Про картины в моей книге

Решил поучаствовать в флешмобе "Картина в вашей книге" от Я. Эм https://author.today/post/355111 Выложил два отрывка, второй, правда, не картина, а можно сказать, коврик с вышивкой:)) Оба из "Мокрой Потьмы" https://author.today/work/73736

Первый:

"Пока гости набивали и раскуривали трубки, староста разлил еще по стаканчику. Выпили, закусили, благо закуски на столе хватало. Разом задымили.

– Скажите, это же раскрашенная светокопия «Битвы при Совином ручье»? – спросил Этмон, указывая на стену, где, заключенные в раму из покрытого лаком дерева, кавалеристы второго кирасирского полка Седьмого корпуса врубались в ощетинившуюся копейными жалами стену щитов.

– Эта? – переспросил староста, – Да, она, «Битва при Совином ручье» Лидолди. Купил ее, когда увольнялся из армии.

– А где вы служили? И почему именно она? Участвовали в битве? – следователь откинулся на спинку стула и выпустил клуб дыма.

Староста некоторое время молчал, потом разлил всем по новой, выпил, не дожидаясь остальных, налил себе еще и только после этого заговорил.

– Я участвовал в той битве… Правда, не на стороне Союза.

– Интересно! – хмыкнул следователь, – Это как же у вас получилось?

– Да просто, – вздохнул Аруст, – отец мой тогда болен был, а мне как раз шестнадцать исполнилось. Господа в поход пошли, на церунов. Они как раз к северо-западу от нас жили. Да и сейчас живут. Поскольку отец идти не мог, взяли меня. А я, дурак, и рад был.

Он рассмеялся, потом потянулся к стакану.

– Ну, давайте еще!

Чокнулись, выпили, захрустели соленостями. Староста догрыз огурец, вытер ладонью бороду и усы, и продолжил, покачивая рукой с трубкой.

– Набралось господ с дружинами сотни четыре, и нас, мужиков да парней деревенских, еще тысячи две. Влезли мы к этим церунам и давай там гулять. Мне отец-то наказал: мол, не лезь в драку, держись подальше от всяких зверств и, если что, домой тикай. А не сможешь, сдавайся. Руки вверх и ори, что сдаешься. Он хоть и деревенский был, понимал, что времена-то изменились. Церуны Союзное подданство приняли, тогда еще не полное, но, в общем, под защитой были.

Только господам насрать на это было, я даже теперь удивляюсь. Совсем, что ли, без головы? Короче, разорили мы деревеньки приграничные, городок один с ходу взяли и сожгли, а на Совином ручье нас и встретили. Причем не только церуны, но еще и три роты кирасир Союза, и батальон пехоты. Арбалетчики и пехота в доспехе, с алебардами и молотами. Расколошматили нас вдрызг. Дружина еще держалась некоторое время, а нас проломили и давай топтать да рубить. Я как все это увидел, сразу папку-то и вспомнил. Ну и сдался. Хорошо, что армии, да и потом меня не выдали. А тех, кто к церунам попал, они на колья посадили. После всего остального... И господ, и мужиков простых. Церуны всех пленных требовали, но командир Союза отказал.

– Это вам повезло, прямо скажем, – заметил следователь, – церуны были известны своей жестокостью к пленным.

– Да, – кивнул староста, – наши, кто к ним попал, весь оставшийся день кричали, да и ночь. Жуть что с ними творили. Солдаты Союза попробовали вмешаться, чуть до драки не дошло.

– Вы же на них напали, им не понравилось. Чему удивляться? – флегматично отметил Резкий.

Аруст кивнул.

– Ну, попал я в плен в общем. Месяца три в лагере просидел у Восточной столицы. Не знали, что с нами делать. Не били, кормили сносно. Пару раз на станцию гоняли – вагоны разгружать. Но не всех, господ и дружинников держали отдельно. Часть потом обменяли на кого-то. Нескольких в Комитет забрали, некоторых опознали, как виновных в нападениях на солдат Союза и повесили. А нас, набранных-то, вроде и отпускать собрались. А я посмотрел на все что там вокруг, на дома, на дорогу железную, на людей – в общем, захотелось мне там остаться. Язык, хоть он от нашего отличается довольно сильно, я освоил за три месяца. Отпускать собрались, так я к помощнику коменданта подошел и попросился остаться. Он сказал, что выпустить меня и отчитаться обязан, а что уж я дальше делать буду, не его забота. Предупредил только, что, если разбойничать пойду, воровать, или еще что удумаю, поймают и повесят без разговоров.

– И вы остались в Восточной столице? – Этмон двумя пальцами придвинул к себе стаканчик. – Устроились работать?

– Да, сначала на станции рабочим «подай-принеси», потом в городе на рынке. Через некоторое время стал вечером в бесплатную школу ходить. Для рабочих. Выучился грамоте. Начал работать на реке, на водяной лесопилке. Через два года пошел в местную управу, попросился в гражданство.

– Дали?

– Угу, – усмехнулся староста. – Жил и работал, а потом меня в армию забрали. Во вспомогательную часть, понятное дело. Прослужил пару лет, и война началась. А я уже десятником был. Мог бы и дальше расти, но там ответственности больше. А десяток – это самое то для меня. Отвоевал, сюда вот вернулся. Господ перебили, новая власть Союзная меня вроде как назначила старостой вместо прежнего. Ну, сожгли которого. А народ потом каждые пять лет заново выбирал. Так и живу, семья вот, дети уж выросли.

– Замечательная история, – следователь поднял стакан, – давайте за нее выпьем."

И второй отрывок:

"Стены маленькой, квадратов на десять, комнаты почти полностью закрывали вязаные коврики. Нити пары десятков цветов сплетались в самые невероятные рисунки и орнаменты. Весьма примитивные, не гобелен все же, но, тем не менее, узнаваемые. Некоторые, по крайней мере. На одном хабойский родовой зверь-медведь разрывал пасть чудовищному ящеру. Из пасти твари на голубой небосвод выкатывалось солнце. На другом Первый Из Шаманов, сидя под дубом, лечил зайца, у ног целителя лежала волчица, а пегая корова положила голову на его плечо. Были там и другие, незнакомые. То ли идол, то ли живое чудовище, человек-насекомое, возвышался над группой людей в звериных масках. Стоящие на задних лапах лисы с факелами. Облако огня над морем."