Рыжий, рыжий, конопатый 3

К Дню котиков, решила завершить «рыжий» триптих про Кота. Картину маслом достойную настоящего художника — эпичного баталиста. Кот был истинным воином и держал в страхе все сходящие террасами запутанные дворики и подворотни нашего квартала.

Рыжее поголовье во двориках множилось. Мы же поначалу этого не заметили. Были заняты — латали Котовьи ранения. В семейном бюджете появилась строка «боевые потери».

Во второй части меня спросили, почему же это ангельское создание не было кастрировано. Как ни странно, этот вполне резонный вопрос почему-то на семейном совете никогда не поднимался. Думаю, что мама, как ответственный котовладелец, в этот момент пребывала в сумеречном состоянии. Состоянии потери всяческих ориентиров. Хотя всегда была человеком, который хотел улучшить в этом мире все, что попадалась ей на глаза. Но на дворе были дикие девяностые. Совсем недавно ушел папа. У мамы был тяжелый диагноз, операция, химия. Прогноз вроде и хороший, но... А еще она забрала к себе свекровь, «сменялась», чтобы старшая сестра с мужем переехали жить отдельно. А бабушка Ванда была женой генеральской, с истинно генеральским характером (тем, что не коня на скаку, а кавалерийскую атаку крылатых гусар остановит и отправит невестку тушить горящую избу) и начинающимся Альцгеймером. Сейчас на пороге полтинника я стала понимать маму гораздо лучше. Как бы нам не казалось, что мы контролируем ситуацию, а жизнь всегда повернется к нам дулей: «Это кто тут такой самонадеянный? Контролируешь, ну-ну». Но мама совсем не сдалась, просто отступила немного на более выгодные тактические позиции. Кот, видимо, как некоторая, хтоническая сущность, порождение Хаоса бродил по верхам выстроенных мамой редутов. И «улучшать» и перекраивать Кота мама не хотела. Просто сошьем еще одну юбку богатой клиентке или торт испечем зашибенный на заказ, и спишем на «боевые потери». За это Кот ее любил больше всех. Он мог часами сидеть и смотреть, как она шьет или готовит. И никогда, никогда, когда она готовила на заказ он не спер ничего со стола. Как знал.

С бабушкой Вандой он очень любил петь. Да-да, она пела, причем на польском. Потому что подкравшийся Альцгеймер сжирал потихоньку все близлежащие воспоминания, уводя ее все дальше и дальше в польскую слободку на берегу заиленной Лыбеди. И туда к берегу речки-Лыбеди мог пройти иногда только Кот. Потому что нам с мамой говорили:

— А вы кто такие?

— Ба, да я ж Ладка, дочка Алика!

— Алик? А это кто? — не было сил да и смысла объяснять, что это ее старший сын.

А Кот ей подпевал, у них была гармония. Когда я пыталась сдать на карту поляка в советах было — расскажите что-то трогательное из детства, стих, к примеру, колыбельную спойте. К сожалению, пан консул, из-за эпидемии ковида, лишился этого феерического зрелища, когда я при полном отсутствии музыкального слуха, но наличии наследственного «генеральского» голоса исполняю:

Aaa, kotki dwa,

szarobure obydwa,

jeden szary, drugi bury,

a ten trzeci myk! do dziury.

Бабушка уходила все дальше и дальше. Не достучаться. Иногда в прямом смысле. Однажды я вернулась из института, дверь была заперта изнутри на засов. Но никто не открывал. Я долго молотила, стучала. Кот завывал где-то внутри квартиры. Потом я уже поняла, что пытался вызвать бабушку из тех далей, куда она ушла. Минут через сорок, при моральной поддержке соседей, бьло принято решение лезть через балкон, через шкаф (попугай еще не был удушен Котом и доска еще не была установлена) Кот поддерживал как мог с той стороны балкона:

— Не боись, нельзя отсюда свалиться с пятого этажа. Ну, при твоей неуклюжести, конечно, можно. Но только с этой стороны балкона. Да я каждый день туда-сюда. Попугай у них, стервец, и еду на столе оставляют.

Что-то я себе ободрала, залезла в открытое окно кухни и на негнущихся ногах медленно прошла по квартире. Я уже в гостиной слышала, что бабуля жива. Поет. Красиво, заслушаешься.

— Ну, ба... — только и сказала я. Я ж была девочка из хорошей семьи.

Но я ж вообще о «боевых потерях». Кот пришел ночью и голоса у него уже не хватило докричаться. Плох был. Утром он лежал на коврике у дверей. На хвосте была здоровая шишка — хвост прокушен между позвонков. Сильно воспалился и ходил Кот как-то плохо. Я не пошла в институт, был вызван на подмогу будущий муж. Кота спеленали полотенцем и засунули в сумку. И повезли далеченько так, на другой холм. Там была наша районная ветклиника.

Сменный врач нас знал. Вколол обезбаливающее, но попросил исчадье ада из сумки пока не выпускать и не распеленывать. А пока принял женщину с котом с переломаными лапами. Обезболевающе почему-то не подействовало. Кот горящим взором смотрел вокруг, выбирая жертву. Распеленался он самостоятельно. Мы держали последний бастион — сумку в четыре руки. Может будущий муж и отступил бы под натиском Котовьего взора, но было очень не удобно передо мной. Вкололи еще полдозы. И через пятнадцать минут ветврач сказал угрюмо:

— Ну, заходите, только из сумки не выпускайте, хвост достаньте. И держите.

Надо было держать в четыре руки. Но вопль, который издал Кот, был подобен Гласу трубы Армагедона. Все четыре Всадника и кони рвались сквозь прореху мира. Я побежала к двери (потом оправдывалась, что закрыть, но брешу), а двух рук мужа не хватило. Хаос воцарился. Побежали все слабые духом: хозяйка кота с лапами в предбанник и сам кот, под батарею, так что только загипсованные лапы остались торчать. Остались только муж с прижатой к столу пустой сумкой и ветврач со скальпелем. Кот совершал неуправляемы хаотические движения по стенам и потолку. Минут, наверное, десять. Потом его все же сморила полуторная доза. Ветврач был настоящим героем и даже не сказал:

— Идите на...!

А сказал:

— Нарыв сам вскрылся, но надо тщательно чистить. Где это долбаное полотенце?! Фиксируйте хорошо!

А по  результату спросил:

— Можно, конечно, и таблетки. Или колоть?

Я посмотрев на свои руки, ответила:

— Колоть! — Все таки нас трое, почти четверо, бабушка может и не поймет, но подержать кокон с котом сможет, а мамина медсестринская рука не дрогнет. А будущий муж если еще здесь, то можно положиться тоже.

Ветврач даже назначил нам перевязку, если сами не справимся. Но на лице его читалось единственное пожелание — провалиться поглубже в Тартар. Там таким самое место.

***

Ты был с нами недолго, Кот. Спасал от подгоревших чайников бабушки, от тревог девяностых, нас от нас самих запутавшихся в жизни, мирил. Наверное, начальство откомандировало тебя спасать чей-то другой хрупкий мир. Куда бы ты не ушел, рыжий ангел с порванным ухом, я все же в трудные минуты слышу твое успокаивающе тарахтение.