На следующий день после праздника

   Светало. Морщась, полковник Саяпин пил чай. Дымясь бергамотом, огромная кружка обжигала руку, однако озноб не отпускал. Было грустно и пусто, а зябкое утро, сговорившись с похмельем, ледяной рукой лезло за шиворот, дыбарем поднимая шерсть на спине.
Теплый весенний полдень еще только предстоял в далекой туманной перспективе, и сонный рассвет, не в силах согреться, это понимал, дрожа голым телом вместе с Саяпиным под малиновым парадным пиджаком.
Ниже пиджака на полковнике ярким пятном краснели трусики, мелкие, прозрачные, но не было сил вспомнить, откуда они взялись. Вместо этого в голову лезли надоевшие картинки из утренней маршрутки, где по дороге на службу он ежедневно наблюдал разнообразное нижнее белье у выходящих девушек. Современная мода каждую полусогнутую красавицу, независимо от комплекции, заставляла демонстрировать оголенную спину, ягодицы и трусы. Чаще всего они, трусы, были красные. Как на полковнике.
— Но ведь я же не девушка! — подумал Саяпин неуверенно. — Щетина колючая... Ноги волосатые... И татуировка! Разве дамы делают это на руке? Обычно у них тату на той части тела, что видна в маршрутке...
Полковник отставил длань, дальнозорко вглядываясь, и на растопыренных пальцах зашевелились буквы, складываясь в слово «Люся».
Сердце Саяпина обмерло:
— Блин! Так я Люся?! Ну ни фига себе...
Дрожащими руками он набулькал в стакан, выдохнул и, давясь, влил реанимацию в себя. Сразу стало легче, в голове несколько просветлело. Запил из кружки. Крепкий чай не избавил от мерзкого вкуса во рту, а только оттенил аромат, сделав его еще ярче и насыщеннее.
Картина вчерашнего вечера из мутных кусков, ускоряясь, принялась формироваться в блеклые, пока еще отрывочные воспоминания с частичным звуком. Процесс пошел, но тут в углу зашевелились бушлаты, и показалась взлохмаченная голова.
— Ну какая ты Люся? — сказала голова. — Ты Вася!
Полковник отшатнулся, лихорадочно нашаривая кобуру на трусах.
— Изыди! — пробормотал он. — По пьяни могу и вмазать!
— Прикольно, — сказала голова, — Да ты уже столько вмазал! Не сосчитать. Запомни, Вася: пиво — не дижестив, так же как водка — не аперетив! Тем более, если все это постоянно мешать с абсентом и текилой... Фирштейн?
— Нихт, — ответил Саяпин по-фински. — Майн гот! Хильфе... Гебэн зи мир биттэ айнен зигаретн... Ихь хабэ михь фэррирт!
— Поздравляю, но не от души, — сообщила голова. — Допился до ручки. Меня хоть помнишь?
— Найн. То есть плохо, — признался полковник. — А ты кто?
— Конь Пегас без пальто! — заржала голова. — Не тормози, Вася! Я, в натуре, обычная фея. Когда приметила тебя у реки, то переквалифицировалась в нимфу рыбалки. Позже ты заделался писателем, и я стала твоей музой. Крылья мои припоминаешь?
Голова в натуге покраснела, и бушлаты, судорожно дрожа, приподнялись. Под ними явственно и страшно шелестело.
— С перепоя трудно, — пыхтя, сообщила голова. — Требуется релаксация.
— Дневальный! — заорал вдруг Саяпин. — Где дневальный, каналья, в жопу якорь! Почему посторонние на территории?!
— Я не посторонние, — возразила голова, прекратив взлетные усилия. — Я твоя фея! То есть муза. В смысле, могла бы ей стать, если бы в конце вечера ты не нашел спирта! Зачем я пила с тобой на брудершафт, Вася?
Полковник затряс головой и потянулся за бутылкой. Вторая порция пошла по накатанной дорожке как к себе домой, проясняя мозги окончательно.
— Стоп, — сказал Саяпин. — Ахтунг! Вечером нас тут было двое, я и Сербский! Никаких нимф мы не заказывали! Это же не баня, а рыбалка, черт возьми!
— Ты гонишь, Вася? — обиделась голова. — Меня не заказывают. Я муза, сама прихожу! Когда захочу.
— Конечно, сама. Кто ж такую закажет... — пробормотал Саяпин, и повысил голос: — Почему без подружки пришла?! Сербский тоже человек. Кстати, где он?
— Не знаю! — быстро ответила голова, и погладила что-то под бушлатом. — Раколовки, наверно, пошел проверять. Или закидушки. Может быть.
И снова что-то погладила под бушлатом.
Полковник снял со спиртовки вторую кружку, мельком глянув в обломок зеркала, косо прилепленного к оплывшей свече. Ничего хорошего, кроме тусклых желчных глаз, мутное стекло не отразило.
— Звать-то тебя как? — поинтересовался Саяпин, звонко помешивая чай ложечкой.
— Меня не зовут, я прихожу...
— Да слышал уже! — с досадой перебил полковник. — Ты приходишь, когда хочешь! Имя у тебя есть?
— Муза...
— Вот заладила! То Нимфа, то Муза... Значит, так, будешь Зинка! — решил полковник, опркидывая третью, обязательную рюмку.
Настроение стремительно увеличивалось в размерах.
— Ты вот что, Зина, раз прибилась к нам, — добродушно, но со сталью в голосе бросил Саяпин. — Давай вставай. Нечего разлеживаться. Завтрак иди готовь. Яичницу с помидорами. Капустку помасли. Гуидак порежь... Да что тебя, учить?! Сама знаешь. Не забудь пива из багажника достать.
Полковник похлопал себя по красным трусам:
— И Сербского найди, сигарет стрельни. Все, свободна, выполняй.