конечно.

- А кто дуется-то? Ну, кто? Я? Вот и нет. С чего ты взял вообще-то? 

- Тихо, тихо милая…

 Молодой человек перегнулся через столик и с нежностью поцеловал Полетт в губы. Ох, как та заработала языком! Целовались они долго… А потом, расплатившись, вышли с террасы, взявшись за руки. И, перед тем, как сесть в нежно-зеленый «Фольксваген» Полетт, припаркованный здесь же, рядом, недалеко от сиреневого куста, принялись целоваться опять, и сладковато-терпкий вкус поцелуев смешался с запахом цветущей сирени.

Анри Сальвадор из невидимых глазу динамиков что-то нежно пел про любовь, ему вторили «Битлы» из чьей-то машины…

- Ге-е-е-орл… 

- Гуд! – с террасы кафе одобрительно кричали англичане.

- А давай не в Фонтенбло, - влюбленные, наконец, оторвались друг от друга, правда – только на миг. – И не в Версаль, там как-то слишком людно. Давай в Живерни!

- Так и там людно.

- Зато какой там сад! 

- Хорошо, милая. В Живерни, так в Живерни - как скажешь.

- Я так тебя люблю, Марсель! 

 Полетт посмотрела вокруг совершенно безумными глазами, излучавшими, казалось, странную смесь фрейдовской сексуальности, вычурной манерности Камю и экзистенциальной отрешенности Сартра. Да! Еще в этом зовущем взгляде было что-то от Троцкого, что-то типа - вив ля революсьон, и да сдохнут от зависти все буржуа!