Точка зрения
Автор: Влада ДятловаДля меня любой вид графического искусства — недоступная магия. Все, что я могу нарисовать это фигуру Сеятеля, но куда мне тягаться в харизматичности и живости с Остапом Бендером.
А нет! Вспомнила! Могу еще монстра на доске, когда во втором классе изучаем части тела. Ржач в классе стоит до конца урока. Зато учится хорошо и доска все стерпит. И домашнее задание выполняется 100% - каждый из них понимает, что может превзойти меня в изображении монстра и похвастаться.
Потому, наверное, по заветам практической психиатрии психологии, я сублимирую это в своих героях. Для баронессы Тейтрин Шион рисунок один из магических инструментов, которым она владеет прекрасно.
В Шионе очень переменчивая погода: совсем недавно Лоир вальяжно плыла по безоблачному небу, и вдруг началась буря. Сорвался в дикий гон безумный ветер, завыл в дымоходах. Навалились тучи, просыпались дождем и градом. Местные знают — надо переждать.
В Шионе строптивая, своенравная хозяйка: бывает прокатиться по замку громом битой посуды, свирепым вихрем, круша мебель. Ничего, перебушует, главное под руку не попасться.
Гораздо хуже, когда вот так сидит в библиотеке и рисует. Кидает уверенные штрихи на бумагу, и на листе проступает, выныривает из небытия, наполняется объемом рисунок. Тогда даже преподобный Атторн не рискнет подступиться. И уйти, не уйдет — мало ли, что там выскользнет из-под руки баронессы Шион. По-всякому бывало.
В ее рисунках можно многое рассмотреть, если внимательно приглядеться. Только редко кому приходит в голову мысль рассматривать рисунки баронессы. Даже внешность хозяйки Шиона не очень-то интересует потенциальных женихов. В основном, рассматривают угодья, мельницы, замок. Ведь Шион с арранского «Ключ», ключ ко всему Череху. Кто его будет держать в руках?
А рисунки-то красивые, но есть в них какая-то странность. Там где-то в ворохе воспоминаний и оговорок и закопан ключик от самой баронессы.
Юбка с алыми маками по подолу прикрывала раскрытую папку с рисунками. Из-под серебристой ткани выглядывало лицо: страшный шрам через переносицу и щеку, угрюмо сдвинутые брови, глубокая морщина, пересекающая лоб. Нарисовано мастерски: мужчина на картине был, ей-богу, живой. Недюжинный ум, упрямая решительность отчетливо проступали за грубой маской, светились в прорисованных углем глазах. Рисунок притягивал, завораживал. Рэд сделал еще шаг вперед, чтобы получше рассмотреть, сдвинул край юбки с наброска. Левое ухо у человека отсутствовало.
Рэд перевернул лист и увидел хищный абрис корабля: на мачте трепетал флаг с вороном, явно показывая намерения; на форштевне скалил зубы морской змей; на ветру бился парус — судно, опасно накренившись, резко меняло галс, заходило на выгодную для атаки позицию. Уж в чем-чем, а в этом он разбирался. Рэд взял в руки рисунок: если долго смотреть, то кажется, что ощущаешь соленые брызги на лице, слышишь команды — рука сама привычно сжимается, надеясь ощутить холодную уверенность рукояти оружия. Только теперь таких кораблей не строят. Рэд отложил этот лист и взял следующий: заваливалось за край окоема жаркое, уставшее солнце, брызгало раскаленными искрами на воде; парила, высматривая добычу, одинокая чайка; отражались в воде, дробясь, высокие башни, акведук и шпиль Академии. Тому, кто хоть раз видел Санхею, ни за что не ошибиться.
— Ты что здесь делаешь?! Да как ты смеешь?
Рэд развернулся. Взбешенная хозяйка налетела на него, как неймора:
— Я нечаянно, просто заблудился, — защищался Рэд, судорожно прикрывая юбкой раскрытую папку. Баронесса выдернула у него из рук юбку, листы с набросками взмыли в воздух, разлетаясь по полу. Рэдрик и баронесса одновременно кинулись собирать листы и столкнулись лбами:
— Когда это все закончится? — взвыла Тейтрин Шион.
— Я не хотел, но рисунки такие интересные, — Рэд глянул на лист, который держал в руках: на перилах балкона сидела молодая женщина, коротко стриженая, в мужской одежде. Ветер трепал темные пряди, в вырезе рубахи видна подвеска: свернувшаяся лиса положила лукавую морду на собственный хвост. За спиной женщины хорошо просматривался Радужный базар, а еще дальше — порт, широкий полукруг Санхейской бухты и Зубы Ирда: скалы, сжимающие узкий проход в залив. Без местного лоцмана через Зубы не пройти. Странно только, что художник забыл нарисовать форт, венчающий левый Зуб. Дряхлый маяк справа есть, а нового форта — гордости Санхеи — нет.
— Вы, миледи, бывали в Санхее? — поинтересовался Рэд, надеясь отвлечь внимание хозяйки от своей персоны, но получилось только хуже.
— Нет! — баронесса выдернула у него рисунок и захлопнула папку с такой силой, что пыль взвилась в воздух. Потерла шрам над бровью.
Рэд смотрел на нее недоверчиво:
— Так просто не нарисуешь. Надо видеть.
— Ты зачем пришел в Шион, Шакалий сын? — разозлилась Тейтрин. — Что тебе надо?!
Есть даже, как в любом порядочном замке, картинная галерея с пыльными бесполезными портретами. Там тоже где-то завалялся ключик. Главное, внимательно смотреть и слушать, баронесса иногда довольно забавно оговаривается. Слишком долго молчала.
— Ну, это все не интересно, — решительно произнесла Тейтрин, проходя мимо пыльных портретов в тяжелых рамах.
— А вот, — внезапно светлое пятно огня выхватило из мрака худое лицо с фамильным длинным носом Шионских баронов. — Гайдиар Темный, барон Шиона, колдун и чернокнижник, любитель книг и женщин. Правда, женщин он любил по-особому. Жен у него было восемь или девять, он и сам тебе б, наверно, точно не сказал. Ни одна не дожила до старости. Да что там до старости! Но славен он не женами, конечно. Это при нем Шион обрел те границы, в которых пребывает и сейчас. И тут каждый сосед может многое сказать о Гайдиаре, сомневаюсь, правда, что это печатные слова. Но ему б понравилось.
Баронесса склонила голову в почтительном поклоне:
— Границы на месте, Гайдиар. Мне можешь пока в ночных кошмарах не являться, — Тейтрин перешла к следующему портрету — отблеск огня плясал на надменном и чуть ехидном лице с мощной челюстью и высоким лбом:
— Арбайра Шион. Когда-то, что заметно, если присмотреться, река у замка была гораздо полноводней. И старое русло можно рассмотреть. А выше по течению есть озеро и дамба. Тут надо хорошенько напрячь воображение. Но что-то мне подсказывает, у тебя, Рэд, получиться. Так вот, как-то один негус пришел в очередной раз объяснять Арбайре, как неправильно тот живет. Арранец угрожал сжечь барона в очистительном огне веры. Арбайра дамбу разрушил. И негуса просто смыло. Замок тоже пострадал. Ничего, отстроил. Зато вдоволь поплевал с уцелевшей башни на арранцев, крича, что он им покажет очистительную силу воды. Запомни, Рэд, бароны Шион вообще мастаки плевать на все с высокой башни. Жаль, что теперь река и озеро слишком обмелели, и повторить подвиг Арбайры ни кому не удастся.
Светильник едва освещал небольшое пространство, бросал неверные отблески на тщательно уложенные косы Тейтрин. Казалось, что это не светильник, а платиновое сияние волос баронессы освещает мрак. Огонек плыл в плотной, словно вода, темноте, выхватывая лица очередных баронов. Глубокий голос с легким северным акцентом, растягивая гласные, рассказывал Рэду истории. Разные истории: героические, страшные, некоторые даже смешные. А Рэд шел за голосом, как отара за пастушьей дудочкой.
— Армит Беспалый, тот самый, что отбил старую баронессу у арранцев. Что про него сказать? По сравнению, с Темным или с Уллом — может и ничего. Просто барон Шиона, который любил свою землю и свою жену. И всегда их защищал. Пока в очередной раз не натянул кольчугу и не поехал разбираться за сожженную деревеньку на границе. А обратно его уже на скрипучей арбе привезли, — Тейтрин провела пальцами по раме, стряхивая пыль, и пошла дальше.
Свет мигнул и, разгораясь снова, выхватил из мглы злое, породистое лицо. Черные глаза портрета светились неукротимой яростью. Благодаря искусству художника, глаза казались живыми. Рэд попятился под напором дикой, хищной силы. Тейтрин же наоборот подошла почти вплотную к портрету и, глядя в прищуренные глаза изображения, сказала:
— Анвар-улл-Фарах Шаджару, тоже успел похозяйничать в Шионе. Потомок захиревшей династии арранских негусов. Правда, приставка «улл» с арранского переводится, как незаконнорожденный. Но Анваром Ублюдком его зовут в народе вовсе не за то, что он бастард.
Рэду было очень интересно, и он все же подошел поближе, через голову Теи глядя на легендарного барона.
— Побаронствовал чуть больше трех лет, а запомнился всем надолго. И знаешь, там под надгробием, его тела нет, — отступила она и уперлась спиной в замершего в раздумьях Рэда, — а люди болтают разное. А за портрет он не заплатил. Не понравилось ему. Хотя мне кажется, получилось хорошо.
— Такой жадный? Портрет действительно хорош — аж мороз по коже, — поежился Рэд, глядя в прищуренные глаза Анвара.
— Да, Анвар... — Тейтрин замялась, подбирая слова, — удержу не знал. Не боялся ни людей, ни богов. Только горная лавина и могла остановить.
Рэд с опаской покосился на легкую беспощадную улыбку Улла, глаза Анвара нагло и ревниво смотрели на нового соискателя. Рэд перешел к следующей картине, а спиной все ощущал ярый взгляд бывшего властителя баронства.
— А это Мэрдок. Его грайн ты пил. Его ветряки безотказно мелят шионскую муку, — баронесса погладила рукой насыщенно-пурпурную ткань юбки: — его краски не выгорают ни на ткани, ни на бумаге. Да обо всех его изобретениях мне и за месяц не рассказать.
Ряд портретов закончился, пошла пустая каменная стена. Тейтрин подняла светильник, словно силясь что-то рассмотреть на каменной кладке.
— Тоже хочешь сюда на стену?! Хочешь стать четвертым? — неожиданно с яростью крикнула она, указывая на пустое место в конце длинного ряда портретов. Рэд попятился от неожиданности. Вроде ж все нормально было, а тут как с цепи сорвалась. — А потом туда — под надгробный камень на фамильном кладбище?! Уходи из Шиона, пока не поздно! Здесь смерть!
— Послушай...
— Нечего слушать. Тебе здесь не место. Не тебе... — Тейтрин со всей силы запустила в стену светильником. Свет погас. Навалилась темнота и тишина. Сколько Рэд не прислушивался, так и не услышал больше ничего. Хозяйка растворилась в темноте.
А в голове у Рэда мелькали обрывочные картинки, крутились вихрем ярких осенних листьев. И что-то в этом всем было странное. Как рисунки гениального и немного чокнутого метра Лугайда Санхейского. Среди студентов особой любовью пользовалась та, на которой в страстных объятьях слилась обнаженная пара. Но Лугайд назвал картинку «Дюжина золотых рыбок». И, правда, если отрешиться, забыть о навязчивом образе, то можно вместо мужчины и женщины, разглядеть двенадцать забавных, плещущихся в ручье рыбок. Но так сложно заставить мысли соскочить с проложенной колеи. Посмотреть на мир под другим углом, разглядеть что-то важное.
— Четвертым? — переспросил он у темноты. — Мне б поспать, может я бы и понял.
А я знаю еще одного такого метра, кроме Лугайда, моего соотечественника Олега Шупляка, создающего картины-двоевизоры, картины-иллюзии.
А вы какие еще знаете?